болотная
Возрастные ограничения 0+
Темное, неведомое поджидало ее за болотными валунами. Колчан глухими ударами отмерял шаги. Она девятый раз приходила к Болоту, и ей казалось, что за предыдущие восемь она должна была привыкнуть. Но этого не случилось, потому что невозможно привыкнуть к резким лунным теням, к бликам на болотной топи, к беззвучию и безветрию. Невозможно привыкнуть и не сойти с ума.
Она никогда не зажигала свечи, не заправляла маслом фонарь, и, тем более, не брала с собой компас. Никогда ли? Первая ночь, казалось, была самой темной, она плохо ее помнила, только черноту, но тогда компас был. «Больше такого не повториться!» — в ужасе шептала она все последующие ночи. И лес отвечал ей беззвучно, безмолвно, безжалостно. Отвечал чавкающими моховыми шапками, душным, затхлым воздухом и темнотой, лезущей в глаза. Она шла долго и все пыталась запомнить дорогу, сосчитать шаги, длинные вязкие секунды, вдохи и выдохи. Большая коряга, три шага, вдох, такое дерево странное, выдох, четыре шага, а куда я повернула, вдох-выдох, шаг, и что там было возле того поворота, девять, нет шесть шагов от склона, выдох, выдох, пять шагов. Она прислушивалась ко всем шорохам и к малейшим изменениям у себя под сердцем. Холоднее, теплее пальцы, серде чаще пропускает удары, тяжелее комок в солнечном сплетении, а теперь он поднялся к горлу, но все не может пролиться слезами, а теперь слезы выступпили, но не много, а сейчас, кажется, в левую пятку хвоинки втыкаются чаще. Полное отсутствие сводило ее с ума. Она остановилась. Еще раз тяжело выдохнула. Кажется, она заблудилась. Странно, раньше, каким бы путем она не шла, она выходила к нему. Каждый раз на Болоте ее ждал человек. Он стоял неподвижно и ни разу не произнес ни слова. Он смотрел на нее холодными глазами. От этого взгляда у нее сводило скулы, немели ноги, наворачивались слезы, руки сводило судорогой, а кожа теряла чувствительность. Она не могла пошевелиться, уйти, или даже просто отвести взгляд. Она теряла волю. Теряла себя.
Но в девятую ночь, все должно быть иначе. Она сжала стрелу во влажной ладони. Все будет иначе.
Она огляделась. Короткие злые мысли отвлекли ее от леса и от пути, и она перестала блуждать. Черные валуны уже видны были в растительной гуще. Она сощурилась, вглядываясь в темноту между камнями. Из-за самого большого вышел человек. Блиснули в лунном свете его белесые руки и лицо, окрашиваясь в голубоватое. Она подошла ближе, дрожа всем телом и впиваясь глазами в мох под ногами, только бы не смотреть, не смотреть на него. Она поджала пальцы ног, холодный мох мягко промялся, заливая ступни коричневой торфяной водой. Ухнула сова. И вдруг внутри, за душой что-то оборвалось и отпустило, и она выронила лук. Он упал ей под ноги и больно ударил по голой лодыжке. Она растерянно подняла взгляд. Человек смотрел на нее. «Я отпускаю тебя», — сказала она тихо, и мурашки пробежали по ее спине. Что-то теплое скльзнуло по его лицу, что-то мелькнуло в глазах, он ожил и кивнул ей. Постоял еще немного, рассматривая ее, совсем как незнакомую. Потом посмотрел на небо, веснусчатое звездами небо, и вдохнул лесной воздух, а уходя, улыбнулся ей уголочком рта.
Спазм сковал ее внутренности, она рассмеялась нервно и осела на землю. тонкая рубаха сразу промокла и прилипла к телу. Теплые слезы полились по ее щекам, собираясь в крупные капли и остывая на подбородке. Она отпустила его.
Она ощущала каждый милиметр своей кожи, она гладила себя по плечам. Но как? Как она может простить себя за все? За все, что тяжелыми, мерзкими камушками, тупой болью осело в этом болоте, и врезается в босые ноги самым смелым, отважившимся зайти сюда.
Она опустила руку в воду. Кончики пальцев, а потом по локоть. Нащупала в иле два камушка, достала и раскрыла ладонь. В лунном свете они блестели беленькими искорками и ощущались очень тяжелыми и твердыми. Такими настоящими. Она сжала пальцы и опустила руку в карман. Ветер шуршал в кронах деревьев.
Она никогда не зажигала свечи, не заправляла маслом фонарь, и, тем более, не брала с собой компас. Никогда ли? Первая ночь, казалось, была самой темной, она плохо ее помнила, только черноту, но тогда компас был. «Больше такого не повториться!» — в ужасе шептала она все последующие ночи. И лес отвечал ей беззвучно, безмолвно, безжалостно. Отвечал чавкающими моховыми шапками, душным, затхлым воздухом и темнотой, лезущей в глаза. Она шла долго и все пыталась запомнить дорогу, сосчитать шаги, длинные вязкие секунды, вдохи и выдохи. Большая коряга, три шага, вдох, такое дерево странное, выдох, четыре шага, а куда я повернула, вдох-выдох, шаг, и что там было возле того поворота, девять, нет шесть шагов от склона, выдох, выдох, пять шагов. Она прислушивалась ко всем шорохам и к малейшим изменениям у себя под сердцем. Холоднее, теплее пальцы, серде чаще пропускает удары, тяжелее комок в солнечном сплетении, а теперь он поднялся к горлу, но все не может пролиться слезами, а теперь слезы выступпили, но не много, а сейчас, кажется, в левую пятку хвоинки втыкаются чаще. Полное отсутствие сводило ее с ума. Она остановилась. Еще раз тяжело выдохнула. Кажется, она заблудилась. Странно, раньше, каким бы путем она не шла, она выходила к нему. Каждый раз на Болоте ее ждал человек. Он стоял неподвижно и ни разу не произнес ни слова. Он смотрел на нее холодными глазами. От этого взгляда у нее сводило скулы, немели ноги, наворачивались слезы, руки сводило судорогой, а кожа теряла чувствительность. Она не могла пошевелиться, уйти, или даже просто отвести взгляд. Она теряла волю. Теряла себя.
Но в девятую ночь, все должно быть иначе. Она сжала стрелу во влажной ладони. Все будет иначе.
Она огляделась. Короткие злые мысли отвлекли ее от леса и от пути, и она перестала блуждать. Черные валуны уже видны были в растительной гуще. Она сощурилась, вглядываясь в темноту между камнями. Из-за самого большого вышел человек. Блиснули в лунном свете его белесые руки и лицо, окрашиваясь в голубоватое. Она подошла ближе, дрожа всем телом и впиваясь глазами в мох под ногами, только бы не смотреть, не смотреть на него. Она поджала пальцы ног, холодный мох мягко промялся, заливая ступни коричневой торфяной водой. Ухнула сова. И вдруг внутри, за душой что-то оборвалось и отпустило, и она выронила лук. Он упал ей под ноги и больно ударил по голой лодыжке. Она растерянно подняла взгляд. Человек смотрел на нее. «Я отпускаю тебя», — сказала она тихо, и мурашки пробежали по ее спине. Что-то теплое скльзнуло по его лицу, что-то мелькнуло в глазах, он ожил и кивнул ей. Постоял еще немного, рассматривая ее, совсем как незнакомую. Потом посмотрел на небо, веснусчатое звездами небо, и вдохнул лесной воздух, а уходя, улыбнулся ей уголочком рта.
Спазм сковал ее внутренности, она рассмеялась нервно и осела на землю. тонкая рубаха сразу промокла и прилипла к телу. Теплые слезы полились по ее щекам, собираясь в крупные капли и остывая на подбородке. Она отпустила его.
Она ощущала каждый милиметр своей кожи, она гладила себя по плечам. Но как? Как она может простить себя за все? За все, что тяжелыми, мерзкими камушками, тупой болью осело в этом болоте, и врезается в босые ноги самым смелым, отважившимся зайти сюда.
Она опустила руку в воду. Кончики пальцев, а потом по локоть. Нащупала в иле два камушка, достала и раскрыла ладонь. В лунном свете они блестели беленькими искорками и ощущались очень тяжелыми и твердыми. Такими настоящими. Она сжала пальцы и опустила руку в карман. Ветер шуршал в кронах деревьев.
Рецензии и комментарии 1