Странности поведения

Костя находился во внутренности равнобедренного треугольника с длиной боковой стороны около шести метров, высота от пола до потолка приблизительно четыре, основание его не интересовало. Помещение освещалось блёклой, висящей на изогнутом в пружинку проводе, лампочкой, жадничающей и без того гнойно-зеленоватое излучение. Эта маленькая протухшая грушка цеплялась корешком к верху в двух шагах от вершины, соединяющей швом шестиметровые грани, не мигала, но иногда раскачивалась будто от щелчка, и тогда сероватого желеобразного вещества в центральном стыке треугольного нутра становилось меньше, оно вжималось в клину подобное убежище, розовело, плевалось слизью, выражало явное недовольство. В такие моменты в Нейтрино хрустела переломом какая-нибудь из многочисленных костей доселе крепкого скелета, безболезненно, раздражал сам факт получения травмы и звук. От раза к разу плевки долетали всё ближе, на ногах Костян уже не стоял, валялся что мешок, набитый полным безразличием. Когда треснул череп, «желе» обрело человеческие очертания, проявилось лицо. Слишком чуждое, чтобы его запомнить…

Антон взял больничный на время поиска, уволок слабеющего Нейтрино от тётки в пустующую квартирку, любезно предоставленную одним из хороших знакомых, куда перебрался и сам по совокупности причин, как говорится. Сейчас позднее утро второго пасмурного дня, вишнёвый Discovery Иванчика наматывает километры в сторону ожидаемой помощи, а конкретно к людям опытным в делах, хм, да, да! смертельно опасных. Резко похудевший Костя, теперь уж вне сомнений следующий по очереди, мается на заднем сиденье от ломоты во всём теле, голове особенно, тошноты, слуховых галлюцинаций, противен каждый вдох сочно пропахшего мусорными застарелыми кучами воздуха, преследующего обречённого стать номером четвёртым. Новейшая история, у трёх предыдущих ничего вот такого не наблюдалось. Что ясно наверняка — пятым ляжет точно Фрэш, заостривший внимание «однорукого» на себе вынужденным обменом не с нечистью, посланцем из иного мира межвидовым обволакивающим, мельчайшими крупицами прошлых дорог, основательно осевших на поверхности идущего. Обыкновенная вода творит с агентом «внеземной цивилизации» воистину чудо — у него образуется сердце, словно лужа после дождя, которое бьётся и ублажает прерогативой Живых касту Мёртвых ровно столько, сколько длится водяной контакт. Пить возможно лишь из желудка согласного поить. Орошая орган физически пьющего омертвелостью. Самой настоящей, оставишь — дольше часа не протянешь. Всасываются крупинки соприкоснувшегося, и прошедшего, с Собирателем быстро…
-Почему он не может увидеть этого седьмого шакала? — Тимыч сидел на соседнем с водительским креслом месте, часто скрипел зубами, постоянно обращался к своему отражению в правом боковом зеркале. Фреш не мог его не взять в избёнку, труп их попытки сконцентрирован в Тимофее. И предупредить о побочных эффектах тоже права не имел, всем жить хочется для любимых. В деревне должны исправить покосившееся зрение этого полупроводника.
-Он и нас не может видеть, только чуять, Тима…
-Ты какую-то чушь несёшь, Фреш! Не может узреть, может нюхнуть. А что мешает его-то запашок щипнуть?!
-Мы и мешаем, кончай орать, у Кости и так башка раскалывается. Волка ведёт чувство, наши колбочки на цифру семь на три теперь замка закрыты прочно по той удивительно простейшей для понимания причине, что кадром очно мы не впечатлились, а эта супротивная реальность, к величайшему сожалению, целиком и полностью ориентируется на стрелку зрячих. Мы есть те звёзды, которые ему указывают путь в ночи вечной. Граждане Мертвякового Государства созерцают вид за окном посредством твоих светло-карих. Откроем ему тайну визуально, есть шанс, и я не скажу, что ничтожный, перенаправить гибельный поток в левое, успокоительное, русло. Мы должны увидеть свою ошибку, понимаешь? На их языке всё равно как осознать её. Начиная игру в прятки, следуй жёстким рамкам, а иначе пожнёшь происходящее сегодня. Её вселенная ведь проста, не надо усложнять. Виновны отношением несерьёзным. И тогда полетят головы и станут страшными хвосты, и, давши знак, материализуется чрез кровь невинного пришедший на твой стон прислужник… Когда он соберёт всех шестерых, сформируется ещё одна бдящая сущность. Из нас, Тима. Хозяйка будет рада пополнению её рядов. Почему красавчик жаден до живительной жидкости? Оттого что отголоски бывших пульсов никогда не утихают, причиняя дискомфорт. Пропадающий на время проверенным безвременьем способом. И конечно же стало абсолютно понятным, почему парни до сих пор «здесь». Никуда они не уйдут, пока каша не остынет, цепь своими звеньями стальная. Если перестанем вызывать аппетит и простимся, но это при условии рассекреченном, жизнь продолжится следующим образом: чем успешнее она пройдётся по семёрке, тем паршивей с каждым днём стучится трём.
-Антош…
-Что, Костя?.. Чего-то ты совсем плохой, друг…
-Жми стоп, тошнит крайне.

Через три с половиной часа скорой езды они лишь подъехали к той лесистой местности, за дремучими стволами которой ютился пункт их спешки. Ещё три километра тряслись на шероховатостях утрамбованной в недостаточно превосходной степени автомобильными шинами грунтовке, врезающейся колеями в чащу разномастных разветвлённых вертикалей. Пару раз просигналили громадному великолепнейшему лосю с шикарными рогами, загородившему аж минут на десять нелёгкий краткий путь. Закончившийся идеально круглым оазисом посередь леса с полукилометровым радиусом. Домов было тринадцать, одноэтажные деревянные квадраты с классическими заострёнными крышами, одинаковые, старой закалки и тем крепко сбитые. Несомненно очень давно, на два ряда, соединяющиеся брат с братом одним из четырёх бревенчатых углов; по два окна и входа, обращённых к противоположному соседу, и расстояние меж оными активно сокращалось по мере приближения к «вожаку» жилищного клина. Иванчик повёл остатки былой роскоши именно туда.
-Почему тут так пустынно? Даже тень не промелькнёт? Ни машин, ни собак, вообще нет живности. Где колодцы? Дым из труб? Признаки жизни, Антон? Электричество?! — Нейтрино успешно держал пошатнувшееся равновесие, тяпнул чистого сладкого воздуха, надел солнцезащитные очки, так как жмурился на личное огнедышащее тело небесное, и жевал жвачку. Котелок пребывал в заинтригованном расположении духа. Надо же! Тимофей плёлся позади, довольно часто останавливаясь, выщипывая ресницы из век, коловшие пальцы занозой.
-А здесь нет жизни, Костян. Появится ближе к сумеркам, когда дети природы вернутся на выходные с работы ну очень далеко отсюда. У них два микроавтобуса, отсутствие потребности в животных, супермощные генераторы, заявка на ток в стадии разработки и неисчерпаемый влажный колодец за тринадцатым кубиком. Не пустующим никогда. — У порога двухметровой, обитой дымчатым утеплителем, двери Антон разворачивается за Тимой, врубившим окончательный тормоз, и тащит подслеповатого крота под локоть, оправдываясь слезоточивыми тихими словами, прекрасно понимая, что цели не достигнут, в ушах пробка, меченых корявой дланью отторгают знающие толк ставить блок на гостей не званых. Жилец центрального ключа этой «системы» наблюдал их приезд из-за плотной шторки; как они шли, кто отметился в отстающих; что ползло шлейфом. Только крупицы мёртвых дорог. Собиратель выжил из ума, раз решился «расписаться». Ад ему за глупость? дерзость? бунт? что?? но обеспечен. Существующий возможно, где-то, в чьих-то трудах. И поколениях. Обычно хмырь ограничивается подачей инфы, так как тоже заинтересован в полном завершении цикла, то есть во всеобъемлющем охвате. Странно, зачем? Откладывать личинку. В ритуалы редко, да сочатся ляпы. Рыжий просто полупрозрачный, без подсказки и не догадаешься, чего с ним не так. Робкий, ученический, стук в дверь. Не эта, Антоша, вам вход там, где выход. Вот он и отворись.
-Антон, веди сюда своего грязного человека. — Гладко выбритый мужчина сорока с копеечкой лет, с густыми светлыми волосами, приятной наружности, с ямочкой на подбородке, голубоглазый, среднего роста, в джинсовой бардовой рубашке навыпуск, белых бриджах и босой зовёт их шелковистым голосом, не захочешь кинешься в пропасть, ежели велит. — За порог ни шагу. Поставь куколку напротив меня, закрой ему ладонями лоб и рот, сомкните веки сами. Не подглядывать, пока не разрешу. — Хозяин дома надевает на указательный и средний пальцы правой руки оловянные когти-насадки, приставляя те к лицу чуть ниже собственных глаз и немного вдавливая в кожу. Заговаривая ещё более волнительно. — Я могу угостить тебя кофе, это горячий ароматный чёрный напиток. Кофе изготавливают из кофейных зёрен, зерно имеет твёрдую оболочку, оно способно дробиться на части. Порошковый кофе не столь притягателен, нежели сваренный из свежих зёрен. Свежемолотый кофе…
-Алек…
-… самая настоящая бодрость. Кто-то смешивает его с белыми добавками, фи, портит вкус. Открывайтесь. — На искусственных заточках Алека виднелись маленькие синеватые капельки, которые он вытер обычной бумажной салфеткой. Белки его глаз сделались более светлыми, ненормально здоровое сияние, губы стали суше. Могли бы и потрескаться для пущей убедительности. Жуткие рваные складки. Знай, с кем базаришь.
-Большеглазый Тимофей. Чем же ты ему такой лакомый? Говори «нет».
-Нет.
-Всегда говори нет плохим дядькам и пацанам с шибко завышенным о себе мнением. В то место ты больше не суйся, снова глазки заболят, начнёшь в зеркалах старость искать, зубы сотрёшь, трёшь-трёшь, а всё как беззубый, да?
-Похоже.
Алек вышел, звеня в кулаке целым набором ключей на колечке.
-Сейчас я вам отопру один из наших теремочков, чайку плесну, не отказывайтесь. Население прибудет скоро. Среди него найдётся девушка, такая одарённая морячка, натасканная бороздить океаны времени! Рыжий, ты любишь плавать? Полюби. Потому как на тебя она пальчиком и покажет: тухло!..

*связанные публикации: «Пессимистик», «Оптимистик», «Нейтрино», «История одного фото», «Вопросом больше»