История одного фото

"- Шурша банкнотой роскоши осенней, затормозим мы времени грабительский разбег, вдохнувши полной грудью постылый воздух кузни, где смертью отливается нещадность в чело-век! Погнёт решётки прутья мятежник-арестант, в бит сердцу отрицающий тлетворное тавро!.. Ей с ним не повезло…

Воскресный день из фоток солнечного лета загнал пролог их вечера конца сентября сначала в людный островками хватающих возвратное тепло разновозрастных категорий граждан городской парк; детки собирали кленовые букетики, само очарование, багряно-злато-пёстрые пучки; пенсионеры вперемешку с галдящими студентами и ещё более надоедливыми неконтролируемыми голосовыми волнами школьниками распространились плотными гнёздами по резным деревянным лавочкам; влюблённые парочки липли к стволам, не имея ничего против третьего молчаливого соучастника, за которым обалденно целоваться.
-Аж горло дерёт, как только представлю, что чья-то слюна кроме собственной может скатиться вязкой каплей в пищевод. Фу, бяка.-Шестнадцатилетний Костян сплюнул в траву, утопив букашку в смачных для неё осадках.-Блин. Прости. Тебя мне жалко.
-Да ладно, Нейтрино. Не у тебя ли в шкафчике спортзала был найден с девками журнал? Такие дыни неформатом, о-ля-ля… Слюной не подавиться бы на чресла в развороте.-Четверо парней пятнадцати-шестнадцати годков, вставших серпом-полукругом около рыжеволосого, конопатого, физически уже мужиковатого вовсю приятеля с детсада, улыбались в различной степени натяжения дуги вверх углами ниже носа. Костя поднёс средний палец к губам. Издав чмокающий звук, отвёл перст в направлении к Арчи.
-Коли память не отшибло, ещё раз — и пострадает бело-чёрное соболиное око.
Артур несколько напрягся, не переставая, однако, ухмыляться, беззлобно по большей части, журнальчик был его личной маленькой местью Нейтрино за периодические шуточки ниже пояса, сам рыжий девочек на сей момент считал второстепенными куклами в обиходе и всячески это подчёркивал. Но не Арчи, весьма заметный ловелас. Скользнувший карим взором вдаль — по лидерской летящей-выходной походке.
-Папа на горизонте. Айда, истуканы, гора остановилась и требует преклонения.

Парк находился на окраине невеликого в общем-то городка, провинциальная монетка в копилке державы мирового значения, сердечную принадлежность к которой ребятам успешно прививали в школе идейные учителя. Артур, Костя, Виктор, Ник и Тимыч росли в команде с яслей, особого электричества меж мальчишками не проявлялось, просто дети-дворами-соседи. Хулиганская жилка в них не трепетала, держались особнячком, пресновато, гоняли петухов задиристых, поклёвывающих, случалось, одиноко бродящего Тимошку, самого ранимого «бэмби» с огромными оленьими глазами. Классе во втором зимним вьюжным утром учеников знакомят с новым членом разрозненной уже тогда на группки и точно не семьи, хотя преподаватели старались подопечную ребятню сплотить узами товарищества. Не достучаться. А у новичка за неделю вышло! Энергичный, харизматичный, жизнерадостный Антон Иванчик всех собрал под бездну своего обаяния, выбился в старосты, сторонился статуса любимчика публики и обрёл ну пускай настоящих друзей.
-Фрэш, сойди с пути, там поезд мчится.
Железная дорога, уводящая за город, да лесополоса по обеим сторонам железки. И Антоха… немного изменился за прошедший месяц, последние две недели августа гостил неизвестно где, да так до сих пор и не сознался о месте явно не ссылки.
-Мой путь лежит в равнину скошенных людей… Эй ты! ОТКУДА СТОЛЬКО СИЛЫ?!!!
-Антон!
Парни не идут дальше. И подойти к нему не смеют, отец словил кураж, не иначе. В двухстах метрах от тела, прорезая сумерки лучами фонарей, сигналит «иди нах..!» двуцветный головной вагон. Иванчик замирает, осанка как всегда не сгорблена, вот уж гордость. Оборачивается, ждёт, терпеть он не умеет, не таков, кроется матюгами снова… и сходит с рельс. Поезд проносится, взбешённый машинист гудит и после. Фрэш буквально светится от счастья, приставив карманный фонарик к волевому подбородку.
-Давайте веселиться. Ага?
-Чего ты сказал?
Антон делает шаг к реально дрожащей незримо для остальных, одетой в серое, фигуре. Он слишком близок, про огоньки в зрачках расскажем в двух словах. Один и тот же рост, на год «герой» помладше. Резкий хлопок в ладоши над этой ржавой головой. Отрыв кроссовок от земли, Иванчик приподнял его, что бабу, кольцом конечностей под пятую точку. Не охватить ли бёдрами в натуре пацана?
-Ты оглох, Нейтрино? Я. Вам. Сказал. Давайте. Веселиться. По кое мы кому не абы как.

Предводитель вывел стадо на поляну, конкретно зная, куда копытами ступать. Пред тем снабдив трёх из шести источниками тусклого света, лишь у него сияет «факел» в кулачке. Потому что так нужно. Оттого что он Первый.
-Там, впереди, Антон…
-Лесной домик. Брошенка. Никто его боле не хочет… Шевелим ножками, красавцы, нам ещё обратно шелестеть.
Дверь древесного старья с уцелевшими мутнейшими стёклами в паре прорезей оконных не на замке, отворяется рывком, без жалобного скрипа. «Конторка» вроде бы и покосившаяся, и залезать туда опасно, но страх — удел пугливых, а зайцев рядом нет. Тимыч вообще дерзит вторым, смельчак колоссальный. Когда все подопытные оказываются внутри, Иванчик прикрывает надежду на отступление, теперь с ужасающей противностью петельного писка. Квадратный, шесть на шесть метров, странно тёплый уголок, потолок низкий, витают слабые сладковатые запахи, стены голые, паутинка словно вибрирует, да и то не везде, паучки откормленные. Всё из дерева: стол с тремя лапками, четыре объеденных ложки, табурет, второй пал под стол, кровать, узкая невероятно, будто для человечка-гвоздя. Достаточно… располагающая к себе атмосфера, угу.
-Положите фонари на стол, осторожно, не выключать, направить на дверь и окна. И не раздеваться тут, в чём были, в том и уходите.
Выполнив указанное, парни хотели было кучковаться, но Антоха запретил.
-Встаньте друг от друга в равных промежутках…
-Слушай, чел, ты излагаешь хоррор со знанием дела!
Фрэш на малость сузил глазки бирюзовые и желваками поиграл.
-Я думал, это вырвется из Костяшки… Виктор, как любишь молчать, так и живи, пока не спросят. Я тебя прошу. Промежутках полукругом. Лучи не перекрывать. — Фрэш говорит медленно, значит, начинают раздражать. — Я сейчас поясню.
Удовлетворённый подчинительной связью, Антон вновь является центром, из коего исходят прямые дорожки до других, образуя соцветие-зонтик.
-Не хочу говорить, где был и что либо кого видел. Возможно, когда-нибудь… Там наступает весна… Там не косят травы… Приставьте большой палец любой руки подушечкой на губы. Не отрывая, произносите в него: audi vidi sili…
-Как?
-Audi vidi sili, Нейтрино. Не тупи, а, здесь же хоррор.
Секунда шептания, далее Иванчик достаёт что-то из рюкзака и посредине «зонтика» он это оставляет.
-Чья куча, Антон?
Возвратившись в свой «круг», Фрэш изъясняется.
-Это фаршик. Из горсти земли со свежевыжатой могилки, перемолотого моей рукой кусочка угля от недавно сгоревшего, даже полена, тут не суть, и личинок любого насекомого. Пусть лежит, не трогайте, скажите только, что для вас смерть. Принимается любое абсурдное сочинялово, здесь играет роль направление мысли. Я начну. Там, где мы замкнуты, её нет, она приходит и уходит, она не антоним жизни, она мне не синоним. Всё. Тимыч?
-Смерть — это плохо. В любом случае. Иногда её желают. Она сцапает. Так ведь, Фрэш?
-Витя?
-Знаешь, мне хочется послать тебя к дьяволу. Вот что я думаю о смерти.
-Никита?
-Она молчалива. Да заткнуть не получится.
-Арчи?
-Бывают такие люди, которым удаётся её натянуть. Ш-ш-ш, ла-ла.
-Константин?
-У тебя в рюкзаке есть живая вода. Я заметил. По шоту на душку.
-Ну есть. Родителей до вторника не будет, можно у меня поночевать. Можно завтра не. Я договорюсь. После кучки обычно назначается… туман. Ничего не зря, если эмпирически."

Вернувшись в городскую черту, Фрэш поймал прохожего своей обезоруживающей улыбкой, чтобы он сфотографировал меня, Антона Иванчика, вместе со своими «истуканами». И если Нейтрино думает, что я его не засёк, то он ошибается.

*связанные публикации: «Пессимистик», «Оптимистик», «Нейтрино»