Тревога

Я хочу вспомнить себя, но чтобы вспомнить, нужно стать
океаном, в убаюкивающей глубине которого суетятся отблески
умерших птиц. Алые грудки волнуются, будто кто-то бросил камень в
полупрозрачную воду. Я устремляюсь за ним. Дно покрыто
пурпурными камнями, скудной растительностью и грязным сахаром,
смешанным с песком и тертым имбирём. Камни усердно трудятся,
отражая свет солнца. Их мускулистые гладкие тела походят на глаза
погребённых птиц. Задыхаюсь – холодные руки сжимают мою шею.
Нужно поскорее вынырнуть.

Вода ласкает мои глаза приторной сладостью, волосы – как
прутья – насыщаются сахаром, но разве голод может покинуть их?
Солнце хохочет над безбрежным океаном – ни один клочок земли,
ни один клочок надежды не поддаётся взору. Зарыться в рассыпчатую
воду и забывать, забывать! Отчего иногда говорят о сумасшедших, что
они лишены памяти? Мне думается, именно память – ларец ветхих
проклятий – таит в себе необузданную мощь, которая, обрушившись,
выжигает жёлто-зелёным светом всё, что посмеет встать у неё на пути.
Жадный вдох; пурпурное величие совсем близко – можно
услышать, как оно шепчет, если тщательно прислушаться. Паучьи
пальцы хватают скромный камень, тщетно рассчитывавший обрести
покой на дне океана; несут его на поверхность, подальше от
собратьев. Освободившись от уз воды, камень начинает лениво
превращаться в пепел, стремящийся ускользнуть сквозь пальцы;
чтобы вновь, соединившись с водой, стать трепетом, разлитым в
сердцах редких созерцателей.

Стая певучих рыб неспешно плывёт, орошая пространство
эвфонией лирических голосов. Тоска вырывается из тонких губ
меланхоличными вибрациями. Плавники усердно колышутся, но
течение сильнее – уносит оно рыбью стаю, куда ему вздумается.
Перья померкли, выцвели, утратили своё величие, покрылись
шрамами, нанесёнными солнцем; стали тусклыми чешуйками. Клюв
больше не раскалывает сладкие орехи – он размяк, стал изящными
губами.

Тщедушные птичьи тушки падают градом с багряных небес,
разбиваясь о водяную гладь; чтобы, оказавшись на дне, стать камнями,
а затем – если судьба не превратит их в пепел – превратиться в
немощных рыб. Их песни – память, срывающаяся с губ.
Стая рыб облюбовала погребённый мост. Жадно лижут они
мясистыми языками проржавевшую плоть, забыв о пении. Солнце
садится, мрак укутывает скользкие чешуйки. Тени заиграли за моей
спиной, и я вновь чувствую прикосновения их нежных пальцев на
шее. Тени настойчиво несут меня на поверхность, будто
почувствовав, что я выбиваюсь из сил.

Они бросают меня на зыбкий берег и возвращаются обратно,
под мрачный покров. Звёзды танцуют на поседевшем небе, озаряя
обезображенное лицо океана, оскорблённое уродливыми гримасами
птиц. Ничтожные тельца низвергаются скудным дождём: каждый миг
окрашен тихим всплеском – ещё одна душа лишилась перьев.
Пытаюсь подняться, но песок крепко держит меня в своих
челюстях. Кто-то хватает меня за руки. Ржавая плоть моста
расстилается передо мной. Две полупрозрачные тени дружелюбно
улыбаются, одна из них указывает куда-то вдаль. Мы идём в забытьи, с
закрытыми глазами.

Свет становится невыносимым. Открываю глаза: небо
окрасилось алым. Останавливаюсь, усталость разливается по всему
телу. Мои друзья продолжают путь, не обращая на меня внимания.
Кровь и языки пламени над иссиня-чёрным небом – я почувствовал
бесконечный крик, пронзающий природу.