Six Feet Deep*
Возрастные ограничения
Поначалу монотонное стрекотание сверчков, беспрестанно гудевшее со всех сторон из высокой, шуршащей травы, раздражало меня. А потом я вдруг подумал – люди! Люди с их бесперебойной болтовней, суетностью и шумом – вот кто настоящий раздражитель, выдергивающий из равновесия, сбивающий слаженный ритм своими душераздирающими скрипучими голосами. И тогда стрекотание сверчков показалось мне самым прекрасным и умиротворяющим звуком на свете. Я слушал и слышал голос Матери Природы.
Заливистое пение птиц – раскатистое, пронизывающее; легкий ветерок, доносившийся со стороны реки – свежий, прохладный – вводили меня в некий транс. И вот я, сидя у коптящего, затухающего костра, думал сразу обо всем и ни о чем и наблюдал за солнцем, медленно поднимавшимся из-за горизонта, обозначенного пышными, сонными елями.
Я вспоминал Варвару. Ее звонкий смех и озорной взгляд. Я не мог сдержать улыбки сквозь слезы. Глядя на матово-оранжевый рассвет, робко, боязливо расползавшийся по небу; слушая щебетание птиц и вдыхая чистый, речной воздух, я думал о том, что Варвара влюбилась бы в этот пейзаж. Она всегда тянулась к прекрасному так, как мать-и-мачеха тянется своими тончайшими лепестками к согревающим лучам полуденного солнца. Ах, если бы только она могла разделить со мной этот момент!
Я глубоко вздохнул. Влажный, щекочущий запах травы и цветов переполнил меня. «Ура» мне, мужчине, разрушившему любовь всей моей жизни.
Варвара не любила говорить. Она была молчаливой, загадочной женщиной. И даже когда она говорила о себе, я не мог сказать, что хоть сколько-то узнавал ее. Но я любил ее открытые жесты, ее задумчивый взгляд, устремленный вдаль, к горизонту. Я любил наши безмолвные диалоги.
Я люблю.
Поодаль, у темной, веющей могильным холодом черты леса, раздался громкий крик сойки. Я встрепенулся и инстинктивно повернулся на звук. Крик сойки заплясал над полями надрывным эхом, прокатился по траве, по цветам и стрекотавшим сверчкам и по моему израненному сердцу. Этот звук был похож на мучительный крик смертельно раненного солдата – их слышал я немало за последние годы своей жизни – и вот теперь, услышав этот крик снова, спустя столько времени, я затрепетал от ужаса и безысходности. Может быть, я начал сходить с ума. Вот уже несколько недель я бродил по бескрайним полям, блуждал в сумрачных лесах, не находя себе покоя или внимательного слушателя. Может быть, этой сойке действительно было больно.
Но помочь я снова не сумел.
Рассвет, наконец, набрался смелости и наступил. Солнце уверенно поднялось над горизонтом и озолотило туманные окрестности. Я прикрыл глаза, защищая их от резкого, яркого света, и отер холодный пот со лба. Изо всех сил отгонял я воспоминания о моей хохотушке Варваре – женщине, которую я так хотел, но так страшился забыть. И чем больше старался я, тем сильнее являлась ко мне она.
Женщина, сражавшаяся до последнего вздоха.
* six feet deep — устойчивое выражение в английском языке, обозначающее захоронение, могилу; в англоязычных странах могилы для умерших вырывают на шесть футов в глубину.
Заливистое пение птиц – раскатистое, пронизывающее; легкий ветерок, доносившийся со стороны реки – свежий, прохладный – вводили меня в некий транс. И вот я, сидя у коптящего, затухающего костра, думал сразу обо всем и ни о чем и наблюдал за солнцем, медленно поднимавшимся из-за горизонта, обозначенного пышными, сонными елями.
Я вспоминал Варвару. Ее звонкий смех и озорной взгляд. Я не мог сдержать улыбки сквозь слезы. Глядя на матово-оранжевый рассвет, робко, боязливо расползавшийся по небу; слушая щебетание птиц и вдыхая чистый, речной воздух, я думал о том, что Варвара влюбилась бы в этот пейзаж. Она всегда тянулась к прекрасному так, как мать-и-мачеха тянется своими тончайшими лепестками к согревающим лучам полуденного солнца. Ах, если бы только она могла разделить со мной этот момент!
Я глубоко вздохнул. Влажный, щекочущий запах травы и цветов переполнил меня. «Ура» мне, мужчине, разрушившему любовь всей моей жизни.
Варвара не любила говорить. Она была молчаливой, загадочной женщиной. И даже когда она говорила о себе, я не мог сказать, что хоть сколько-то узнавал ее. Но я любил ее открытые жесты, ее задумчивый взгляд, устремленный вдаль, к горизонту. Я любил наши безмолвные диалоги.
Я люблю.
Поодаль, у темной, веющей могильным холодом черты леса, раздался громкий крик сойки. Я встрепенулся и инстинктивно повернулся на звук. Крик сойки заплясал над полями надрывным эхом, прокатился по траве, по цветам и стрекотавшим сверчкам и по моему израненному сердцу. Этот звук был похож на мучительный крик смертельно раненного солдата – их слышал я немало за последние годы своей жизни – и вот теперь, услышав этот крик снова, спустя столько времени, я затрепетал от ужаса и безысходности. Может быть, я начал сходить с ума. Вот уже несколько недель я бродил по бескрайним полям, блуждал в сумрачных лесах, не находя себе покоя или внимательного слушателя. Может быть, этой сойке действительно было больно.
Но помочь я снова не сумел.
Рассвет, наконец, набрался смелости и наступил. Солнце уверенно поднялось над горизонтом и озолотило туманные окрестности. Я прикрыл глаза, защищая их от резкого, яркого света, и отер холодный пот со лба. Изо всех сил отгонял я воспоминания о моей хохотушке Варваре – женщине, которую я так хотел, но так страшился забыть. И чем больше старался я, тем сильнее являлась ко мне она.
Женщина, сражавшаяся до последнего вздоха.
* six feet deep — устойчивое выражение в английском языке, обозначающее захоронение, могилу; в англоязычных странах могилы для умерших вырывают на шесть футов в глубину.
Рецензии и комментарии 0