2. Ласка Туя. (Глава 2)

С этого момента, я очень редко видел его. Только однажды, краем глаза, успел зацепить мимолетную тень — мелькнувшую, как стрела. Толонбай стал очень осторожным. Я, поднявшись на сопку, сквозь бинокль безуспешно пытался разглядеть хоть какие-то следы, ведущие или приводящие к его пещерке. Все было запрятано под снегом. И чтобы не досаждать гордому зверьку, перестал приближаться к его домику. Складывал остатки еды чуть дальше своей палатки. Ёлке тоже доставалось со стола, просто кидал остатки через верх палатки — а там уж, куда упадет…

Когда совсем уже прижали, сильные январские морозы и даже старые сосны начали потрескивать по ночам, я все же заглянул за палатку. Возле самого полога, возвышался небольшой холмик. «Сдохла, что ли?!» И, как будто в ответ, увидел как холмик чуть-чуть приподнялся и вернулся на место. Жива! «Ну и, вот, как ее запихнуть-то в палатку с печкой?!» Упертая… ну, совсем как… как — Сова! Зато я нашел, куда она докопалась и где уперлась в стенку моей палатки — чуть выше моего лежака выпячивалось что-то снаружи. Клюв Ёлкин! Даже были видны два маленьких, заиндевевших пятнышка, от дыхания ее носопырки. Теперь, каждое утро начиналось с проверки двух пятнышек. Вроде, все было нормально и мы с Ёлкой пережили сибирские злющие морозы…

А соболя так и не было видно… Хотя раньше, он позволял себе немного «поиграть» со мной, когда я уходил от палатки, с рюкзаком и карабином. Этот смышлёныш начинал меня преследовать и выскакивал то из-под ствола валежника, то цвиркал высоко-высоко вверху, на вековом кедре. А когда я начинал переходить таежный ручей, он пулей перепрыгивал его и стоя «столбиком» наблюдал, как я осторожно перехожу коварную преграду.

Ну, понятно — ему стало мало дела до меня… Теперь он — Глава семейства!

Однажды, когда жгучие сибирские морозы уже немного отступили — в нашу долину пришел Сохатый, Дын-Бу… Это был не тот, «картиночный» лось, с развесистыми рогами — это был настоящий Исполин Леса! Владыка Тайги! Тот, кого боялись даже матерые медведи. Он пришел рано-рано утром, но вездесущая Туя, маленькая ласка, его сразу же учуяла и начала скакать по мне.

Туя появилась внезапно. Когда я, как-то зимой, спускался с ближайшей горы — местные называли ее Хой-Ыы-Айна, «Гора, Приносящая Горе» — то увидел множество запутанных, маленьких следов, возле своей палатки. Но! Следы не приближались ближе десяти-пятнадцати сантиметров от нее. Тем более, они не забегали за дальний полог, где Ёль «охраняла» все вокруг себя, сидя в своей снежной «берлоге». Я сбросил двух куропаток, перед заметенным костровищем и полез в палатку, чтобы затопить печурку. Небольшие полешки занялись пламенем и я, прикрыв дверцу, выбрался наружу. Поворачиваюсь к своей добычи и… И вижу! Какая-то «мелкая зараза», чуть больше моего пальца, пытается утащить куропатку! Вцепилась ей за шею и «пляшет» туда-сюда, туда-сюда! Но по-тихоньку, по-тихоньку — и утаскивает-таки ее от палатки.

— А ну-ка!!! Брысь отсюда! Брыыыысь!!! — заорал я.
И тут же услышал в ответ.
— Ту-ту-туй! Сьсьщщаа! Тууууу-ууЙ!!! — и, как пуля от мелкашки — вжжжик! И нет ее…

Начал разделывать куропаток и вдруг, стало интересно — кто же, эта малявка-то?! Взял все потроха, выложил на небольшой лист бересты и вынес наружу, чуть подальше от входа. Было жалко, конечно, выпускать драгоценное тепло от печурки, но все-таки оставил небольшую щелку, чтобы видна была та самая береста с угощениями. Сумерки быстро сменились чернотой ночи. Облаков и туч не было и поэтому лунный свет залил всю мою «дворцовую площадь», ровным волшебным светом. Ёлке я оставил самые деликатесные кусочки дичи, а остальное, разобранное — побросал в котелок с водой, который уже начинал закипать. Скоро добавлю туда картоху, половину луковицы, пару-тройку горошин перца — и будет знатный ужин для меня! А на гарнир сойдет перетертый щавель с черемшой, который я насобирал этим летом, и оказалось, что чересчур уж, как-то, многовато…

Сижу… Слежу одним глазом за похлебкой, вторым — за полянкой, виднеющейся через щелку палатки. И вот, около полуночи — вылетает она! Ласка! И у нее так красиво переливается шерстка, под лунным светом. Буквально, как жемчуг!.. Что стало аж ее, немного жалко, из-за того что я ее сейчас, вот… Прямо сейчас, пристрелю зарядом дроби…

Вообще-то, ласки в тайге — это как те же крысы или мыши в городской квартире! Пролезут везде и всегда. Тем более, такая шмакодявка. Но… Просто, рука не слушалась меня. Никак не мог нажать пальцем на курок… И я сидел, и смотрел уже в оба глаза, как Туя смачно, с причмокиванием, «приплясывая», уничтожала потроха куропаток. Когда она закончила трапезу, то не растворилась сразу же во мраке. Она встала «столбиком» и громко-громко пропищала: «Ту-ту-тууууй! Аййй-яааа! Цвирм!!!» — и исчезла, молниеносно…

Через неделю, Туя уже внаглую сувала свой носик в палатку и верещала вовсю:" Ту-ту-туууя! Цц… ЦЦ!" — это, типа, она требовала свой завтрак. Когда было совсем лениво (она же приходила совсем рано-рано утром!), просто выкидывал свой провизионный рюкзак наружу. «Нна!!! Падла! Жри, что сможешь!» И вновь засыпал под возмущенные вопли Туи. Конечно, в нем же были только железные банки, с тушенкой и разными кашами…

Но тут, вдруг, в конце февраля произошел резкий скачок температуры… Если днем было минус двадцать пять, тридцать — то к ночи стало резко холодать. Мой простенький градусник показывал минус сорок. И продолжал падать. Я притащил все нарубленные дрова во внутрь палатки и закидал всю печку ими, под самую завязку. Ёль уже не только клювом, а всем своим боком терлась о скат палатки. Минус 55!!! Я уже подумывал, распластать снизу бок палатки и силком затащить ее внутрь… Но тут!

— Ту-ту-ту-ту-ту… Цц… Ц?!

Туя робко совала свой носик в палатку, не решаясь войти.

— Да, давай уже! Цы-цы-цыыы! Залазь ко мне!

Зверек влетел во внутрь, «облетел» все вокруг и — плюхнулся мне на живот, сверху спальника. Сразу же стало хорошо и уютно. Смолянистые дровишки тихо-тихо потрескивали в печурке, а на меня смотрела пара черных-черных глаз-бусинок.

Ну и все… Туя решила, что моя палатка, это теперь — и ее дом! Поэтому она его защищала от всех таежных напастей. Я тут же отдал ей все «бразды правления» нашей палатки. Она, постоянно, суетилась и таскала всякий мусор в нее. Я — молча терпел. А когда возвращался из тайги, то замечал Туйкины результаты самодеятельности ))) Она «законопатила» все щели внутри палатки, которые по ее мнению, были недостаточно закрыты!

Ну и, понятно — что я отдавал ей на ревизию, все что добыл за день. В принципе, она все четко делила — хватала себе самый большой хвост, а все остальное — оставляла мне. Но, когда в добыче был таймень… Тут ее душа «раздиралась» напрочь: «Тебе – половину и мне – половину, твою половину – ещё пополам!!» Короче, эта рыба — была ее «слабым» звеном!

Она, вообще, была такой проказницей… Но, увы — ее настиг страшный ураган, который валил с корнями вековые кедры. Туя была на «охоте», когда штормовой ветер пронесся по нашим местам. Через неделю, нашел ее под упавшей сосной, раздавленной насмерть. Похоронил за палаткой. Ёлка возмущенной шипела, пока я рыл маленькую могилку. Но мне было все равно — ведь Туи больше нет…