Цифры

ЦИФРЫ

ОДИН

Сегодня небо было горьким на вкус. Осень, мелкий дождь, размякшая земля. Мой сосед курит и читает Библию. Я иду без обуви. Давно вырос из нее, но дороги под ногами все так же чувствую. Мой отец мне говорил: «Любая дорога ведет к концу, асфальтовая она или грунтовая, до пизды».

Я не мог вспомнить фамилию соседа, но какое мне дело до этих условностей? Если фамилия дана человеку для определения другим человеком, то я определяю его как «мой сосед». Я не сплю третьи сутки. Музыка из моего шрама на левой ноге с каждой ночью становится все громче и навязчивей. Дел у меня нет, я выхожу на улицу всегда просто так. Я говорю соседу «привет», он улыбается и кивает. Вчера я убил его выстрелом в голову, жизнь — странная штука.

Толкаю тяжелую дверь подъезда. Свежий воздух бьет мне в голову и пьянит. Я смеюсь и придумываю названия цветам, которые навалились на мир и душат его. Под ногами путается кот, приходится делать плавные и широкие шаги, чтобы не наступить ему на лапу. Труп лежит на дне прямоугольной ямы в лесу. Яма не закопана. Запах земли. Я вспомнил! Фамилия моего соседа Действительность. Перехватывает дух от огромных строений. Я пытаюсь отказаться от мысли, что фундамент всех домов — эгоизм. Держу путь к моему другу Андрею.

ДВА

Время под вечер. На улице уже сереет. Мы с Андреем сидим на бетоне, который начал осыпаться, как засохший хлеб. Едет товарняк, шум будто рвет мне мозги на части. Андрей говорит:

— Скажи мне, когда пересекается грань между самым умным и самым глупым человеком?

Я молчу, он говорит:

— Ведь эта грань очень тонкая, как между утопией и антиутопией.

— Дело не в грани, а в правде. А точнее, как подать эту правду. Умного человека можно подать как глупого, и наоборот.

— Правды нет, ты её придумал.

Андрей одет как обычно. На нем пыльные черные штаны, которые покупались явно не на него, поэтому он их подкатил. На ногах было видно два ровно выбитых слова, на левой «действительность», на правой «сознание». Его кеды старые и потертые, в некоторых местах видна кожа, так как носки он не носил даже зимой. Длинная куртка с карманами возле груди, в которых он всегда держал руки. Куртка растянута, кофта бежевого цвета с капюшоном, на вид новая. Он всегда почему-то надевал капюшон кофты, а тот, что на куртке, оставался висеть. Лицо белое, с бледными кругами под глазами. Взгляд вечно уставший, стригся он всегда под три мм. Когда у него спрашивали, почему он одевается, как бездомный, он смеялся и отвечал: «Шмотки манипулируют вами, чтобы воспитать потребителей». Он был не понят, и все думали, что он просто бедный.

Хотя телефон у него был всегда дорогой. Обыватели подшучивали, что он все продал, чтобы его купить.

ТРИ

Я думал над сегодняшними словами Андрея. Как по мне, нет ни умных, ни глупых людей. Есть шаблоны, которым люди пытаются соответствовать для попытки найти себя в обществе. Один человек может знать, как устроена вселенная, другой — как устроен телевизор. А дальше что? Ведь любые знания вне социума не имеют значения, ибо кто как не он определит в тебе гения или дурака? Моя девушка Жанна звонит мне уже третий раз. Я не беру трубку из-за необоснованного желания с ней говорить. На улице тихо, тьма свежее, чем обычно. Я вдыхаю ее и чувствую, как она заполняет мои легкие. Чувствую ее тяжесть и плотность. Я подхожу к подъезду. Лампочка освещает вход. Мой сосед сидит рядом на лавочке, пьет чай и читает Библию. Я захожу домой и ложусь спать. За окном глубокая ночь. Сегодня я не усну в тишине, я слышу музыку из шрама на моей левой ноге. Мне просто надо лечь, закрыть глаза и дождаться утра.

ЧЕТЫРЕ

Времени пять утра. Звонок в мою дверь, встаю и открываю. Дверь не была закрыта на замок. Ко мне пришла Жанна. Ничего не говоря, она заходит в мою квартиру. Жанна мизантропка, у нее нет ни друзей, ни знакомых. Она живет на восьмом этаже. В ее гардеробе почти вся одежда черного цвета.
Ее взгляд резкий и раздражительный. На носу веснушки. Волосы темные. Телосложение худое. Тату в виде слезы на левой щеке. Жанна говорит мало, она вечно злая и вспыльчивая. Роботы у нее нет, живет она за деньги, которые ей даю я от продажи ее рисунков в интернете. Она много рисует, всегда только простым карандашом. Ее квартира завалена рисунками. Они везде. Они лежат огромными стопками на ее столе, валяются на полу. Самые ранние и, по ее мнению, удачные висят на стенах.
Она ложится на мою кровать. На улице еще темно. Я ложусь рядом, обнимаю ее, мы укрываемся одеялом, которое до сих пор не остыло. Музыки нет. Я чувствую, как засыпаю.
Готовить Жанна не любит, поэтому на завтрак чай, который заварил я. Чай слишком горячий, вкуса его я почти не почувствовал. Мы вышли из подъезда. Я говорю соседу «привет», он улыбается и кивает мне. С Жанной мы всегда передвигаемся по улице, держась за руки, и почти всегда молча. Руки мы не отпускали даже когда ссорились, поэтому Андрей шел слева от меня. Он, как всегда, мне что-то рассказывал, а я что-то отвечал ему. Мы что-то обсуждали, а Жанна шла молча, копаясь в своих мыслях, и никогда не влезала в разговор.

ПЯТЬ

Мы сидим втроем на бетоне. Едет электричка, мы провожаем ее взглядом. Андрей говорит.

— Пиздеж, ПИЗДЕЖ!!! Никакой утопии нет, никакой свободы тоже. Смысл нашей мерзкой жизни в страданиях, ибо без них не может быть наслаждения. А поиск наслаждения — это двигатель прогресса этих гнилых людишек.

— Смерть — это свобода, — сказала Жанна. Мы переглянулись и утонули в размышлениях.

Странно, да? Но время остановилось. Я слышу мурчание кошки и отпускаю руку Жанны. Я вижу мир ее глазами, я вижу мир глазами Андрея. Я был кошкой, путающейся под моими ногами. Я говорю соседу «привет», но я никогда не был его другом. Шум в голове нарастает. Едет товарняк, мы провожаем его взглядом. Когда нам с Жанной было по 14, мы сбежали из дома. Мы держались за руки и бежали без оглядки, пока силы совсем не пропали. Мы залезли в подвал заброшенного дома и сидели в обнимку там уже третий день. Оба были перепуганные, голодные, а холод будто резал ножом изнутри. У нее был жар, она спросила меня: «Когда мы уже умрем?». Я собрал силы, чтобы обнять ее крепче. Нам оставалось совсем чуть-чуть.

ШЕСТЬ

Я сижу на балконе уже седьмой час, наблюдаю за тем, как садится солнце. Если бы все имело название, жить стало бы невыносимо легко. Вся жизнь будто фильм, а я в нем ребенок. Дом, в котором я живу, дышит вместе со мной. Как же грустно, когда проходишь мимо человека, плачущего в тумане, и плачешь сам. Как грустно на балконе одному…