Молчание чугунных батарей (Глава 5)

Лена стоит перед открытой дверью в комнату мамы и слушает, как Мими писает в ванну. Струя долго журчит по чугунному дну. Лена хмурится. Ей болит голова. Уже первый час дня и в огромную комнату сквозь пыльные окна проникает солнечный свет, окрашивая все кругом в цвета — обои в болотный зеленый, печь в синий изразцовый кафель, шкафы в коричневый, в коричневый глянцевый — стенки с застекленными дверцами, заставленные разноцветными чайными и белыми обеденными сервизами, прозрачными бокалами, рюмками. На полу валяются осколки.
Лена удивляется, как им посчастливилось вчера не наколоть босые ноги, когда они с Мими доставали дурацкие бокалы и невпопад целовались, наваливаясь на стеклянные дверцы.
Лена переводит взгляд на кровать, застеленную пожелтевшим цветастым бельем. Постель взъерошена, будто возмущена тем, как ночью на нее навалилось два тела, размазав на ее истлевших простынях свой пот и слюни. На полу безжизненно, как убитый слизняк, валяется презерватив, сам себя оплодотворивший.
«Торжество жизни над смертью!» — вскричал той ночью Мими. Лена сморщилась от боли, от вонзившейся в спину пружины.

— Сколько можно ссать, — вздыхает Лена.
Мими, наконец, выходит из ванной и становится рядом с Леной, разглядывая комнату. Затем, беззастенчиво демонстрируя свою наготу, подходит к кровати и снимает черно-белую фотографию над ее изголовьем. На фотографии женщина с напряженным лицом, черными как у Мими глазами, в скучной серой блузке и черной юбке.
— Моя мама. Представляешь, ей здесь столько же сколько тебе сейчас? А мне тогда было уже шесть лет.
Лена равнодушно пожимает плечами.
Другой рукой Мими подбирает презерватив и, будто взвешивая его, внимательно разглядывает содержимое.
— Спасибо тебе, — говорит Мими, оставшись довольным количеством белой жижи. — Спасибо, ты вновь наполнила меня жизнью. Зарядила мою сдохшую батарею, словно электрическая розетка.
Лена удивленно поднимает брови, а Мими продолжает подходя ближе и ближе. В волнении он жестикулирует, размахивая фотографией и презервативом.
— Ты удивительная. Ты моя многоразовая, моя неиссякаемая розеточка. Потеряв чрево матери, как источник собственной жизни, я вновь вошел во чрево твое и наполнился смыслом бытия.
— Да, ты обкуренный, — соображает Лена, когда он дышит ей в лицо.
— Я обкуренный… Я нашел свой маленький стратегический запасик. Когда засохла моя деляночка, моя деточка, на подоконничке… И вошел я в метро. И купил в людном переходе Невского проспекта урожай, взращенный под Среднеазиатским солнцем.
— Иди на хер, чертов наркуша, — отталкивает его Лена и уходит чистить зубы. Затем она одевается, берет ноутбук в холщовой сумке и уходит.

Когда она возвращается, за окнами темно. Яркий свет горит под лепным потолком огромной комнаты. Серванты и шкафы с распахнутыми дверцами сдвинуты в центр комнаты. Один из шкафов опрокинут на пол. Женские платья, блузы, шубы, пальто, рассыпавшаяся пудра, поблекшие от пыли мягкие игрушки, книги, бумаги — свалены в огромную кучу.
Мими, всё еще голый с самого утра, подобострастно сдирает обои. Эхом раздается треск старой иссохшей бумаги. На стенах тут и там в беспорядочной пляске остаются рваные следы.
Когда Мими замечает вошедшую Лену, он радостно бросается к ней. Глаза его горят болезненным блеском.
— Во мне столько энергии! Я двигал шкафы, будто горы! Во мне столько силы, Лена.
Лена морщится, прогорклый запах конопли заполняет гигантскую комнату и, кажется, клубится под потолком.
— Нет, эти вещи — не она, — категорично заявляет Мими и указывает на гору хлама. — Нет, она не заслуживает пыли. Пусть останутся лишь фотографии, и память о ней будет храниться в моих генах.
Мими внезапно распластывается на полу перед Леной и обнимает ее щиколотки. Его сотрясает бессмысленный смех.
— Мама, мамочка, вернись… Как же я утомился… — слышит Лена, сквозь всхлипы. Она помогает ему подняться, дойти до желтого дивана и улечься.
Пока он засыпает, Лена лежит, облокотившись головой о его колени, и курит самокрутку, стряхивая пепел в кашпо.

Поздними вечерами, когда Лена возвращается с холщовой сумкой, она застает Мими за разбором вещей его матери. Он тщательно и подолгу перебирает бумаги, разбирает ее почерк, читает старые письма. В кожаный чемодан он собирает небольшой семейный архив из фотографий, писем, дорогих его памяти безделушек. Вещи в хорошем состоянии он раскладывает в коробки, чтобы отнести в благотворительность.
Лена устраивается на полу рядом с ним и принимается листать разбросанные на полу книги. У стенки уже высятся две стопки — одна, выбранная Леной, другая — Мими.

Лене нравится обдирать обои. По всему периметру комнаты валяются ошметки. А стены пестрят слоями своей истории. Лена зачитывает вслух обрывки абзацев с уцелевших газет.
Мими пододвигает стол ближе к стене. Лена забирается на него, вооружившись шпателем. Стол скрипит и качается. Но Лена не дотягивается, и под потолком остается кайма несодранных обоев.
— Нужна стремянка, — каждый раз говорит Лена.
— Я что-нибудь придумаю, — каждый раз отвечает Мими.

Когда глаза начинаются слипаться, Мими и Лена вместе принимают душ. Лена смывает с себя городскую пыль. Мими — тлен воспоминаний. Они укутываются в большие махровые полотенца и идут в комнату с бело-синими полосатыми обоями, где Мими согревает Лену.
Он раскачивается над Леной, ритмично вжимая в мягкий поролон синего дивана. За окном в такт их пляске бьется в окно холодный осенний ветер, и бренчит от порывов стекло в деревянной раме.
Лена обнимает ногами худощавую спину Мими, исчерченную выпирающими ребрами. В эти минуты Лена ощущает биение жизни в своем теле, которое растекается по телу горячей кровью до самых пальцев ног. Словно горячая вода по трубам чугунных батарей при подаче отопления.
Затем Лена выставляет Мими вон.
Так продолжается сентябрь, пока чугунные батареи пусты и холодны.