Введение в буратиноведение (Ж. Зелёный) (Глава 1)

«Ситуация, произошедшая при взвешивании»

Когда Удальцова взвешивали, он был одним ухом в серьге, из-за чего сместился центр тяжести и стрелочки на весах забегали. Врача, увидевшего крутящийся циферблат часов (или это были всё же весы), вдруг резко занесло и таким образом выбросило в окно. Удальцов остался в смотровом кабинете совсем один, в трусах, рассматривая схему расположения ушей на теле человека.

«На солнце»

На Солнце жили два гада: один зелёный и круглый, а второй сразу около Солнца, так что получается, что на Солнце жил только один этот, а второй гад оставался как бы не при делах. Последний (тот, что не зелёный, а квадратный) был по цвету рыжим, из-за чего имел склонность бегать. Рыжина мешала второму гаду жить на Солнце.

Чтобы играть в шашки, им обоим приходилось перекрикиваться на расстоянии и очень друг другу доверять. Бывало, зелёный крикнет: «Конь на Д-6» — и было слышно как квадратный обиженно двигает у себя шашки (круглый очень хорошо играл). Когда Солнце на ночь чернело, они оба начинали ржать и тыкать его пальцами. Потому они и назывались гадами.

«Событие с появлением консьержа»

Саша заметил, что если быстро моргнуть и повернуть голову, глаза не успеют повернуться и смешно скосятся. Он стал так делать много-много раз, пока один глаз не застрял и получилось что-то наподобие японской театральной рожи.

Увидев это, сашин дед сказал: «Ты бы ещё в губу полностью залез и исчез». Мальчику стало грустно, потому что у него не было губ, но вместо них была итальянская булавка, которой он прицеплял себя за вешалку и спал так в шкафу. Дедушка, увидев расстроенное лицо Саши, дал ему по лбу вилкой, и там всё стало красным. Мальчик, сам того не заметив, издал звук «ай» и, взяв себя за лоб, обнаружил там новенькие губы. Он был так рад, что размахнулся и выкинул булавку, попав бабушке в ухо, которое находилось у той на лице, но сбоку.

– Спасибо, – сказал Саша.

– Это что ещё такое? – воскликнула бабушка, глядя как деда стошнило в люстру.

Ответ был очевиден: «За видимым волшебством всегда следует объяснение».

Бабушке так понравилось с булавкой в ухе, что она заставила так ходить весь дом, включая консьержа.

«Событие с исчезновением консьержа»

Почему-то все решили (вплоть до моей родной сестры), что я держу у себя в доме двух собак. Пишу это потому, что данный предрассудок уже принял форму помешательства и преследования.

Началось всё с того, что во дворе меня все звали Беркут, а вообще я, пожалуй, начну не с самого начала, а вот: иду из магазина с авоськой, полной полосатых консервов (читатель, возможно, припомнит сахалинских тигровых раков) и на самом подходе к двери замялся, да одна банка у меня из авоськи и вылетела, упав через все пролёты прямо на первый этаж и убив консьержа. Должен сказать, на его место когда-то претендовал и я сам, но в последнее время так можно было сказать про каждого мужчину, жившего в этом доме. Банка привлекла к моей персоне всю местную публику. Так всё и получилось.

По факту несчастного случая, я оказался непричастен, но с тех пор, как одна старушка на домовом собрании сказала, будто «шмертельную травму» погибшему Бестелову причинила моя прихоть иметь на последнем этаже собак, общественность (из самых разных побуждений) напоминала мне об этом при любой встрече. В тот раз на собрании я был подавлен чувством вины и, признаться, всё прослушал, но впоследствии вспомнил, как отставной сапёр Прибихин отгородил меня от старухи плечом и, подмигнув, предложил собравшимся выпить «за непростое происшествие», хотя по-хорошему стоило за упокой. Не удивит читателя и то, что Прибихин с должностью консьержа имел непосредственное дело и, поселившись в нашем доме, досадовал на занятое Бестеловым место.

Я попросил прощения и удалился после единственной рюмки, но, судя по слуховому впечатлению, затем начался настоящий балаган, который продлился до следующего утра, когда я проскользнул мимо оставшихся Прибихина и Жралова (тот был большой безработный драматург). В тот момент первый уверял: «Этих собак, Игорь, я у собственного брата роды принимал», на что был ответ: «Ах, какая могла бы из этого получиться пьеса!». А меж тем спускаться мне пришлось, перешагивая почти на каждом этаже через чьё-нибудь пьяное существо, а ближе к первому этажу и на каждой ступени. С этим испытанием я справился, наступив лишь один раз на голову студентке. Разговор, который я невольльно подслушал, звучал не абы откуда, а из самой коморки консьержа, где теперь, очевидно, обоснуется кто-то из этих двоих. Ещё тогда я был уверен в недоразумении.

Дальше дела мои бурно скатились в настоящий абсурд. Студентка та в меня почему-то влюбилась и сама завела собаку, то и дело спрашивая, когда я вожу на прогулки Черныша и Басю, а то им непременно будет интересно поиграть. Бабушка с первого этажа начала подозревать Жралова и Прибихина в «драматично срепетированной постановке случая», из-за чего меня два раза вызывали к участковому и очень хотели видеть собак. На мои заверения в том, что никаких собак нет, отвечали: «Вы этих драматургов недоделанных не бойтесь», либо «Что вы нам тут рассказываете, ваш Бася на всю округу знаменит».

Возвращаясь из отделения, я столкнулся в дверях с молодым человеком, который был очень раздражён и хотел знать, почему во всём городе ему — аллергику — довелось влюбиться в скверную даму, которая ему наперекор завела таксу и полюбила собачника.

Поднимаясь домой, я почувствовал дрожь в теле и решил отдышаться на третьем этаже. Снизу до меня доносилось надрывное, гулкое эхо телепередач, которые теперь принадлежали репертуару Прибихина. Нечто странное — не то чутьё, не то любопытство — поманило меня взглянуть туда, вниз, через перила и этажи, отрисовывая в голове случившееся, как отправную точку для моего теперешнего и наверняка не окончательного положения. Прислонившись грудью, я застыл, вдыхая прохладный, пахнущий сыростью воздух парадного, и пересчитывая пролёты, как вдруг услышал наверху шарканье. Я было встрепенулся, но, не успев среагировать, пропустил пролетевший мимо моего лица с секущим воздух свистом предмет. Было слышно, как снизу раздался хлёсткий жестяной хлопок, пока шаги возбуждённо, с некоторым смягчением каждого шага, затухали наверху. Я глянул вниз, узнал злосчастную полосатую банку и машинально отскочил. Телевизор на первом этаже стал тише и от возгласа «А ну стой там!», принадлежавшего Прибихину, у меня всё потяжелело, даже на мгновение потемнело в глазах. Было страшно. Я попятился назад, затем, почувствовав, что упёрся в подоконник, растворил ставни и непроизвольно, с изрядной неосторожностью, как это делают кошки, залезая на деревья, бросился вниз. Я сильно оцарапался и подвернул ноги, но как же я бежал, в каком ужасе мчался прочь! Нет мне больше места в том доме — так я решил и держусь этого до сих пор. Как теперь вернуться? Что сказать? Куда мне теперь деваться!?

«Неуправляемый бильярд»

В неуправляемом бильярде всего одно правило: не управлять бильярдом.

Камышов стоял на кончике кия, упираясь в потолок указательным пальцем и вращаясь при этом против часов. Ежов бегал вокруг и наматывал на Камышова скатерть. Тетерин, уложившись всем телом на шары, катался по игровому столу, стараясь чтобы те не закатывались в лунки; он вкладывал в это самое сакральное значение, будто это не Тетерин и шары, а сама гравитация удерживает космические тела в их положении. Это и называлось неуправляемым бильярдом.

К слову, варианты игры были разные, но одно было неизменно: все четверо периодически прерывались на шаровой бой, сутью которого был бой не шарами, а самих шаров. Для этого нужно было создать условия, в которых неодушевлённые шары будут бить друг друга, как будто у них есть воля кого-то бить. Впрочем, шаровой бой обычно длился не более трёх минут, потому что шары упорно не хотели друг друга бить, а все четверо мужчин были гуманистами. Однажды кто-то из них предложил ударить по шару кием, чтобы тот после ударил другой шар и тогда бы состоялся настоящий шаровой бой, но другие трое напоминали ему про единственное правило и всё возвращалось к логике.

«Описание одного синдрома»

Трюмовидный антигравитационный синдром представляет собой недуг больше умственный и поражает в основном нигилистов.

Для того, чтобы у вас появился трюмовидный антигравитационный синдром, вам нужно всецело презреть физику. Каждый раз, когда вы встречаетесь с физическим явлением, стоит нервно выругиваться или демонстративно его игнорировать, а ещё лучше приговаривать: «Не вижу в том логики, что упала люстра», но этот пример применим только к ситуациям, где фигурирует люстра, так что адептам стоит внимательнее относиться к вещам, различая, где есть люстра, а где её нет.

Итак, когда физические явления перестали быть для вас авторитетом, вам нужно отключить у себя вестибулярный аппарат или — если вы не знаете, как это сделать,— просто притвориться, что он у вас не работает. С того момента нет для вас такого словосочетания, как «земное притяжение». Хождение по дверям и стойка на дорожных знаках — наиболее частые и рекомендуемые формы сопротивления гравитации, но собственные варианты (как, например, потолочная чечётка и воздушная йога)тоже приветствуются. Прыжки с деревьев и крыш стоит практиковать осторожно и только в воображении!

Спустя какое-то время, адепт начинает перемещаться по улицам кувырками и перепрыжками, со временем перерастающими в акробатические трюки. Итогом работы, в зависимости от школы, считается появление в поведении адепта порхания, парения, хождения по стенам, а также бег с отсутствующей поверхностью.