Переплетение

Саше двадцать семь лет, она круглая сирота, с теплом вспоминает протопленный дисциплиной беззлобия детский дом, как засыпала ночью и пробуждалась годами ранее, встречая себя малолетнюю. Каким именно образом происходит пересечение временных каналов, девушка не понимает до сих пор, о способности перемещения известно Алеку и приближённым, более никому по довольно понятным причинам. Эгоистично? Да. С каждым новым циклом двенадцати месяцев вылазки даются всё сложнее, иногда вообще не получаются, в текущем сезоне Саша жила лишь настоящим, потоки будущего, шептуны, облизывающие мозг бестелесностью, для неё закрыты. Последствия путешествий приковывают к кровати, староста выхаживает ситуативного добровольца не менее недели. С возможностью стать биологической матерью она уже точно попрощалась, продолжение реалий кому-то и фантастики чревато необратимыми преступлениями против организма. Алек упорно не желает посвящать своё «удачное приобретение» в собственные тайны, потому что ею якобы могут воспользоваться смертоносные агенты. Шутка ли? Но и не отпустит вплавь по сольным будням источаемым обаянием индивидуальности замкнутого пространства. Он вне связей в плане жизни личной, концентрируется на её безусловно неотъемлемой части, восемь домов заняты подобными ему не одиночествами, Саша в том числе, оставшиеся — убеждённые «лебединые» пары. Дети и животные под строгим запретом. Она не приветствует обращение «Александра», носит ультракороткую стрижку и жёсткие медные волосы, имеет бледно-серую радужку глаз и тонкую, игнорирующую солнечную активность, кожу, средний рост, пересчитанные веснушки, пухловатые губы, очень худая. Трудятся они все на одном исполинском предприятии розничной торговли. Смерть — осязаемое живое существо.

-Ну и как же им отдыхается в моём поле? — На местности жутко темно, задержались в пути, небольшая поломка. Алек попивает маленькими глоточками дивно пахнущий кофе; в любимом алом мягком тронике ему Сашеньку выслушивать под прочной крышей непарного тринадцатого исключительно приятно. Дождь словоохотлив, очаровательно вдвойне. Помимо них постоянством сладкоголосого уюта расслабляется с дороги дальней на двух компактных диванчиках дуэт из двух дуэтов, бывшие ученики, выбравшие обособленную долю учителя. Саша выражает недовольство. Трио меченых пока ещё в неизвестности: ночь они должны провести на её исследовательской территории. Так нужно. Конечно.
-В ожидании, девонька. Антоша в курсе, чей домик. Иди. Посмотри на них. Вдруг кто-нибудь приглянется…
-Мне приглянулся бумажный шарик на твоей тумбе. Что в нём?
-Эмоции. Которые нельзя держать в себе.
-Эти — не отрицательные, Алек. Добрых снов.
-Выйди через входную дверь. — Нехорошо. Пройти дважды, но в разных направлениях — ослабить нутряной тонус хозяина дома. Он всегда только один, наиболее приспособленный к наличию дополнительного, домашнего, сердца. Саша не уточняет, зачем, хотя затрепетала интересом. И дело, разумеется, в «снежке», Алек с ним, безвкусным, явно контачит. Не человеческий негатив девушке кончик языка пощипывает, здесь же пусто при насыщенно. — Я приду утром. Если ранее не понадоблюсь. Ага?

Антон опирался на стену, заложив (или упрятав?) руки за спину. Иванчик любопытный мясной начинкой, не напрягает, волосики от него шевелятся с мужской, не вымываемой никакими испытательными средствами, прогрессирующей составляющей этого самого сопутствующего успеха. У своей главной женщины — да-да, Жизни.
-Привет, Антон. — Первые минуты Саша увлечена противостоящим знакомцем, приятелей подмечает краешком глаза; берёт табурет, ставит между дверьми, садится в удобной ей позе «ладошки в кармашки-ножки в протяжку». — Ты перечисляешь в фонд охраны окружающей среды добро?
-Обязательно. Нас много, и всем зачтётся. Вообще каждому.
-Согласна… Выйти отсюда вы сможете утром, без угрожающих здоровью причин я вас не выпущу. Воду лить не буду, ночь проведу, сидя попой смотри ниже, отлепляясь иногда, дабы размяться. Ты мне особо не загадка и вовсе не портал, слишком пульсирующий, а мне бы теневое, поэтому иди с глаз долой куда-нибудь, завари, пожалуйста, чай зелёный с сахаром. — Хозяюшка кивнула чуть левее. — Подключи торшер к сети, верхний свет попрошу убрать. Будь так любезен…
-Я пошёл?
-Гуляй.
В одной-единственной объёмной комнате с небогатой меблировкой, но устрашающим количеством мягких игрушек (Сашенька их очень любит, милые питомцы) находилось семь человек. Ароматизированные лёгкой аурой петрушки оболочки трёх разлагающихся и латаемых живой подкормкой снова Сане не видны, да в нос дают вполне терпимо. Она загибала пальчики, и на котором по счёту усиление душка зелёнки прекратилось, столько тут собак на призрачной цепи. Они не помеха, просто не выветрятся, цветения источник заперт в сумрачной ловушке крепенькой избушки, скрестивший лодыжки и запястья, приминающий зигзагом плоти рыхловатую мускулатуру штучного креслица.
-Твоё имя?
-Тимофей. Тима.
-Саша. Покойные, скажем так, около тебя какого пола? Это мне недоступно.
-Мужского. Наши бывшие друзья.
Ведущей непринуждённую (такую прям естественную!) беседу любезно (о, благодарствую!) доставляют испускающий жар пол-литровый стаканчик.
-Они не удушают?
Тимофей сузил веки. Больно переносит полутьму? Или допросы?
-Ощущаются.
-Ты точно не ключ, балласты. — Худышка просит подойти рыжего и втянуть попеременно двумя ноздрями чайный пар. Разлёгся на кровати, будто знает её много лет. Костя состроил гримасу отвращения со второй попытки, передав Саше сосуд с до того пригубленным девушкой тремя глотками раствором теперь уж информации.
-Чем пахло?
-Вы так улыбаетесь, Сашенька, что и так ясен пень: тухлятиной.
-Антоша, забери остатки. Кто ты?
-Что?
-Антон!
Чёрная ночь остаётся чёрной, растворяя светлые пятна происходящего словно сахар, не полностью. Никогда не сладко, и сколько ни сласти, промажешь с дозировкой, перехлёстывая событийностью незнающую. Насколько враг приблудный в нём катализатор… Плетись, коса, из двух возможных…