Шнуроукладчик

Шнуроукладчик
Еквалпе Тимов-Маринушкин
Повесть
в книгу «Антилопа» или, может быть, в её продолжение…

… Балтика. Минная гавань.
Конец восьмидесятых, начало незабвенной Перестройки.
Осень. Хлесткий боковой ветер. Дождь.
Светает…
Весь личный состав Базы, так или иначе, задействованы в отработке, вот уже тре-тий день буквально сыплющихся на её штаб вводных задач Флота. Практически все корабли Бригады вышли в море, в том числе и дивизион малых кораблей во главе с комдивом и его штабом, расположившемся на самом быстроходном рейдовом траль-щике, прозванным моряками «Антилопой». Лишь три малых по разным причинам наименее подготовленных корабля-шнуроукладчика дивизиона во главе с одним единственным офицером штаба сиротливо покачиваются в гавани на якоре и шварто-вых, оставшись в так называемом неприкосновенном резерве Бригады.
Ну, нужно ж было кого-то оставить на хозяйстве, вот и оставили их под руково-дством самого молодого, неопытного только-только назначенного и практически ещё даже не вступившего в должность дивизионного специалиста, который как никто лучше подходил для этой цели. К тому же на момент ухода дивизиона в море его на территории Минной гавани ещё не было, он лишь, спешно отозванный из неудобной длительной командировки для передачи накопленного командирского опыта другим мало задействованным в охране водного района коллегам, подъезжал к базе.
Так неожиданно впервые за два года службы здесь он оказался не у дел, но это к его собственному удивлению не огорчило его, даже порадовало, – есть-таки хоть ка-кие-то преимущества у новой должности: ничто и никто не зависит от его решения и… воли!
Но вот незадача: сегодня ночью и для них вдруг объявили пятиминутную готов-ность к выходу.
Кто знает, может на том всё и закончится?
Ну, мало ли на флоте объявляют тревог, далеко не все из них имеют длительное продолжение, а уж незапланированный выход в море, так и вообще… не припомнить!
…Итак: исполняющий обязанности командира этого странного соединения кораб-лей старший лейтенант Стариков Валерий Феликсович, проще Феликс, как все его на-зывают со времен появления в его легендарном имени не менее легендарного отчест-ва, снова привычно стоит на ходовом мостике одного из трех шнуроукладчиков. По закрытой радиосвязи на частоте дивизиона он принимает доклады командиров об их готовности к бою и походу, а заодно выслушивает нескончаемые жалобы на отсутст-вие в полном объеме личного состава, материального и пищевого имущества, запас-ных изделий и приборов, которыми, как это частенько случается, за их счет уком-плектовались ушедшие в море экипажи.
– Понял, вас понял, я – «Прыжок-3», прием, – терпеливо отвечает он на беспри-чинно частые по всякому мелочному поводу доклады молодых лейтенантов, вчераш-них выпускников военно-морских училищ, внутренне улыбаясь их канонически пра-вильным, построенным в строгом соответствии с учебниками, текстам.
– Ничего-ничего, это у них пройдёт, – улыбается про себя новоиспеченный офицер штаба, вчерашний командир вездесущей на рейде их базы «Антилопы», абсолютно уверенный в том, что незапланированный его командованием выход не состоится. – Обязательно пройдет!
Ну и, действительно, какой тут может быть выход, когда почти треть экипажей на кораблях отсутствует, да и из тех, кто остался – лишь одна молодежь с «учебки», ни разу толком не выполнявшая учебно-боевых задач. Но да это-то ещё ладно, полбеды, главное – из трех командиров, лишь мичман Тихомиров Владимир Николаевич, ко-мандир ШУ-224 бывалый моряк, имеющий за спиной ни одно боевое траление, по-становку и подрыв шнурового заряда, как в одиночном плавании, так и в составе со-единения. Два других: лейтенант Полянский и лейтенант Михайлов – совсем «зелё-ные», буквально только-только перед учением сдали допуск на самостоятельное управление кораблём и, естественно, ни в одном учении не принимали участия.
– «Прыжок-3», «Прыжок-3», я – «Сталь-224», – неожиданно по рации прерывает мысли Феликса Тихомиров, несмотря на то, что тот разместил свой «многочислен-ный» штаб у него на ходовом мостике, давая, видимо, понять лейтенантам, что пора б и закончить свои необязательные причитания в эфире, – Корабль к бою и походу го-тов, как понял, прием.
– Вас понял, 224-ый… – слегка запутавшись в трубках и микрофонах малознако-мого Феликсу шнуроукладчика, не сразу отзывается Феликс, – я – «Прыжок-3», при-ем.
– Как вы тут? – вдруг… неожиданно из ходовой рубки появляется голова несураз-но длинного, почти под два метра ростом дивизионного замполита, капитан-лейтенанта Пырина Олега Анатольевича, Бог весть, откуда впервые за три дня учения появившегося здесь, в расположении дивизиона…
Вообще-то, его, как и Старикова, только-только назначили на должность: перевел-ся в Бригаду, говорят, даже со штаба Флота. Что?.. как?.. зачем?.. – никто толком не знает, но первое впечатление о себе он производит весьма даже приятное: незаносчи-вый, эрудированный, интересный, надоедливых вопросов, которыми обычно грешат политработники о твоём отношении к политике партии и правительства, к командо-ванию, о взаимоотношениях в семье, не задает.
И правильно делает!
Ну, кто теперь среди нормальных думающих офицеров поддерживает пустую те-левизионную трескотню про всякий там плюрализм мнений, сокращение штатов «госмашины», рыночные взаимоотношения, рентабельность, экономную экономику и прочую малопонятную чушь, когда снабжение боевых кораблей флота год от года всё хуже и хуже, а в продуктовых магазинах города – карточная система.
И что тут поддерживать?
Кого?
Хотя, конечно, офицеры – есть офицеры, никто не ропщет, все эти трудности, не-урядицы, временные, не такое бывало.
Да и трудности ли это?
Новый замполит, на редкость, понимает всё это, не оторван, как говорится, от зем-ли-матушки, напротив: шутит вместе со всеми, анекдоты там всякие смешные расска-зывает, иногда даже и политические.
Впрочем, кто их теперь не рассказывает?
Вот только со спецификой службы дивизиона по понятным причинам он мало знаком, да и не очень-то спешит знакомиться, видимо потому и остался во время уче-ний на берегу, вероятней всего в политотделе Бригады на подхвате, – мало ли что там стрясётся!
…– Всё нормально, товарищ капитан-лейтенант, – бодро докладывает Стариков, неожиданно нарисовавшемуся в дивизионе, замполиту, с которым он и познакомить-ся толком ещё не успел: так, виделись мельком при убытии в командировку. – Кораб-ли переведены в пятиминутную готовность… – и вдруг умолкает, раздумывая: стоит ли докладывать про выявленные при беглом изучении кораблей проблемы или умол-чать на всякий случай, – к бою и по-хо-ду… – неопределённо тянет: ну, ведь выхода-то в море всё равно не будет.
– Понял-понял, Валерий Феликсович, – ничего не заметив, перебивает Пырин, не-уклюже выбираясь из тесной рубки шнуроукладчика и дружелюбно протягивая свою широченную теплую ладонь. – Здравствуйте, здравствуйте, очень рад с вами позна-комиться.
– Здравия желаю, товарищ командир, – по старой корабельной привычке называть всех уважаемых старших офицеров так, отвечает Стариков
– А у меня… вам пакет, – почему-то смущается замполит, протягивая запечатан-ный сургучной печатью невзрачный свёрток казённо желтого цвета.
– Есть пакет, – привычно чеканит слова старший лейтенант, уверено беря необыч-ный конверт в руки. – И что там? – вдруг по-мальчишечьи вскидывает свои серые пытливые глаза.
– А… и…черт его знает! – также по-мальчишечьи жмет плечами тот. – Мне его… в политотделе Базы вручили, – шепчет.
– Ну, что ж, – сурово хмурит черные брови повидавший виды опытнейший офи-цер, едва старше двадцати четырех лет, – видно и про нас вспомнили, не забыли… быстрокрылых… шнуроукладчиков, – с сарказмом по-стариковски ворчит себе под нос, вскрывая пакет…
Эх, а и, правда, в каких только передрягах они с его вездесущей «Антилопой» не побывали за два промелькнувших, как один день года! И чего только не успели пови-дать, преодолеть, попробовать. Но, говоря честно, никаких-таких секретных пакетов из Базы с посыльным, как в кино с пятью сургучными печатями, никогда не получали, лишь длинные замысловатые шифровки изредка прилетали ему на брандвахту: пом-нится, как-то всю ночь с радистом вдвоем разгадывали никчемный циркуляр о воз-можном усилении ветра, да прочих никому ненужных движений кучевых облаков.
…Замполит смешно с любопытством заглядывает Феликсу через плечо, выхваты-вая незатейливую строку слов, в которой и есть-то всего три цифры: долгота, широта и время.
– Уф!.. – обиженно выдыхает дивизионный специалист и, пытливо вскинув глаза на «каплея», безжалостно рубит. – Кто старший… на выходе?
– Вы… – тут же, словно ждал, выстреливает тот, – конечно, вы, товарищ старший лейтенант.
– А вы?.. – дивится Стариков. – В качестве кого: офицера штаба? У вас какая мор-ская специальность: штурман?
– Штру-у-ур-ма-н?! – тянет Пырин, – нет-нет, что вы? Я в качестве посредника, – поправляется, – наблюдателя.
– Понятно! – отвернувшись, выдыхает «старлей» и, суетливо выхватив «банан Каштана» (микрофон корабельного громкоговорителя), взрывает динамики ШУ-224. – Рубка, мостику.
– Есть, рубка.
– Карту, квадрат двадцать-семнадцать.
– Есть карту, – Феликс с удивлением узнает знакомый, почти родной голос стар-шего матроса Федьки Моисеева его бессменного за два года командования «Антило-пой» рулевого. – Квадрат двадцать-семнадцать.
– Мистика! – мелькнула и тут же утонула мысль в голове «старлея», полностью поглощённой картой…
Что ж, ничего нового, всё, как всегда: штурмана нет, прокладку чертить некому, вместо штаба дивизиона посредник-наблюдатель, в подчинении по понятным причи-нам малоизученные корабли, да к тому ж ещё с малознакомыми командирами и не-опытными экипажами. Впрочем, на флагмане есть проверенный временем рулевой, который с полуслова, с полжеста сумеет понять и подстраховать его, а это уже нема-ло!
…Лишь мельком глянув на карту, Стариков возмущённо гудит:
– Зачем же так далеко? На кораблях учебные шнуровые заряды, вполне б хватило развернуть их прямо здесь, на рейде. Что за умник придумал гнать неподготовленные экипажи, осенью за острова на дальний полигон?
– Что там? – снова смешно выглядывая из-за плеча Феликса сверху вниз, с интере-сом выдыхает ему в ухо замполит.
– Докладываю, – спохватившись, чеканит старший лейтенант. – Соединению ко-раблей из трех шнуроукладчиков дивизиона поставлена боевая задача: немедленно выдвинуться в район дальнего полигона, время «Че минус четыре»!
– По-нят-но, – тянет посредник, никак не ожидавший оказаться в море в такой весьма непривычной для себя обстановке на малых кораблях, да к тому ж ещё в каче-стве посредника учений.
– Разрешите выполнять, – не отрываясь от карты, звенит Стариков, быстрыми уме-лыми штрихами от руки без циркуля и линейки нанося на неё точку назначения и примитивную предварительную штурманскую прокладку, словно эскиз своих буду-щих гениальных картин.
– Выполняйте, – в такт ему растерянно командует замполит.
– «Шалаш», «Шалаш», я – «Прыжок-3», прием, – не замечая переживаний посред-ника, затягивает «старлей» привычную для любого командира песню эфира, вызывая по внутренней закрытой сети Бригады оперативного дежурного.
– Я – «Шалаш», прием, – будто ждал, немедленно отзывается тот.
– Прошу разрешения… на выход… в составе трех единиц… на дальний… полигон, согласно… – не торопясь, отрывисто выговаривая каждое слово, букву, подражая своему бывшему радисту «Антилопы» старшему матросу Леньке Леонцу, перекрики-вает шипение эфира Феликс в надежде, что тот не в курсе полученного им необыч-ным образом пакета и тут же запретит выход.
– Выход разрешаю, – безжалостно и равнодушно, недослушав его, шипит эфир и, словно снимая последнюю надежду, добавляет очевидное, – время «Че минус три пятьдесят пять».
– Есть время «Че минус три пятьдесят пять», – по инерции выдыхает Стариков и переключается на волну дивизиона. – Внимание всем кораблям, я «Прыжок-3», – де-лает многозначительную паузу, – по местам стоять с якоря и швартовых сниматься.
– Я – «Сталь-224», вас понял, прием, – первым, как и положено, отзывается мич-ман Тихомиров, командир ШУ-224, назначенный ещё комдивом в первый день уче-ний флагманом.
– Я – «243», вас понял, приём, – радостно вторит лейтенант Полянский.
– Вас понял, прием, – завершает распевку лейтенант Михайлов…
Ну, и чего ж им не веселиться? – лейтенанты во все времена, при каждом удобном случае рвутся в бой. Такова жизнь! И это, наверно, правильно: все мы, особенно в молодости живем переживаниями, впечатлениями и чем больше и ярче они, тем больше и ярче наша жизнь. Здесь важно одно: чтоб были они – правильные, честные, справедливые, зовущие к чистоте и правде, к ИСТИНЕ! А иначе – всё: места для по-лучения следующих впечатлений не останется, сознание их не примет, а значит и жизнь на ом закончится.
…– Внимание всем, – грохочет, мобилизуя себя и командиров, Стариков, – соеди-нению кораблей в составе трех единиц поставлена боевая задача, – делает многозна-чительную паузу, – осуществить переход в заданную точку дальнего полигона в строю кильватера: 224 – первый, 243 – второй, 251 – третий. Как меня поняли? – при-ем.
Не успевают лейтенанты завершить свои длинные канонические партии в эфире, как заиграли и запели звонки и динамики на флагмане:
– Внимание по кораблю, по местам стоять, с якоря и швартовых сниматься.
Привычная череда команд, эхом летящих над опустевшей акваторией гавани, встречных докладов с боевых постов, навсегда врезавшихся за два промелькнувших на «Антилопе» года в сознание Феликса, теперь никак не трогают его. Он лишь с не-которым сожалением, ностальгией, безучастно слушает их со стороны, по привычке улавливая по интонации малейшую неуверенность в голосе того или иного матроса, но пропуская мимо, – теперь под его ответственностью не просто шнуроукладчик, а целое соединение кораблей.
– Ветерок-то для наших «пластмассок» критический, – вглядываясь в волны за мо-лами гавани, машинально выдыхает «старлей».
– А сколько у наших ШУ предельная волна? – услышав его, вскидывает внима-тельные темно-карие, почти черные глаза «каплей».
– Четыре бал-ла!
– А сколько эти? – перехватив взгляд дивизионного, пытает замполит. – Вроде б поменьше.
– На рейде меньше, – соглашается Феликс. – Балла два… не больше, но ветер хле-сткий боковой, барашки рвёт… Что там за островом на дальнем полигоне? – Бог весть!
– Да-а, пожалуй!.. – безучастно тянет долговязый, улыбаясь, глядя на маленькие несуразные горбатые кораблики с огромной вьюшкой за надстройкой, один за другим весело, как муравьи из норки, выскакивающие за молы гавани.
– Внимание всем, – возвращает его обратно грубый, а в старом динамике ещё и хриплый голос Старикова, – курс сто тридцать, расстояние три кабельтова, прием.
– Есть, сто тридцать! Есть, три кабельтова! – поочерёдно поют командиры…
Офицеры штаба внимательно наблюдают, как неуклюжие шнуроукладчики мед-ленно, словно утюги, не без труда преодолевая снежные шапки волн, занимают ли-нию кильватерного следа 224-го, но один смотрит на происходящее с нескрываемым любопытством, интересом, а другой напряженно, придирчиво, изучая элементарные действия своих случайных подчинённых: понимают ли они его команды?.. справятся ли?..
Эти двое, что за кормой флагмана, похоже, ребята что надо: несмотря на то, что первый раз самостоятельно вышли в море в составе соединения, место в строю нашли сразу. А это, нужно сказать, не так-то просто при плавании в узкости, да к тому же в штормовых условиях, когда выбранный курс для маневрирования имеет первосте-пенное значение. Особенно неплохо выходит у Полянского, но и Михайлов старается, бодрым голосом докладывая о завершении своего маневра.
Пока, к счастью, всё идёт, как по маслу: с якорей кораблики снялись без проблем, гидравлику ни у кого не заело, якоря ни за что не зацепились, строй заняли более-менее прилично, хотя и не сразу; и по времени, кажется, есть запас. Да и эти смешные правильные доклады молодых лейтенантов в эфире, теперь уже почему-то не раздра-жают, напротив радуют, – наверняка кто-нибудь слушает, анализирует!
Но впереди выход с рейда в самый эпицентр не на шутку расхохотавшейся стихии за границы спасительных мысов береговой черты и многочисленных островов. Не дай Бог, поступит команда на постановку там трала или шнурового заряда, что непросто, да и небезопасно не то, что в шторм, но и в штиль. И кто мог предположить, что ос-новными силами дивизиона эти ставшие в последнее время нечастые учения не обой-дутся?
Э-эх! – и комдив почему-то до сих пор молчит, и голос начальника штаба, так не-обходимый Феликсу сейчас для придания уверенности, не слышен.
Видно дивизион где-то далеко, связь не достает, или им приказано молчать, на-блюдать за действиями молодого офицера.
Одним словом невесёлые мысли одолевают старшего лейтенанта Старикова, не-жданно-негаданно оказавшегося вдруг в море на малоизученном корабле, да к тому ж ещё и командиром целого боевого соединения на масштабных учениях флота.
...– Послушай, Феликс, – шёпотом на ухо, чтоб не услышал посредник-замполит, врывается в его размышления командир флагмана, – на сорок третьем ни одного ми-нера.
– Как… так? – не сразу осознав сказанное, вспыхивают глаза Стариков. – Почему?
– Потому!? – жмёт плечами мичман. – Не прислали в этом году из учебки ни одно-го нового минера, старого… демобилизовали, а второго у него уж как год нет, – и, помолчав, выдыхает, – да и у меня та же беда: комдив последнего минера забрал и… рулевого, хорошо хоть Моисеева из больницы удалось на время учений выцарапать.
– А у пятьдесят первого?
– У того нет радиометриста и, кажется, электрика.
– Почему в гавани не доложили? – скрипит зубами.
– А чтоб это изменило? – уверенно смотрит в глаза…
А и, правда, что?
…– Мостик, рулевой, – прерывает их всёпонимающий опытный Федька Моисеев, – вышли на главный створ фарватера.
– Лево руля, курс десять, – мысленно поблагодарив того за подсказку, машиналь-но сходу по памяти командует Стариков, лишь украдкой глянув в сторону выстроив-шихся друг над другом мощных желтых створных огней Базы.
– Есть лево руля, есть десять градусов, – привычно вторит старший матрос.
На повороте флагман ожидаемо кренится на бок, подставляя свой левый борт вол-не, которая в сопровождении с хлестким западным порывом ветра тут же неожиданно глубоко валит корабль на правый бок. Тихомиров со Стариковым привычно хватают-ся обеими руками за леера мостика и, встав боком к амплитуде качения корабля, рас-ставляют укутанные в огромные флотские валенки и ватные брюки ноги. Вниматель-но вслушивающийся в их диалог, замполит, по интонации уловив в их голосах непо-нятную пока ещё ему тревогу, увлёкся и, не успев сориентироваться, с непривычки неуклюже падает вслед за кораблем на бок.
– Олег Анатольевич, – первым подскакивает старлей, помогая тому подняться, – идите-ка лучше в ходовую рубку, в кресло командира.
– Идите-идите, – подхватывает мичман, – моё место теперь здесь, как-никак я – флагман…
Проход приемного буя фарватера означает лишь одно – выход с рейда в открытое море за линию береговых мысов и прибрежных островов. Западный ветер в левый борт по мере приближения к нему вынудил Феликса применить когда-то опробован-ную при заходе в запасную гавань на брандвахту «змейку» – движение под углом то одним бортом, то другим, как некогда парусники лагом, к заданному курсу с поправ-кой на ветер и волну. Этот способ в прошлом году помог ему благополучно на своей «Антилопе» миновать запредельную волну при заходе опасным курсом в запасную гавань во время брандвахты. Нигде, ни в одном учебнике по живучести и непотоп-ляемости судов ничего не говорится про этот способ, там есть лишь длинные малопо-нятные для некабинетного вычисления формулы, хотя конечно они, видимо, и долж-ны привести к выбору именно такого длинного способа в заданную точку. Прямая линия между двумя точками – помнится, как-то сказала ему жена, – это лишь бли-жайшее расстояние… между неприятностям. Но эта стариковская «змейка» по понят-ным причинам сильно удлинило расстояние до точки назначения, а, следовательно, и время прибытия в неё.
…Итак: время «Че»!
Тем не менее, несмотря на предельную скорость движения соединения шнуроук-ладчиков, до дальнего полигона ещё не менее четырех миль, к тому ж с выходом в открытое море заметно возросла, ожидаемо добравшись до предельных четырех ба-лов, волна, тем самым удлинив эти мили, как минимум, втрое. Однако Стариков, не-смотря на это, прерывает четырёхчасовое молчание:
– «Шалаш», «Шалаш», я – «Прыжок-3», район занял, приём.
– Вас понял, – безэмоционально хрипит в ответ динамик, – я – «Шалаш», приём…
Что ж эта маленькая флотская хитрость совершенно безобидна!
Ну, какая, в сущности, разница, где они теперь, пусть даже чуть восточней задан-ной точки, – пока доклад пройдёт по всем инстанциям куда-то далеко-далеко наверх, пока там сформируется по неведомому ему плану новая задача, пройдёт не менее по-лучаса, так необходимого им сейчас. А всё это оттого, что кто-то при расчете времени выхода в точку совершенно пренебрёг скоростью и направлением ветра, а заодно, ви-димо, не поинтересовался состоянием кораблей. При планировании всё, буквально всё оценивается по среднестатистическим таблицам, а погода берется по метеопро-гнозу, который почему-то всегда оказывается лучше реального положения дел. Впро-чем, план – всего лишь план, Жизнь всегда вносит в него свои корректировки, важно вовремя суметь заметить Её знаки, требования
…– Поздравляю вас, Валерий Феликсович, – неуклюже выбираясь на мостик, ра-дуется замполит-посредник, – наконец-то добрались, выполнили поставлённую зада-чу.
– Так точно, товарищ капитан-лейтенант, – бодро докладывает дивизионный. – Выполнили… – натянуто улыбается, невесело добавляя про себя, – почти.
– Ай, молодцы!… Что ж, ждем команды на обратный путь? – смеётся долговязый. – Качка – прямо жуть! Волны иллюминатор ходовой рубки накрыли полностью, как в подводной лодке, ничего не видать.
– Так точно, ровно час назад вышли с рейда, пришлось встать против волны, – по-дыгрывает Феликс,– вот бак и зарывается, ничего не видать в рубке, зато там гальюн рядом, – смеётся, – бежать близко.
– Куда… бе-жать?.. – дивится Пырин и, вдруг схватившись руками за лицо, срыва-ется к леерам.
– Ту-у-уда, – не в первый раз проглотив подкативший комок, съеденного ещё око-ло трех часов ночи дома, завтрака, когда матрос оповеститель поднял его с женой и годовалой дочкой по тревоге, невесело тянет Стариков, крепко вцепившись в разрез шинели на спине долговязого…
Он и сам-то лишь недавно более-менее научился переносить невыносимо крутую Балтийскую волну: организм мало-помалу за два прошедших года здесь привык к по-стоянным каверзам, подкидываемых ему Балтикой и Судьбой. Как не крути, но ко-мандир корабля – всему голова! Как бы плохо не было ему, но боевую задачу выпол-нить должен, а главное вернуть экипаж целым и невредимым домой, в родную гавань. Это – выжить, любым способом! – и есть главная задача. Многие даже бывалые мо-ряки иногда не понимают эту простую Истину, считая нестандартные решения своих «отцов-командиров» глупыми, даже «маразматичными» с их непосвящённой точки зрения. А Она, Истина открывается лишь тем, на кого волей Всевышнего здесь и сей-час возложена ответственность принятия решения. А раз так, то никому кроме самого командира, не позволительно обсуждать их, а тем более осуждать, особенно, если сам не бывал в «шкуре» командира.
…– По-нят-но, куда бежать, – отдав дань Нептуну, поднимается зелёный «каплей». – А внутри-то, кажется, не так сильно трясло.
– Рубка ближе к ватерлинии, – поясняет мичман, – а значит там меньше амплитуда качения, да и вообще…
– «Прыжок-3», «Прыжок-3», я – «Шалаш», – неожиданно рано прерывает их голос в динамике. – Вам поставлена задача: выполнить учебное упражнение «Ка-три-Ша» в трех вариантах, как меня…
– Тихомиров, пеленг-дистанция до мыса, – недослушав, взрывается Стариков, – «Шалаш», вас не слышно, – кричит в массивную трубку выносного устройства внеш-ней связи, выставив её из своего укрытия на ветер и несущуюся стену сорванных с волны брызг.
– Пеленг сто пятьдесят три, дистанция сорок кабельтовых.
– Есть сто пятьдесят три, – запрыгивает «старлей» в рубку к штурманскому столу, – есть сорок, – гремит на весь корабль, быстро на глаз определяя местоположение на карте. – Курс триста! – вдруг повеселев, хлопает Федьку-рулевого и, бросив на ухо мичману, – до точки две мили, – спешит на мостик.
– …поставлена задача: выполнить учебное упражнение «Ка-три-Ша» в трех вари-антах… – как заведённый хрипит динамик эфире.
– «Шалаш»… вас понял… приём! – бесцеремонно прерывает дивизионный его мо-литву.
– Что это было?.. – строго давит посредник. – Что вы себе…
– Минуточку, – слегка поморщившись, перебивает Стариков и, переключившись на волну дивизиона, буквально взрывается. – Внимание всем кораблям, – рычит в эфир, – курс триста, дистанция три кабельтова, занять строй фронта влево в той же последовательности, – и тут же в рубку, – Тихомиров, право руля, малый вперед, курс доложить.
– Есть, малый вперед, есть курс триста доложить.
– Товарищ капитан-лейтенант, вы что-то хотели? – круто поворачиваясь к посред-нику, сверкает глазами «старлей».
– Не-ет, ни-че-е… – давится тот очередной волной тошноты, снова перевешиваясь за леера правого борта.
– Вот и славно…
На малой скорости, при почти четырёх бальной сбивающей с курса волне в левую скулу, бедный плохо предназначенный к плаванию на открытой воде шнуроукладчик почти совсем теряет управляемость. Даже опытнейшему рулевому Федьке Моисееву то и дело приходится перекладывать руль с одного борта на другой, чтоб хоть как-то удержать курс и не свалиться лагом под волну.
ШУ – это, конечно, не рейдовый тральщик, который при тех же, в сущности, неве-ликих габаритах, но благодаря своей классической, можно сказать изящной форме, как кукла-неваляшка на любой даже запредельной волне обязательно вынырнет на свет Божий. Здесь в нейтральных водах на стыке Финского залива с Балтийским мо-рем Феликс ни раз попадал в штормовое безумие западных ветров на своей быстро-крылой «Антилопе». Бывало, уровень ветра и волны преодолевал допустимые для РТ величины, но тогда он был свободен в выборе своего курса и скорости, а это немало: всегда можно за счет маневра и смекалки перехитрить обезумившую стихию.
Сегодня другое дело!
Во-первых, он ни на своей «Антилопе».
Во-вторых, ни со своим боевым, понимающим его буквально с полуслова, экипа-жем.
В-третьих, в составе целого соединения, что, вопреки установившемуся мнению, крайне неудобно для маневрирования: всегда нужно помнить и о соседних кораблях, чей уровень готовности к преодолению точки невозврата (предела допустимого) не виден, не известен, тем более в той ситуации, которой они оказались теперь: один на один с нарастающей стихией.
…– А Полянский-то, ничего, – улыбается Стариков, наблюдая за маневром ШУ-243, лихо на полном ходу устремившегося им во фланг…
В-четвертых, «старлей» крайне ограничен в выборе курса и скорости, – до задан-ной точки, о занятии которой он уже доложил, ещё целых две мили, и их на погреш-ность штурманских измерений не спишешь, с мощных береговых локационных стан-ций они хорошо просматриваются. Вот и пришлось, находясь на флагмане, полагаясь на мастерство своего опытного рулевого, подставить свою левую скулу корабля под удар волны, чтоб ведомые 243-ий и 251-ый на прежнем более-менее удобном и безо-пасном курсе могли один за другим выйти во фланг. А уж там, на РЛС в Базе пусть видят, что они вышли в полном боевом порядке точно в назначенное место.
…– Зато Михайлов, кажется, сглупил, – хмурит брови офицер штаба, заметив, как тот подвернул влево для ускорения маневра, но тем самым подставляя свой правый борт под волну.
– «51-ый», я – «Прыжок»! – буквально реёт в трубку.
– Я – «251-ый», – не сразу, преодолевая последствия неминуемого завала корабля на левый борт, хрипит лейтенант…
Вообще-то, если б не предельная, сопоставимая с длиной корабля волна, то, со-гласно учебнику, так и нужно было б поступить: кратчайшим путем и с максимальной скоростью занять назначенное место в строю. Но от такого маневра в этих условиях шнуроукладчик Михайлова не то, что не ускорился, напротив, подставив правую ску-лу разгоряченной волне, он практически вообще остановился, потеряв управление. Увы, опыт приходит не сразу, и на все случаи жизни инструкцию не напишешь.
… – Курс двести семьдесят, машины полный вперед, – гремит Феликс, подсказы-вая лейтенанту курсовые параметры для выхода тому в заданную точку.
– Понял, «Прыжок», понял, – слышен голос Михайлова в динамике, заглушаемый новым неистовым ударом волны в левую скулу флагмана, от которого тот сам неожи-данно валится на правый борт, да так низко и глубоко, что даже Федька Моисеев те-ряет на мгновение управление им.
От этой напасти флагман также как и 51-ый только правым бортом опасно разво-рачивается к волне и глубоко, практически до линии горизонта, валится под неё на противоположный бок.
– Лево на борт, – мобилизуя себя и личный состав, грубо кричит Стариков рулево-му, – полный вперед, – спустя секунду мотористу.
Кораблик, хотя и не сразу, но, благодарно кряхтя и скрипя всеми сочленениями мачты, антенн и надстройки, возвращается на прежний курс.
– Да как тут вообще… что-то ставить?.. – неожиданно сверху над головой Фелик-са раздается возмущённый, почти негодующий голос, пришедшего вдруг в себя зам-полита-посредника.
Похоже, вися на леерах в полусознательном состоянии с подветренной стороны ходового мостика, он во время срыва флагмана под волну сам вместе с ним ушёл по пояс в обжигающую воду Балтики. От такой кардинальной терапии Пырин словно прозрел, быстро осознав всю глубину бесполезности, если не сказать больше – глупо-сти и даже преступной халатности в поставленной им кем-то далеко-далеко отсюда задаче.
…– Как-как!?.. – от досады на Михайлова, а заодно и на своего бывшего рулевого, не сумевшего удержать корабль на курсе, Феликс круто поворачивается к замполиту, желая выплеснуть на того за его нелепый, никчемный, пустой вопрос всё, что у него накипело. Но, увидев перед собой мокрого, глубоко растерянного, несчастного чело-века, не кажущего теперь таким уж и нелепо долговязым, спокойно выдыхает, – зада-чу выполним, товарищ капитан-лейтенант, обязательно… в полном объеме… не пе-реживайте.
– Товарищ командир, – словно в унисон ему радуется в динамике голос старшего матроса Моисеева, – курс триста…
– Моторист, малый вперед, – всё ещё сердясь на него, отрезает Стариков.
– Товарищ старший лейтенант, может, оставим полный, – выглядывает из ходовой рубки Тихомиров, – опять собьемся с курса на малом.
– Поч-ч-чему с-сорвемся?.. – вцепившись в леера, стучит зубами над открытой «броняшкой» долговязый.
– Нельзя! –обрывает «старлей», – потеряем 51-ый, –и не терпящим возражений то-ном, гремит на обоих, – Пырин – в каюту, Тихомиров определить пеленг и дистанцию до точки.
– Ни в кое-е-е… – смешно поёт летящий по трапу в рубку параллельным с кораб-лём курсом «каплей», проваливающийся под очередного неистового гиганта.
– «51-ый», я – «Прыжок», – не обращая внимания на закрывшуюся за ними дверь, перекрикивает эфир «старлей», – доложите обстановку.
– Курс двести семьдесят, машины – полный вперед, расстояние… уменьшается, – почти сразу и, как кажется дивизионному, уверенней звенит наконец-то голос лейте-нанта…
Тем временем флагман, закончив свой затяжной прыжок под волну, начинает не менее ужасающий и стремительный подъем на поверхность, под напором которого, наконец, и Феликс, не выдержав неминуемые перегрузки вдавливающие организм вниз, валится на палубу, сорвавшись с лееров мостика. От накопленной за пять с по-ловиной часов непрерывной болтанки и бдения усталости его организм невыносимо и безудержно вывернуло наизнанку прямо под себя, на себя, палубу. Впрочем, спустя секунду очередная загоняющая корабль под себя волна унесет в бездну незамеченным этот необязательный конфуз молодого офицера штаба.
...– Товарищ командир, рубка… – взывает динамик громкоговорителя.
– Мес-с-сто?.. – шипя сквозь зубы, перебивает Стариков.
– В точке, – звенит Тихомиров.
– Время? – успокаивается Феликс …
За два года командования неугомонной «Антилопой», гоняемой всеми ветрами «туда-сюда – обратно», Стариков научился безошибочно чувствовать свое месторас-положение на рейде в любых погодных условиях даже в нулевой видимости, с нера-ботающей радиолокацией, не прибегая к утомительной канонической прокладке кур-са корабля на карте. Хотя это и неправильно, конечно, но единственно возможное при плаванье в штормовых условиях на малых кораблях: командир – единственный офи-цер там, он сам себе и штурман, и механик, и дежурный, и старпом. Всё на нём! Од-новременно выполнить всё в суровых погодных условиях, а для РТ всякая волна – шторм, просто нереально. При всём при том управлять, хоть как-то перенося невыно-симую для его вестибулярного аппарата качку, Феликс мог лишь на ходовом мостике.
Ну, какая может быть прокладка курса на мостике?
Что ж: карту акватории пришлось выучить наизусть, а выпуклый военно-морской сам как-то поселился в нём, научившись определять расстояния и азимут без локации и пеленгаторов. Теперь при наличии Джи-Пи-Эс приемника буквально в каждом те-лефоне, эта ситуация, может показаться смешной, но никогда нельзя забывать, что техника рано или поздно, обязательно подведёт.
Здесь важно лишь в то, – на что ты способен сам по себе?
…– Время: тринадцать часов полста пять минут…
Здесь, в этой акватории у Феликса каждый мыс, маяк, буй, – да что там буй! – каж-дый знак, веха, огонёк примечен, приласкан. Они для него словно живые. Не одну бе-седу мысленно вел он с ними здесь, находясь в дежурствах, брандвахтах и прочих боевых и учебных походах.
На этом, кстати, дальнем полигоне они вместе с комдивом весной, кажется, в апре-ле – только лёд сошёл, – тонули в этом году, получив длинную рваную пробоину ни-же ватерлинии в районе дизельного отсека «Антилопы» от аварийного, как оказалось позже, соленоидного трала, только-только полученного со склада после регламентно-го обслуживания. Ох, уж эта Бербаза! – сколько всего приключается из-за неё, что и вспоминать не хочется, впрочем, та история забавная вышла с приятным продолже-нием. Феликс улыбается своим не вовремя накатившим воспоминаниям, как они то-гда не на шутку перепугались, когда вода реальным потоком хлынула в отсек, готовая вот-вот затопить работающие дизеля и обесточить корабль. К месту течи, как ни ста-рались боцман и моторист, изнутри оказалось не подобраться, устранить пробоину невозможно, а до Базы далеко – не миновать беды! Хорошо хоть на рейде штиль сто-ял, как на лесном озере летом, да на выходе с ними опытнейший комдив, который тут же сообразил, что делать: дал команду, вывесить на кран-балке тяжёлый двухсотки-лограммовый акустический трал, прозванный моряками «свиньёй» за характерные округлые формы, за борт для создания крена на противоположный с пробоиной борт. Благодаря такому нехитрому сооружению рваная рана «Антилопы» оказалась выше ватерлинии. Так они шли, наклонившись на бок, пол суток обратно в Минную гавань под уважительными взглядами встречных командиров кораблей, оценивших их сме-калку. А Бербазе в итоге пришлось долго оправдываться, за выданный неисправный инвентарь, и срочно организовывать внеплановый двухнедельный ремонт обшивки корабля. Зато Феликс в те дни, как нормальный человек, на радость домашним дома почти каждую ночь ночевал.
А вон там, за островом… выход к приемному бую запасной гавани Базы, где осе-нью прошлого года он почти сутки боролся за живучесть своей «коробки», у которой от запредельной волны тот же трал «свинья» сорвался с крепления. Сметая всё на своем пути, она рвала в клочья и надстройку, и вьюшку, и палубу юта, а заодно и мо-ряков, пытавшихся её хоть как-то утихомирить. Лишь самоотверженная и слаженная работа всего экипажа и, прежде всего боцмана Стрельбы, спасла их тогда, казалось бы, от неминуемого.
… – Вы что-то сказали?.. – буравит серыми, привычно горящими в экстренной си-туации глазами, Стариков мичмана, оказавшегося вдруг рядом с ним …
В курсантские годы, как-то, задержавшись на вечерней курсантской дискотеке, поздно, под самый конец увольнительной, около нулей он, провожая свою Малышку домой, наткнулся на группу изрядно подвыпивших парней у школы во дворе её дома. Те, бравируя друг перед другом, имели неосторожность отпустить несколько сальных шуток в их адрес. Феликс, промолчав в ответ и не ускоряя шага, довёл свою девушку до подъезда.
– У тебя глаза светятся, – шепнула она ему в ухо, прощаясь, – как у кошки.
Он что-то непринужденно ответил, успокоив её, но лишь только тяжелая дверь ух-нула на весь двор, возвестив о завершении свидания, решительно направился в самую гущу шутников.
…– Товарищ командир, ставить шнур… нельзя, – одними губами выдыхает Тихо-миров, – без минеров в таких условиях шнур не поднять.
– Я знаю, – улыбается Феликс, погасив недобрый огонек узких на ордынский ма-нер упрямых глаз…
Боже мой, каково ж было удивление той компании парней, неожиданно обнару-живших вдруг прямо перед своим носом, – нет-нет, не разъярённую кошку со светя-щимися глазами! – а переполненного гневом льва с буквально пылающим в темноте взором, буквально несущегося на боевом курсе прямо на них. Кто-то вскрикнул, кто-то рванул с места в галоп, а кто-то посмелей, кажется, пытался заговорить с ним, но по мере молчаливого безапелляционного наступления на них быстрой давящей по-ступью взбешенного плоской шуткой Феликса, и их решимость сошла на «нет!». Эх, та ещё была картина: дюжина смельчаков, несущаяся прочь от одного небогатырско-го, кстати, телосложения… разъяренного курсанта.
В таком состоянии – горящими глазами! – в течение жизни ему удавалось разре-шить многие свои неприятности, хотя, справедливости ради надо отметить, что и дров, при том он наломал немало, вовремя не обуздав свою безудержную горячность. Всё-таки бунт – отвечаю великолепному Гийому Мюссо на утверждения в романе «Возвращаюсь за тобой» – это не совсем Жизнь, скорей это просто форма выражения собственного понимания правды жизни, которое, увы, не всегда совпадает с понима-нием этого чудесного чувства с Миром. Ио главное здесь в том, что наша правда бы-вает очень субъективной и не всегда справедлива и применима ко всем.
Чем мудрей мы, тем больше сомневаемся в себе!
Одним словом, тут есть над чем подумать.
…– Что будем делать, товарищ командир? – улыбается в ответ мичман.
– Анемометр, – коротко выстреливает старлей.
– Есть, анемометр, – передав измеритель ветра, дивится Тихомиров.
Чего тут мерить? И так ясно: ветер для постановки учебного шнурового заряда, а главное, его последующей выборки критический, недопустимый, к тому же минеров ни у него, ни у Полянского на ШУ-243 на выходе – так случилось! – нет.
– Рубка, Мостику, – спустя минуту, пропустив очередной навал волны, уже моби-лизирующе жестко гремит Стариков в динамике громкоговорящей связи корабля.
– Есть, Рубка, – успев вернуться, отзывается командир.
– Внести в вахтенном журнал, – режет слова дивизионный. – Время… четырна-дцать… ноль-ноль, соединение шнуроукладчиков… в точке… начала учений… в со-ставе… трех кораблей… в строю фронта… влево.
– Есть.
– Скорость ветра… – шестнадцать!.. Порывы… – до двадцати… метров… в секун-ду!
– Есть, шестнадцать! Есть до…
– Внимание всего личного состава корабля, – не дав закончить, гремит командир соединения, – на верхнюю палубу… выход… запрещаю! Командирам боевых постов в отсеках осмотреться, о результате осмотра… – доложить.
– Мостик, Рубка, – пропустив доклады с боевых постов о наличии личного состава и осмотре отсеков, последним взывает удивлённый голос командира флагмана, – за-пись в вахтенный журнал произвел.
Ну и, действительно, как тут не удивиться: не выходя на верхнюю палубу, хотя она и уходит каждые тридцать секунд полностью под воду, шнур не поставишь.
– Есть, Рубка, – выдыхает Стариков и выходит в эфир. – Внимание всем кораб-лям!.. Я – «Прыжок-3»!.. Выход… на верхнюю палубу… в соответствии… с правила-ми… управления и живучести кораблем… всему личному составу… по погодным ус-ловиям… запрещаю!
– Феликс, ты что заду… – высовывается из рубки мокрая обескураженная голова полуголого замполита, успевшего за десять секунд с момента последних его тирад в эфире выбраться из каюты командира и в одном «неглиже» примчаться в ходовую рубку.
– Как меня поняли?.. – рубит командир соединения, – приём!
– «Прыжок», вас понял, приём, – в установленном порядке не дают вклиниться замполиту командиры ШУ.
– Полученный приказ… внести в вахтенный журнал.
– Есть внести запись в…
– Внимание всем!.. – не давая опомниться, ревёт Стариков, – лево руля, курс две-сти семьдесят, полный вперед.
– Есть двести семьдесят, – в унисон ревет мичман, – есть полный…
Корабль послушно выравнивается после выхода носом на волну и, хотя амплитуда килевой качки даже несколько увеличивается, но неугомонный шнуроукладчик, на-конец, успокаивается, перестаёт рыскать носом влево и вправо в поисках равновесия, перестаёт сваливаться с курса. Так бедолага-тихоход может идти в относительной безопасности для себя, испытывая на прочность экипаж, – кому понравятся многоча-совая карусель «американские горки»! – сколь угодно долго, пока скорость гонимой на него ветром волны не превысить его скорость, и топливные баки позволят сохра-нять курс.
…– «Сталь-243», «Сталь-251», доложите обстановку, прием.
– Я – «43-ий», – не сразу отзывается Полянский, – курс двести семьдесят, выхожу на траверз флагмана и заданную скорость, прием.
Михайлов молчит.
– То-ва-рищ старший лей-те-нант… – строго по слогам тянет посредник, не взирая на холод мокрым и полураздетым выбираясь на мостик, но, наткнувшись на горящие лихорадочным светом щелочки Старикова, осекается и почти с мольбой, скороговор-кой выдыхает. – Что решил, командир?
Феликс не слышит его, машинально протянув свой любимый командирский ещё с «Антилопы» овчинный тулупчик, смотрит с тревогой и даже мольбой сквозь «кап-лея» на неумелые потуги 51-го, вновь безнадежно вывалившегося из строя при про-стейшем маневрировании и опасно пересекающего курс 43-его. Он тягостно молчит, не вмешиваясь в действия лейтенанта, не меняет курса и скорости флагмана, не под-страивается под них, по себе зная, что в трудную, решающую минуту флагман дол-жен стоять устойчиво на заданном направлении, тогда и остальные корабли, как бы им не было трудно «…своё место в строю найдут...».
Тут главное иметь наглость верить в них, своих лейтенантов, иметь наглость тер-петь и ждать, не смотря ни на что!..
Флагман – основа всего и вся, базис, в нём всё спасение, вера и надежда, ему и карты в руки: ему принимать решение и нести за ответственность.
Никто на Свете, никакой посредник или руководитель самого высокого ранга здесь, в точке невозврата не может принять решение за командира, перед которым во все времена с монотонным единообразием встает лишь один давно набивший оско-мину вопрос, – что делать? – и ответ на него тоже один: верный и… никакой другой.
– «Шалаш», «Шалаш», я – «Прыжок-3», приём, – всё также глядя сквозь замполита на ведомые корабли, вынимает из крепления массивную трубку радиосвязи «стар-лей».
– «Прыжок-3», я – «Шалаш», приём, – сразу и удивительно чисто без помех басит монотонно-равнодушный голос оперативного дежурного Бригады.
– «Шалаш», «Шалаш», я – «Прыжок-3»!.. – железобетонно вбивает каждое слово дивизионный. – В связи… со сложившейся… обстановкой… принимаю решение… – всё вокруг, даже обезумевшее море, умолкает, – по погодным условиям… выполне-ние упражнения «К-3-Ша»… прекратить!.. Как меня понял?.. Прием…
Мучительная напряженная пауза повисает в непрерывно булькающем и хрипящем эфире. Долгая, тяжелая, но, одновременно, торжественная тишина окутывает ходовой мостик флагмана и ходовые рубки трёх шнуроукладчиков, где моряки буквально прилипли к динамикам эфира. Олег Анатольевич в нелепо накинутом на голое тело коротком тулупчике Феликса, со смешанными чувствами, открыв рот, словно на ино-планетянина смотрит на старлея: во время учений Флота принять самостоятельное решение, отменяющее утвержденный в соответствующих инстанциях план, – ЭТО Ж УМУ НЕПОСТИЖИМО!!!
Но, оно, это решение принято! И оно… единственно верное «здесь и сейчас».
Перчатка, брошена в эфир.
Кто поднимет?
– Может… и мне… – заискивающе заглядывая в ставшие вдруг совершенно спо-койными почти синими глаза «старлея», молит Пырин, – подтвердить?
– Что подтвердить?
– Ну-у, это… погодные условия.
– Олег Анатольевич, идите в каюту, – улыбается Феликс. – Если что – вы не в кур-се, это моё решение. – И уже, отвернувшись, гремит в «Каштан», – Рубка, внести в вахтенный журнал доклад «Шалашу».
– Есть, товарищ командир…
Всё!
Рубикон перейден!
…Упоительная тишина, кажется, на целую вечность окутывает Феликса, опусто-шая и успокаивая одновременно, наполняя чем-то важным, большим, значимым. Но, несмотря на это, он ни на секунду не выпускает из глаз действия его боевого соеди-нения. Мало-помалу в течение полчаса справились с нехитрым маневром на пределе своих возможностей по борьбе с трехэтажными гигантами. Выстроившись в строй фронта, они на полном ходу вот уже как час в ожидании дальнейших указаний безус-пешно бодают встречную четырехбальную западную волну, оставаясь при этом на одном месте в точке начала учений. Замполит весь этот час пытается достучаться до глубоко ушедшего в свои непростые мысли и не реагирующего ни на что старшего лейтенанта Старикова с одним единственным вопросом:
– Валерий Феликсович, может всё-таки пора… мне выйти в эфир?
«Старлей» будто не слышит и, продолжая опустошёнными глазами упрямо сле-дить за потугами ведомых кораблей по удержанию строя, мысленно находится не здесь, – тут решение теперь принимать не ему! – а далеко-далеко, там, где его очень любят и ждут, и где тоже нужно принимать срочные действия для разрешения неот-ложных проблем. Ох, что-то много их в последнее время сыпется на его двадцатиче-тырехлетнюю рано начавшую лысеть голову:
Во-первых, дома у жены и годовалой дочки закончились продукты: кроме молока и хлеба практически ничего не осталось, за всем необходимым нужно срочно как-то выбираться в город, в магазины, стоять в длиннющих очередях, отоварить скопив-шиеся мертвым грузом за последних два месяца талоны. Всё, почти всё, теперь в ма-газинах продают только при наличии талонов, у которых есть строго ограниченный срок действия!
Во-вторых, пару дней назад в политотделе Бригады, знакомый секретарь комсо-мольской организации поведал слух, мол, после учений его снова собираются отпра-вить в престижную, но крайне неудобную командировку, по обучению интернацио-нальных экипажей, откуда ему только-только удалось отозваться после двухмесячно-го отсутствия в родной Бригаде, а главное – разлуки с семьей.
В-третьих, сегодня утром, убегая по тревоге на корабль, узнал, что они с женой, кажется, снова ждут прибавления в семье. Это, конечно же, здорово! Да вот только время-то какое теперь неспокойное, – что их ждёт завтра? – Бог весть. К тому ж у них в дивизионе давно поговаривают, что в следующем году их дивизион расформируют, сократят, – Перестройка-Катастройка уже во всю входила в свою разрушительную катастрофическую фазу! – корабли за ненадобностью продадут, а офицеров напра-вить в резерв штаба Флота для назначения в другие гарнизоны. А что это значит? Это значит, что всё придётся начать сначала: съемная комната, общежитие, коридоры ЖБК и прочее, прочее, прочее, да и жене придется увольняться с работы и вновь за-ниматься поиском оной на новом месте…
Интересная это штука – выбор, точней поиск работы жены на новом месте службы мужа: никаких привычных теперь баз данных, газет вакансий, бюро по трудоустрой-ству и прочее, прочее нет и в помине. Способ один – оттолкнуться от места времен-ного проживания семьи и ногами с дипломом об окончании соответствующего учеб-ного заведения подмышкой начать монотонный обход всех подряд учреждений, орга-низаций, заводов, расположившихся поблизости.
У Феликса с Малышкой на это, в отличие от поиска съемной комнаты, ушло много времени: почти четыре месяца…

Немного не поместилось. Остаток повести на проза.ру и в книге «Морские небылмцы»
https://proza.ru/2020/10/21/936
22.03.2019г.

Автор приносит извинения за возможные совпадения имен и описанных ситуаций, дабы рассказ является художественным и ни в коем случае не является документальным, хотя и взят из дневников периода 1987-1991, а также благодарит критика и корректора (ЕМЮ) за напоминание в свой день рождения этого сюжета, а также оказанную помощь и терпение всё это выслушивать в десятый, если не сотый раз.
Да, и ещё… эта повесть-черновик – всего лишь рукопись, набросок. В нём вероятней всего масса стилистических и орфографических ошибок, при нахождении которых автор, принеся в очередной раз свои извинения за неудобство перед скрупулезными лингвистами, настоятельно просит направить их администратору группы «Питер из окна автомобиля», на любой удобной Вам платформе (ВК, ОК, ФБ), для их исправления. Либо просто оставьте их прямо под текстом.
Спасибо за внимание и… сопереживание.