Аргироз

Соавтор: Владимир Невский

Мой цвет кожи был изуродован с юности за долги отца, и я не имел ни малейшего представления, что при издевательстве надо мной по таким причинам остальных это ещё и не забавляет в полноте их ко мне искренности. Люди кричали мне, что это высшая форма ко мне садизма и я совсем не умею добиваться своего вовремя. У меня ложно ставили дерматологические заболевание, которое мне просто сделал сотрудник биржи, издеваясь частицами серебра в толчке от убитого таким же способом трупа мужчины с применением обычного ионизатора. Основным симптомом заболевания является потемнение кожи и слизистых оболочек вплоть до синевато-серого оттенка, в тяжелых случаях также наблюдаются нарушения зрения, если, конечно, вообще считать это заболеванием. Климова Маргарита Фёдоровна начала каким-то утром пытать меня:
— А вот теперь сиди и слушай, как добиться своего.
— Лучше, Маргарита Фёдоровна, учтите состояние вашего арендаторства, — ответил я ей важно.
Маргарита Фёдоровна начала смеяться. Климовы вообще не любили менять даже стремящиеся к полноте своего упадка события, так как не верилось им, что они что-то могут с этим поделать и голодающие продолжали часто есть живьём их арендаторов за неуплаты и просто по неприязни. Риски я оценивать умел, проверяя опасность каждого моего шага, так как я уже испытывал на себе ужас быть убитым передозировкой в кожу серебра за деньги по долгу. Лишь позже эту агонию стали использовать престижным крещением миллиардеров, что занимаются добычей серебра. И самое желанное Маргаритой Фёдоровной сейчас была моя провокация, которую я ей никак не предоставил. И столь необходимой деталью провокация таких, как я в целом на сегодняшний день служит городу, где все мы обитаем… и даже прихоть предрассветных грез – это просто меня провоцировать.
— Что прежде нам мешает? – начала она меня спрашивать, видя, что я ушёл от провокации.
— Так это просто страх, — объяснил я ей спокойно.
— Да, — согласилась она со мной, опять начав меня провоцировать — Боязнь показаться глупым, нищим, никчемным неудачником жизненных дорог.
Серые дома скучного, полного глодающих города не могли отвлечь меня от этого плотного в моём отношении намёка, как и не могли остановить мои опасения, и я перестал смотреть в окно ответив прямо:
— Нет.
Маргарита Фёдоровна продолжила применение «грязной бомбы» в моём отношении:
— И потому сначала — свой обреченный пессимизм обязан ты спалить до дна.
Я продолжил обсуждение, пытаясь поменять тематику её усмешки надо мной:
— А жуткие картины тотального отказа и последствий неудач замазать густо краской.
— Да, — согласилась Маргарита Фёдоровна, — и, жовиальности испив сполна, бодро к цели зашагать.
— Ты подойди поближе, да поклонись пониже, — ответил я словно сектант из Совбеза ООН.
Она же могла только лицемерно внушать мне надежду:
— Да улыбнись без фальши, от сердца, от души.
Отвлекаясь от неё, я задался вопросом: «А как мне вообще что-то сделать без денег и обилий того, что всем нужно?»
— Затаи все мысли, что чернее ночи, замыслы кривые, желанья сатаны, — ответил я ей с иронией.
— Четко и конкретно, не начав с вопроса, не юля, не блея, озвучь свой аппетит, — начала Маргарита Фёдоровна подражать Министру иностранных дел России, не забыв при этом расставить идеально упоры и акценты, без пыли и прикрас.
Простота во мне оставалась лишь плескаться на поверхности, а вообще я их всех уже давно ненавижу. Зазвонил телефон. Узнав Лаврентьеву Ксению Максимовну, я вздохнул с горчинкой.
— Это Ксения, — сказал я Маргарите Фёдоровне, которая немножко вспотела.
Лаврентьева напускала влагу в глаза аж сквозь трубку, опять мне выражая лицемерно свою жалость.
— Дай Ему ты время значимость откушать, — говорил Максимовне кто-то на заднем эхо телефонной линии. Ценностью упиться и ролью покурить.
— И пусть Его гордыня красками зальется, расцветет игриво, нырнет в амбре с главой, — кричала ей с моего затылка Маргарита Фёдоровна, как сектантка.
Я кинул трубку. Со мной, когда я прощался с Маргаритой, прощались на улице четверо по очереди:
— Ты не улыбайся.
— Помни о причине.
— Помни о желанье.
— Оно почти «уже».