Мост

— Я помогу тебе!
— Мне? – глаз цвета светло серого бутылочного стекла уставился на губы, произносившие эти слова.
-Тебе. Я помогу тебе.
— Вали отсюда! – глаз закрылся.
Среда эта открыта и готова не отвергнуть в себя каждого, цивилизация же породившая эту среду примет её только как социальную стратификацию.
Ибо Иисус сказал ему: выйди, дух нечистый, из сего человека. И спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне, потому что нас много.*( — Мк. 5:8-9)
Сто миллионов «бытового мусора», дезинтеграции сознаний, убежищ болезней. Уличные люди.
— Послушай, ты же хочешь есть!
— Телепат, блядь! Допустим, хочу – глаз открылся, и лучики морщин разбежались от прищура вбок и вниз.
— Вставай, пойдем!
-Хочешь дать жратву, давай или вали отсюда!- глаз снова закрылся.
— Гармыз, вставай! Ты, последний остался.
Глаз открылся и попытался сфокусировать взгляд на говорившем. Ничего не выходило.
Что же он пил вчера? Вчера это было или сегодня? Голова налита тяжелым свинцом боли. Глаз лучше закрыть. Свет. Такой яркий свет. Выходит сейчас день.
-Поднимайся, Гармыз, я пришел за тобой.
Гармыз пошевелился, не из-за просьбы говорившего, а от того, что хотел почувствовать свое тело. Принадлежит он ему или уже нет.
Правая сторона тела онемела. Нормально. Сколько он лежал на правом боку, подмяв под себя руку? Левой рукой почесал шею. Вши, конечно. Пока спал, был с ними не связан. Проклятье. Начинала подниматься волна злобы на, того кто выдернул из пелены небытия. Имя! Он назвал его по имени! Он знает его имя!
Глаз открылся. Яркий свет. Головная боль резким ударом в висок заставил скорчить гримасу, зажмуриться.
— Кто ты? Гармыз смотрел сквозь прищур на незнакомца.
-Мое имя тебе ничего не скажет. Я пришел помочь. Ты последний. Если сейчас не уйдем, они придут за тобой. Вставай!- незнакомец потянулся к Гармызу, чтобы помочь встать.
Этого только нахватало. Никто не смеет его трогать!
— Руки убрал! Откуда знаешь мое имя?- Гармыз усилием воли заставил тело подчиняться. Размял правое плечо, руку. Сейчас станет легче. Сел. Голова болела невыносимо. Теперь пульсировал и оба виска, да так, что казалось мозг вот- вот вырвется через глаз.
Ничего не понимает. Ничего не помнит.
-Долго мы будем припираться, а? Говорю тебе, вставай. Я помогу! Ну же, Гармыз! –незнакомец сменил просительный тон, в нем появились жёсткие нотки, но не без уважительных интонаций. Гармыз такое чувствовал. Предчувствие помогает выжить.
-Пока не скажешь, откуда тебе известно мое имя, с места не сдвинусь!
Он стал медленно подниматься, вверх опираясь на стену за спиной. Пальцы ощупывали поверхность стены. Кирпич. Щербатый. Холодный. Повернул голову влево – стена. Стена из какого-то серого камня. Где он? Посмотрел в другую строну – металлические ворота. За ними какие то здания. Место он не узнавал. Под ногами булыжник. Он что спал без подстилки? Только сейчас почувствовал холод. Вздернул голов вверх. Резкая головная боль заставила сесть.
-Выпей, боль пройдет! –незнакомец сунул в руку небольшой пузырек.
Гармыз не открывая глаза, опрокинул в себя содержимое.
Ему было все равно что в пузырьке, лишь бы закончилась эта адская боль. Содержимое было безвкусным. Оказывается, горло пересохло. Так. Где же он. Что последнее он помнит? Помнит. Так. Огонь. Огонь костра. Чьи- то ноги, обутые в рваные башмаки. Сгорбленные фигуры. Тепло. Теперь холодно. Пошевелил кистью правой руки. Онемение проходит. Поднял голову, открыл глаз. Свет. Свет из-за силуэта незнакомца. Высокий черт. Голова не болит. Голова не болит! Он встал.
— Теперь пошли! Незнакомец был на пол головы выше Гармыза. Шире в плечах. Чище.
Пахнет чем-то от него, яблоком что ли? Что делать, бежать некуда. Да и не убежать ему в таком состоянии. Еду обещал. Гармыз пошарил руками вдоль тела в поисках сумки, с которой не расставался никогда. Есть, висит слева. Ну что? Кивнул головой незнакомцу. Тот повернулся спиной.
-Ты сказал, что дашь поесть! От мысли о еде Гармыз сглотнул вязкую колючую слюну. Когда он ел последний раз? Ничего не помнит.
-Да сейчас – опустил руку в карман своего длиннополого плаща, выудил сверток, протянул Гармызу- ешь! Только давай двигаться. На ходу можешь есть?
Может ли он есть на ходу? Да он на лету может есть. Непослушные ноги. Он стал разворачивать сверток. Запах еды. Ветчина, хлеб, зеленый лук, сыр. Пир. Шел, стараясь не отставать от незнакомца. Жадно вгрызся зубами в ветчину. Зажмурился от удовольствия, а когда открыл глаз замер с перекошенным лицом. Не было больше стен. Не было больше серых стен. Он завертел головой по сторонам. Вокруг, на сколько хватает глаз – черные пески и синее небо. Солнце. Солнце?
— Ты хочешь меня о чем-то спросить Гармыз? незнакомец повернулся лицом к Гармызу, улыбаясь, скрестив руки на груди.
У бездомных одна цель — выжить. Все подчиняется одной единственной цели, она формируется в результате действий. Они объединяются в группы. Они спят вместе, согревая в холода, друг друга теплом собственных тел. Еду делят, делят и выпивку. Один разжился, значит и у других будет пир. Двигаться. Идти. Искать. Одиночкам тяжело. Держись своих, и тогда не замерзнешь зимой, не захлебнешься блевотиной, не нападут дикие собаки, выживешь.
— Я, что сдох? -Гармыз удивился своему хриплому голосу. Прокашлялся. -Да? Это конец?
— А ты хотел бы? Незнакомец перестал улыбаться. Глаза темно серые. Морщина между бровей.
-А что можно выбирать? Где мы? Это ад? Кто ты? Что тебе от меня надо?
-Мне кажется или ты не хочешь знать ответы на свои вопросы, а Гармыз?
Он был прав. Алебастр. Незнакомец повернулся и пошел по песку. Гармыз постоял, посмотрел на сверток с едой в своих руках, есть не хотелось, аппетит куда-то пропал. Засунул сверток в сумку. Еда это хорошо. Надо беречь то, что получаешь даром. Незнакомец быстро удалялся. Солнце светило ему в спину. Что делать?
-Стой! Крикнул и удивился. Ощущение было такое, что находишься в маленьком помещении, где звуки отскакивают от стен, от предметов и возвращаются к тебе. Тугой воздух. Осязаемый.
Незнакомец остановился, повернулся. Гармыз быстрым шагом нагнал его.
— Куда мы идем?
— К мосту, конечно. Спокойно ответил незнакомец. Конечно.
— Расскажи мне о себе Гармыз!
В доме была только одна ваза. Белая, керамическая в виде шара. Круглый год она наполнялась цветами. Весной это были алые тюльпаны, желтая мимоза, душистая сирень и жасмин. Летом в ней красовались розовые пионы, стройная ромашка, бело-розовые шапки гортензии. Осенью в ней стояли смешанные букеты из остроголовых гладиолусов, многоцветных астр и желтых шариков рудбекии. Когда приходила зима, мужчина покупал в цветочной лавке для своей любимой розы всевозможных оттенков и красные герберы. В один такой зимней вечер мужчина принес своей любимой букет из миниатюрных роз. Она наполнила вазу водой, и поставила в нее букет, напевая, что то себе под нос, поглаживая бутончики цветков. Затем подхватила вазу, закружилась с ней по комнате. Мужчина засмеялся. Забрал вазу из рук любимой и поставил на каминную полку.
А потом она ушла к другому.
— Нечего мне рассказывать. Я старая ваза без дна.
Они шли по песку, и было чудно Гармызу, как это ноги не вязнут в нем. Песок не уступал их действию, а упруго сопротивлялся. Черная блестящая долина. Гармыз оглянулся, за ними тянулась цепочка следов. Тянулась от горизонта. Только песок небо и солнце. Солнце! Впереди показался какой-то предмет. Что-то белело. Подошли ближе. Шаровидная ваза завалилась набок, наполовину засыпанный песком рот –отверстие. Белое на чёрном. Прошли мимо. Гармыз заметил, что у вазы нет дна. Дно.

— Что будет, когда мы придём к мосту? Гармыз посмотрел на профиль незнакомца, тот был словно высечен из…. алебастра, та же бледность. Красивый. Холодный. Неживой.
— Его надо будет перейти, конечно, — ответил он, не поворачиваясь к Гармызу. Конечно.
— Почему ты сказал, что я последний? Гармыз, сжал левой рукой лямку сумки.
-Потому что ты последний.
Странное дело, незнакомец не раздражал Гармыза своими односложными ответами. Гармыз поймал себя на мысли, что ему безразлично и спокойно. Тихо вот только. Отчего это так тихо? Может свиснуть? Как только мысль это мелькнула в голове Гармыза, незнакомец опять заговорил:
-Ты помнишь свое детство, Гармыз?
— Нет. Как можно помнить то чего не было!
Солнце светило в спину. Гармыз любил солнце. Здесь солнце было не совсем таким, как он его помнил. Оно светило. Оно не грело. Здесь? Где? Мысли растекались. Легко.
Бабушка. Он ее очень любил. Оранжевая кофта в коричневую полоску с разными пуговицами, она носила ее в любую погоду. Узловатые пальцы, потемневшие, потрескавшиеся похожие на ветки вяза, кожа сухая. Гладит по волосам. Лицо все изрезали глубокие морщины. Слеза выкатилась из голубых ее глаз и исчезла в морщинке. От нее всегда пахло чем-то терпким, не разобрать. Всегда ждала его. И сейчас ждет. Умерла тихо. Она и жизнь прожила тихо. На память забрал шаль, которую дарил. Тихо. Тихо рассмеялась: «Куда ж я это надену внучок?» Черная шаль с алыми цветами, теплая. Долгое время она еще хранила в себе запах бабушкиного дома. Бабушкин запах.
— Ты, сказал они придут за мной. Кто это они?
— Всё узнаешь в свое время- «алибастровый», так прозвал его про себя Гармыз чуть согнул губы в улыбке.
Гармыз посмотрел на небо. Нет облаков. Нет ветра. Нет движения. Статичный мир. Только два путника разрезают плоскость. Впереди на небе показалась черная точка. Стала расти. Приближаясь, вытянулась в прямую. Как птица. Крылья? Гармыз моргнул, не веря глазу. Потер средним пальцем веко. Черная шаль с алыми цветами, возможно розами плыла по воздуху. Проплыла мимо. Мимо. Тихо.
— Почему у тебя один глаз, Гармыз? «алебастровый» чуть повернул свою идеальную голову в его сторону. Готов слушать.
— А зачем мне два. Я одним все вижу.
Впереди показался мост. Черный. Он врезался в горизонт дугами, тросами, столбами.
Как в церковь помешавшийся верующий,
как в скит удаляется, строг и прост, –
так я в вечерней сереющей мерещи
вхожу, смиренный, на Бруклинский мост. (Маяковский)
Когда он стал так много пить? Когда она ушла? Раньше? Сначала пришла пустота, которую нечем было заполнять. Он перестал её слышать. Смотрит, как открывается ее красивый рот и ничего. Стало ясно это конец. Она не смогла бы помочь. Хорошо, что ушла. С его талантами, твердили вокруг. Какие таланты? Любил наблюдать за людьми. Людей не любил. Потом появился страх. Страх оставаться с мыслями один на один. Алкоголь помогал бороть страх. Помогал засыпать. Как он оказался на улице неважно собственно. Стена опора для спины, опора для подстилки. Неважно когда и где он был. Бездомный всегда находится в состоянии стабильности. Стабильно на дне. Опора. Просто стена это вертикальная опора, а дно горизонтальная.
Неважно, какой день недели, который час, какой год. Год?
Мост. Мост нужен для преодоления препятствий. Так же?
Мост плавной дугой уходил куда-то вверх.
— Всё, Гармыз! Мы пришли, дальше ты сам. Но, прежде чем ты уйдешь, я отвечу на все твои вопросы- «алебастровый» повернулся к нему.
Гармыз рассматривал бесстрастное красивое лицо. От шеи до лба. Чистый. Посмотрел в глаза. Тихо. Гармыз сжал с силой лямку сумки обошел «алебастрового» и направился к мосту.
— Гавриил- услышал он за спиной – имя мое Гавриил!
— Я знаю — сказал «алебастровый» не оборачиваясь.