Дежурный Ангел.

Часть 1.

Ну не понимаю!
Хоть убейте еще раз!
Какого бармалея я здесь делаю?
У начальства, конечно, свои резоны. Ему (начальству), оно конечно виднее сверху. Однако…

Кстати — ЗДРАСТИ!
Снова я.
И прикрутили мне сегодня, доложу я Вам, очень странное задание.

Итак:
Четыре часа я уже здесь. Реально маюсь бездельем.
Со скуки, довел кота до истерики.
Разбудил соседей игрой на батарее.
При этом, прослушав новые непечатные слова и добрые пожелания.
А, ОНО БЛАГОПОЛУЧНО ДРЫХНЕТ!
Подопечного моего зовут ПОНЯ.
Даже где-то мягонько звучит, если не знать, откуда такое погоняло вылупилось. А, это, друзья мои, сокращения от «ПОХ» и «НАХ».
Эти междометия, наш оратор, использует не только для связки слов в особо волнительные моменты, а иной раз, умудряется составлять целые монологи.
38 лет.
Бывший программист.
Бывший муж.
Бывший отец.
Бывший Андрей.
БЫВШИЙ…
Бывший…
бывший…

Ну вот.
Поня — изволят спать. Вторые сутки. Недельный суровый керогаз при употреблении не самого качественного спиртосодержащего продукта, на выходе дает почти кому. По жилам течет жидкость, по химическому составу ближе напоминающая борную кислоту. Печень в глубоком нокауте. Почки похожи на прошлогодние трюфеля. В общем — разруха полная.

Обескураживает задание.
БЕРЕЧЬ.
ЗАЧЕМ?
Н-дааааа.

Ну, наше дело маленькое, крылатое. Надо так надо.
Перспектив его не вижу. Нет его в грядущем. Нет картинки.
Стало быть, должно произойти что-то, что либо нарисует его будущее бытие, либо перечеркнет настоящее.
Ну что ж, поглядим.
А, пока…

— Мааааанууууууууугоооооохр! Нах! — выдал Поня.
Ну, я ж говорил — ОРАТОР!
— Ахууууууууныыыыыыыыыг! Пох!
Ну гегемон прямо! Блистательная речь! Щас, за трибункой метнусь.

Поня, спавший сидя за столом, начал подавать признаки жизни.
Голодный котэ, сожравший со стола, за время отключки хозяина, все остатки банкета — активизировался. Пошипев на меня (они видят нас — засранцы такие), посверкав желтыми глазищами, вылез из под дивана и залез на Понины колени.

— Мыгр абунап нах.
Язык, упорно не хотел отлипать от нёба.
Поня, с трудом открыл один глаз. Сфокусировал взляд и запеленговал бутылку с минералкой. Схватил за горлышко и смачно забулькал, восполняя критическую потерю жидкости в полумертвом организме.

— Ооооооооох! — выдал увлажненный Поня.
При чем это протяжное «ОХ» вышло не только из верхней части туловища.
Котэ, внезапно «оценив» и прочувствовав всю мощь возвращения к жизни, одурев, грохнулся на пол. Потерявший ориентацию в пространстве, обоняние, аппетит и желание жить, с вылезающими и слезящимися глазами, зверь, дико завывая, с разбегу долбанулся два раза в стену, приняв за дверной проем. Потом, вылетел из комнаты, теряя дарованные ему дополнительные жизни.
Ну вот.
МЫ ПРОСНУЛИСЬ!
Я попытался «посмотреть» Понины мысли.
Сделалось нехорошо. Они есть, но покрыты как снегом — многолетней, непроходящей тоской. И выковыривает он их(мысли), весьма редко. Зато, инстинктов — хоть поросят откармливай. Вот они! Всегда одни и те же. Всегда на виду.
Сейчас — избавиться от продуктов жизнедеятельности.
Потом, сползать за опохмелом.
Потом, если останется что от денег — купить еды.
И просуществовать еще один нанавистный день.
Вот так.
Поня, оставив бесполезные попытки встать на затекшие после суточного сидения ноги, сполз со стула и матерясь пополз в ванную комнату.
Из кухни жалобно выл приходящий в себя кот.
КАРТИНА МАСЛОМ!
Закончив утренний моцион, Поня, наконец-то на своих ногах, вышел из ванной.
— ПОКОРМИ ЗВЕРЯ, БАЛБЕС!
Как бейсбольной битой, я вколотил в Понину бестолковку идею спасения кота от голодной смерти. Поня неохотно побрел к холодильнику.
Заглянул внутрь, достал свой кроссовок, носок и сковороду с остатками чего то съедобного.
— Бекон, иди сюда! Иди поешь!
Выскреб со сковороды остатки снеди в тарелку и поставил под стол.
Ну что за прозвище! БЕКОН!
Котэ, еще не вполне оправившийся от свалившихся эмоций, недоверчиво пялился на Поню из-за угла.
Всё!
Наступало похмелье.
Маршрут в голове давно проложен.
Соседний дом через дорогу.
Первый этаж.
Самогон.
Звонить два раза.
Поня обулся и вышел из квартиры.
На ходу пересчитывая деньги, начал спускаться по лестнице.
ТУТ МЕНЯ КАК РЕЗАНУЛО! УВИДЕЛ!
Третья ступенька сверху, между четвертым и пятым этажом.
Оставленный кем-то теннисный мяч.
Поня, считает деньги, наступает правой пяткой на мяч и падает.
Головой о край ступеньки.
СМЕРТЬ.
РАНО! НЕ ВРЕМЯ!
Легонько толкаю ладошку, аккурат перед тем местом.
Мелочь рассыпается по подъезду.
Поня, ползая по лестничному пролету, собирая благодать, откапывает такие слова, что от стыда краснеет штукатурка в подъезде.

ДА ЛАДНО, НЕ БЛАГОДАРИ!
Мячик, тоже подобрал, положил в карман.
«Для Бекона, может поиграет» — «увидел» я мысль Пони.
Вышли из подъезда.
Поня, вжав голову в плечи, быстро прошел мимо «приподъездного собрания по определению социального статуса».
Монументальные, вечные, вросшие в лавочки соседские бабуси — ожили.
С удовольствием приняли Поню, разобрали по косточкам, за несколько секунд придумали восемь небылиц, дали характеристику и генеральное заключение по поводу его прошлого, настоящего и будущего.

ЁЛОЧКИ КУДРЯВЫЕ!
Мне показалось, или ему НЕУДОБНО?
Нет! Точно!
От Пони полыхнуло волной стеснения за себя и раскаяния за свой образ жизни.
ОДНАКО! Оказывается не растворилось в нем доброе начало.
Увешенный бабкиными ярлыками и морально сплющенный Поня подошел к дороге.
ЧУВСТВУЮ.
Его коверкает похмельный страх перед переходом дороги, рельсов, бордюров и прочих препятствий. Стоит, набирается смелости.
Навстречу, на другой стороне, молодая женщина с коляской.
Болтает по телефону, тоже ждет, когда проедут машины.

ВДРУГ ПРОМЕЛЬкНУЛА МЫСЛЬ.
ТЕЛЕФОН. ДОРОГА. МАШИНЫ.
КУРИЦА! БУДЬ ВНИМАТЕЛЬНЕЕ!

Точно! Пошла через дорогу. Посмотрела в одну и не посмотрела в другую
сторону.
Громкий приближающийся сигнал.
Визг тормозов.
Мамаша заметалась на дороге вцепившись в коляску. Впала в ступор. Секунды. Мгновения.

ХВАТАЮ МАМАШУ И ПЕРЕДВИГАЮ В СТОРОНУ ОТ ТРАЕКТОРИИ ДВИЖЕНИЯ АВТОМОБИЛЯ. С ТАКИМ РАСЧЕТОМ, ЧТО ДЕРЖА КОЛЯСКУ, ОНИ ВЫДУТ ИЗ ЗОНЫ ПОРАЖЕНИЯ ВМЕСТЕ.

Автомобиль пронесся мимо. Женщина сидела на асфальте невредимая.
КОЛЯСКИ РЯДОМ НЕ БЫЛО!
НЕ УСЛЕДИЛ!
ОТПУСТИЛА ОНА ЕЁ!

Коляска лежала на боку, ее крепко держал лежащий рядом, на тротуаре Поня. Держал в обнимку. Крепко и бережно.

Он бросился сразу. Не думая. Увидел, что коляска откатилась в сторону и на нее мчится машина.
Успел. Схватил. Отбросил.
И ОТОДВИНУЛ РЕБЕНКА НА НЕСКОЛЬКО САНТИМЕТРОВ ОТ СМЕРТИ.
Машина перебила ему ноги. Он теряя сознание пополз к упавшей на тротуар коляске, заглянул внутрь. С малышом было все в порядке. И он обнял, закрыл коляску собой. Это был ПРАВИЛЬНЫЙ инстинкт. Он продолжал защищать ребенка. Защищать…

Женщина вскочила. Подбежала к коляске. Схватила свое сокровище на руки.
— Где больно? Машенька? Где болит?
Тут, розовый комочек УЛЫБНУЛСЯ маме во весь свой беззубый ротик
и жизнеутверждающе продекламировал:
— Гу-га-бы!
-Господи! Слава Богу! — выдохнула мамаша.
А, вот это кстати!
Начальству нравится, когда его не забывают и особенно, когда благодарят!
— Ну как Вы? В порядке? — тихо спросил Поня.
И ТУТ, ПРОИЗОШЛО ВОТ ЧТО.

Женщина, подняв коляску, положила в нее дочь и встав на колени, крепко обняла Поню. обхватив ладошками его небритое лицо, поцеловала. Прямо в губы.
— Спасибо тебе! СПАСИБО ТЕБЕ! — шепотом сказала она.
— Как тебя зовут?
— По… Андрей — сказал Андрей.
— Андрей — тихо повторила она.
Обняла его, обхватив так, как держат ребенка.
И тут я увидел. Увидел картинку.
Почему то много воздушных шариков. Много солнца.
Двое, идут по набережной, держа за руки двоих ребятишек.
И еще, их долгую, счастливую и светлую дорогу. Дорогу вместе.

Вот так. Я просто рассыпал мелочь и немного толкнул женщину.
Остальное ДОЛЖЕН был сделать ОН.
Вот почему бы сразу не посвятить в тему? А?
Так всегда, используют «в темную», а ты догадывайся что и как.
Ну, на то оно и НАЧАЛЬСТВО. Ему виднее.
А, классно все сложилось, ведь правда?

Ну все. Полетел в лес. Послушаю березки.
Они мудрые и спокойные. Там так тихо!
Там нет страдающих душ. Там покой.
Отдохну маленько.

До скорого!

Часть 2.

Эх! Весна — весенняя!
Шуршавень то какая везде стоит!
Оживает все! Такой гомон вокруг!

К стати — ЗДРАСЬТЕ! С диванов слазьте!

Парк.
Кружу вокруг грустного деда.
Сидит на лавочке. Один. Голубей кормит.
Входит в жуткий диссонанс с всеобщим РАЗВЕСЕНЬЕМ.
Картинка деда обрывается сегодня. После полудня.
Неправильно обрывается. Рано.

Уже несколько раз собирался его «послушать».
Души коснуться.
Останавливали глаза.
Если бы можно было нарисовать или сфотографировать
невыносимую безнадёгу, то, его взгляд — САМОЕ ОНО.

Не хочется выныривать из этого буйства весны.
Однако — работа есть работа.
Что же случилось с тобой, дед?
Ну — давай знакомиться!

«Слышу» мысли:

— Чашку опять забыл помыть.
Куда бы корм Матвеев пристроить?
Кота уже пол года как нет, а корм зазря стоит.
Машенька бы пристроила.
Может кому сгодится? Надо выставить на площадку.
У Машеньки моей, тропинку к могилке не обработал.
Вот старый пень. Зарастет ведь. Да что уж теперь…

Ох, деда!
Давит! Как же неуютно!
Холодно. Тихо. ПУСТО.

Твоя ночь — длинная пытка воспоминаниями и мечтами — которым не суждено быть.
Твое утро — постоянные спотыкания о «ЗАЧЕМ ВСЕ ЭТО».
Твой день — душное, вязкое варево из бессмысленности, ненужности и одиночества.
Что ж ты загнал себя в темницу такую!
Ну и тяжко в твоей душе, дед!
Погостил у тебя, как будто из бака с мазутом вылез!

«Перегорел» у нас Василий Егорович. Совсем один остался.
Год — как похоронил жену — Марию Андреевну.
Пол года — как не стало любимого и последнего близкого существа — кота Матвея.
ВИЖУ!
Вижу как ты, хулиган старый, выбираешь, чем себя «успокоить».
Газ. Бритва. Веревка.
Уксус — фу!
Гадость какая!
Ну уж — ДУДКИ!

Если бы ты только знал, старый, сколько таких же как ты, в мире этом!
Сколько ЗОВУЩИХ МОЛЧА И ИЩУЩИХ НЕ ИЩА.
И невдомек вам, что надо, только ШАГНУТЬ ПЕРВЫМ,
только ПРОТЯНУТЬ РУКУ, только НЕ ОТВЕСТИ ВЗГЛЯД
и СЛОВО НУЖНОЕ НЕ ПРОГЛОТИТЬ!

Ну вот, теперь становится понятно, для чего моего коллегу в эту ситуацию снарядили.
Так.
Ну пока его нет, надо подопечного моего подготовить.
Люблю побыть ВНУТРЕННИМ ГОЛОСОМ.
Единственная возможность пообщаться с живым,
не сводя его с ума и не пугая, до непроизвольной дефекации,
от непостижимости происходящего.

Поболтаем, старый?

— Ну вот, еще посижу и пойду. Уже вроде и не страшно.
В чистое только переоденусь. Деньги не забыть оставить на столе. И записку.
— А, сирень, которую садили вместе. Кто поливать будет? Ведь завянет!
Она только-только прижилась, ей сейчас самый уход нужен!
— Да и ладно! Как-нибудь вырастет.
— А, вдруг, кому-то помочь еще сможешь?
Вдруг, есть кто-то, кому прислониться, как и тебе, не к кому, а?
— Да нееееет! Такого не бывает. Вон, у всех родственники есть.
Есть для кого быть на этом свете. Это только у меня так. Пусто.
— А, как бы хорошо было, когда вдвоем, когда рядом. Вместе. А?
— Ладно. Чего душу зря травить. Пойду пожалуй.
Ну непробиваемый старикан!
Хотя, картинка, уюта, горячей утренней каши и неспешных, вечерних разговоров,
которую я нарисовал — ЕГО ТОЧНО ЗАЦЕПИЛА!

Ага!
Ну наконец то!
Вовремя сослуживец мой!
По парковой дорожке, шла благообразного вида старушка.
Мой напарник, паря над правым плечом, с воодушевлением,
выстраивал в ее сознании, нечто авантюрное,
позволяющее порушить неприемлемость внезапного знакомства.

— Ну, Василий Егорыч, не подкачай!

Старушка, проходя мимо, достала из сумочки платок.
Мой напарник, невзначай, аккуратно вытолкнул вместе с платочком, небольшой клочок бумаги.

— Егорыч! ДАВАЙ!
Я активизировал весь спящий в дедушке тестостерон.
Мгновенно прокрутил в его воображении корриду.
Потом, одну за другой, несколько романтических сцен.

Деда схватил столбняк.
Бумажка лежала на земле.
Старушка уходила.

Опять!
Уходящая, ускользающая надежда, которую мы часто видим этой в жизни.
Потом, кусаем локти от того, что не попытались.
Не дерзнули.
ПРОШЛЯПИЛИ.

Вдруг, слышу:

— Простите великодушно! Вы что-то обронили!

Егорыч! МОЛОДЕЦ! Возьми пирожок с полочки!

Дед, проворно соскочил с лавки.
В глазах, ну прям леопарды поселились!
Решимость, раздула ауру и хаотично фонтанировала.

Старушка остановилась, обернулась на голос и с интересом наблюдала за действиями нашего героя.

Старик подошел, нагнулся, подобрал с земли листок и протянул своей визави.

— Ой! Вот растяпа — то! Это ведь рецепт мой. Мне без него — никак.
Знаете, с желудком совсем беда. Лекарство бы не дали.
Мучилась бы. Спасибо Вам! Я вот как раз в аптеку шла…

Старушка, выкладывала свои нехитрые новости, с таким удовольствием и доверием, как будто, наш дед, был первым увиденным ею человеком за последние сорок лет жизни.
Напарник постарался…

— Мария. Мария Андреевна — представилась старушка, протянула крохотную ладошку и улыбнулась.

Дед остолбенел. Как? МАРИЯ. МАРИЯ АНДРЕЕВНА…
Наваждение какое-то. Присмотрелся внимательнее.
Даже похожа. И голос. И рост.

Егорыч, только не зависай! Не время!

— У Вас все в порядке? — Мария Андреевна участливо заглянула в глаза деда.
— А… Да-да! Все нормально. Просто задумался.
— «Думающие» мужчины — моя слабость!

Ух ты! А, девушка то наша, тоже не промах! ОГОНЬ прямо!
Напарник превратился в довольную улыбку.
Вынуть флирт из ТАКИХ недр, было явно непросто.
Что это? Наш то, никак покраснел? ТОЧНО!
Старый проказник! Ну не буксуй! Развивай, развивай тему!

— Вы знаете, у меня тоже желудок. Но, лекарства не пью.
Делаю настойку прополиса и как огурчик. Лет десять уже как.
— Да что Вы говорите! Правда помогает?
— Вы не будете против, если я Вам предложу настойку. Попробуете.
И состав напишу. Поможет — родственникам скажете, достанут все необходимое. Согласны?
— Да одна я. Нет у меня никого.

Дед смотрел на собеседницу впитывая и переваривая услышанное.
Я осторожно «потрогал» душу.
В нем просыпалась уверенность.
Рождался смысл.
Появлялись, один за одним ответы на вопрос «ЗАЧЕМ ВСЕ ЭТО?»
Дедуля «возрождался» на глазах.

— Василий Егорович — наконец то представился дед.
— Мария Андреевна, пойдемте за настойкой.
Я Вас еще чаем с травами напою. Чудесная штука. Вы не поверите — мертвого поднимает!
— Аптека, Василий Егорович…
— Просто поверь, Мария… Маша… Машенька…

Он взял её под руку и они не спеша пошли по аллее.
Полыхнуло покоем, благодарностью и надеждой.
Вырвалась наружу накопленная внутри забота,
преданность и нежность.

К всеобщему РАЗВЕСЕНЬЮ, добавилось еще одно рождение.
Рождение одной судьбы для двух сердец.

Почему-то вязанные носки.
Белье на веревке и новые домашние тапочки.
Вот такая картинка продолжила оборвавшуюся историю деда.

Возьму напарника с собой.
К березкам.
Устал бедняга.
Ну, все. Полетели.

До скорого!

Часть 3.

Ух! Чуть не опоздал!
Сидит. Ножки свесила.
Мокрая вся. Дождь уже сутки льёт.

Кстати — ЗДРАСТЕ. По крышам не лазьте!

У нас — экземпляр, желающий проверить, можно ли сигануть
с крыши девятиэтажки и не поцарапаться.
Такую напасть, я разрулил бы на «раз-два», если бы не одно «НО».
Рядом с ней — ТЁМНЫЙ.
Такая же крылатая непонятность как мы, только «с другой стороны».
Засранец полный.
Подлетаю поближе.
— Слышь, чёртушка, ну-ка, подь сюды!
Ну и видок! Хорошо, что живые не видят.
Кто там стилист у них, интересно? Неужели САМ рогатый,
их так кучерявит?
Темнота, укутывавшая девчонку, отлипла от неё, сформировалась в мерзкую образину и прошипела:
— А-а-а-а! Слякоть заявилась!
Тёмный, стал раздуваться, показывая, что большой и сильный.
Горе луковое.
— Чеши-ка ты лесом отсюда, не видишь, свидание у нас скорое намечается.
Свадьба и долгая-долгая совместная гармония. -Тёмный заржал.
— Моя она. ВСЯ. Не вашего поля ягодка.
Будешь сопли тут свои распускать, на лоскуты распущу, понял?

Фу-ты ну-ты! Начинается!
Понты корявые и никакого тебе уважения.
Одно слово — гопота чёртова!

— Смотри не лопни, убогий! Отползай от неё говорю!
Ты своё дело сделал, вон как уработал человека, чтоб тебе, усохнуть до шкварки!
Или напомнить про паритет?
Не забыл, что выбор, ВСЕГДА за человеком?
Хочешь, телегу начальству накатаю? Угнездят тебя на сковородку
лет на двести за самоуправство, будет кайф и хрустящая корочка.
Вдуплил, бедолага?

ЭХ! Как же жаль, что не могу всечь ему со всей дури!
До чего же, мерзотные создания, эти темные!
Тут вам, полный фарш, из всего самого низкого и поганого,
что можно себе представить. НО — НЕЛЬЗЯ.
Ничего не попишешь — ПАРИТЕТ.
Это только в «кинах», битвы между ангелами и демонами суровые, с кровью, искрами и фейерверками.
На самом деле, ВСЕ ДЕЛАЕТ САМ ЧЕЛОВЕК. Рушит, убивает, грабит, калечит.
Или же наоборот, помогает, любит, спасает…
Вот, за поступки человеческие, мы и бодаемся.
Кого в душЕ человеческой больше, тот и победил.

Тёмный, «перетёк» из страшилы, в образ «пай-мальчика»,
с рыжими кучеряшками. Голимая милота! Невинно моргая выцветшими,
длиннющими ресницами, детским голоском, начал заливать:

— Дружище! Ну тут же всё однозначно! Устала душонка,
полный беспросвет в жизни, разочарование и никаких перспектив!
Неужели не ощущаешь её? Полностью наш клиент!

От девчули и вправду, «тянуло» холодом и непролазной тоской.

— Заткнись гадёныш. Заткнись и не отсвечивай.
Отвали в сторонку, дай с малОй поработать.
Будешь мешать — накажу.

Только бы не было поздно! Только бы этот хмырь, не успел душу высушить
и не опустошил человечка в край!

— Ну-ну, дерзай. Соплями только не захлебнись, пушистенький ты мой!
— Рыжий пацан, снова «перетёк» в страшного детину с мерзкой рожей и криво лыбился.

Я осторожно «потрогал» девчонку. Душу потрогал.
Холодно. Нет будущего. Обрывается ниточка. Совсем.
Готова прыгнуть. Нет страха. Усталость.
Держит её только — неизвестность. Она, сейчас, посередине.
Нет прошлого, которое сама вычеркнула из жизни
и нет будущего, потому что, не знает — ЧТО ТАМ, за чертой.
Ну, давай знакомиться.
Ты у нас…
Лизавета. Лиза. Красивое имя.
Очень приятно.

Посмотрим, что же тебя так придавило.

Два неудачных брака.
После второго — бесплодие. Муж, не хотел ребенка.
Три месяца назад, похоронила маму.
Разбила в хлам машину.
На работе, подставила близкая подруга.
В итоге, уволили и повесили огроменную недостачу.
Долг по ипотеке, который нечем платить.
И до кучи, на теле появилась кольцевидная гранулёма.
Ни пляжа, ни секса, ни фитнеса.
Из родных — никого.
Из друзей — тоже…

Дааааа, милая — это полная жопа!

— Я же говорил! Отпусти ты её, не издевайся!
Чёрный, вился ужиком, отодвигая меня от девчонки.
— Что ей в этой жизни осталось? Да Н И Ч Е Г О!
Давай, раз — и всё! Никакого горя и мучений, а? Отпустишь?

Что-то не давало покоя.

— Ну-ка, брысь, нечисть!
Я «включил» свет. Тот свет, небесный.
Это для гадства заострожного, как серебро для вурдалаков.
— Не лезь! Сказано же было — не мешай!

Что же так меня «царапнуло»? Что напрягло, пока душу её слушал?

— Ты, скотинка копытная, не смотришь, сколько лет человеку?
тебе пофигу? Ей же, жить и жить еще! Всё же наладить можно!

Козья морда, почувствовав, что я не нахожу варианты,
победоносно и снисходительно проблеяла:

— КАнешнА! Можно! Если желание есть.

«Жить и жить» говоришь?
Так НЕТ ЕГО, желания жить-то! НЕТ!
Сам что ли не видишь?

Гадёныш. Лезет и лезет.
Натыкается на свет, шипит, торопится дело своё закруглить.
Отвлекает, муть сероводородная.

Стоп!
Кажется нашел!
Несколько раз, промелькнул образ какого то парня.
Там у неё так темно и душно, что принял его за остальные осколки
и обломки разбитого ею, своего внутреннего мира.
Ну-ка, Лизавета, нырну еще раз, в твоё горестное варево.

Так. Смотрим. Внимательно смотрим.
Времени у меня, остаётся совсем чуть. Девчонка замёрзла.
Устала.
Вот он!
Никита.
Ничо так, видный парень.
Дальше поехали.
Давняя любовь. Школьная еще.
Целовалки-обнималки, не более того, однако, красивые какие!
Потом встречались несколько раз. Тёплые комочки от воспоминаний о нём.
В них мечты и надежда. Ну и что же мешало-то?
БЛИИИИИИН!
«Я его не достойна»?! — Да ты дура что ли?
Какого бармалея, за него всё решаешь?
«Он не предложил, не позвал ни разу, не позвонил. Значит, я ему не интересна»…
Ох, ремнем бы по жопе! Ведь, взрослый человек уже!
Ладно.
Теперь, надо найти этого Никиту.
Может и впрямь, она ему — фиолетово.

— Белёсый, ну ты скоро там? — Тёмный, пульсировал от нетерпения.
— Задолбал уже, завязывай со своими проповедями.
Всё, твоё время закончилось, утрись и отваливай по тихому.
Я её забираю. Баста.

— Хренаста! Плазма не треснет? «Забиралку» прибери, чучело".
Я еще не закончил.

— А, если я тебя сейчас сожру, вместе с бабой этой, а?
Тёмный, становился, не темным, а чёрным.
Чернота, была страшной.
От неё веяло, холодной бесконечностью.
Пустотой.
В нём, как будто, появилась дыра, вход в запределье.

— Мне, насрать на все ваши паритеты. Я рискну.
Это гораздо смачнее и вкуснее, чем таких как ты,
розовожопеньких слушать и уговаривать.
Как вы надоели уже!
Скользко уже от соплей ваших и благости вонючей!

Тёмный, придвигался всё ближе.
Ощущалась, плотно ощущалась его ярость, злоба и решимость.

Ах ты, сучонок! А, ведь, сможет!
Ему, один хрен, сковородка бесконечная в перспективе.
Так чего же осторожничать?
Хотя, фиг его знает, что их начальство, там, для таких неслухов припасло.
Ладно. Чего гадать, надо спешить, пока не началось…
Даже если мы схватимся, одному начальству известно, чем всё закончится.
А, время идёт.
Девчонка, готова сигануть в любой момент.
Упырь этот, вон как её обработал. Она уже давно не в себе.
И не даст он мне её силой от края отодвинуть.
Надо, чтобы она САМА.
Могу не успеть.
Если только потратить себя.
Немного.
ЭХ! Была не была!
Погнали!
Я могу «раскручивать» время. Для меня, оно летит с запредельной скоростью,
а для всего здешнего мира — замедляется.
Однако, при этом, моя «батарейка» пустеет.
Да, мы тоже не вечны. Наше время, тоже проходит.
Ну, да ладно, это лирика. К делу!
Вокруг, все, замерло. Затихло.
Чётче стали линии, очертания. И оглушающая тишина…
Вот бы сейчас, тёмного, в лапшу переработать!
Крылья прям чешутся!
Фиг с ним.
Начинаю искать Никиту. По кругу. Всё шире и шире.
Ну! Где тебя носит!
Начинаю чувствовать. За городом. На рыбалке.
Расстояние — не проблема, от слова СОВСЕМ.
Несколько мужичков, сидят вокруг костерка.
Тут, дождя нет, спокойно. Тихо. Бережок. Уха.
Один замер, в процессе опрокидывания стакашка с первачком.
Прям, ни дать ни взять — мечта!
Постоянный, непроходящий «БУЛЬК»!
Вечный кайф!

Шарюсь в мыслях Никиты. «Слушаю» душу.
Всё в порядке у парня. Крепко на ногах стоит.
ТАК ВЕДЬ, ПОМНИТ ОН ЕЁ!
ЕЩЕ КАК ПОМНИТ!
Ну как же так!
Надеется. Думает о ней.
… и стесняется…
Воевал. В горячей точке воевал. Ни прибздел ни разу,
а, тут, труханул! Ну что за мужики!
Как дети, ей НАЧАЛЬСТВУ!
Я, со всей своей, крылатой силой, «задуваю» ему в душу,
беспокойство за Лизавету. Фарширую его «думалку»,
мыслями и ощущениями, что она в большой опасности.
ПОЗВОНИ!
Позвони немедленно!
Она — ЖДЁТ ТЕБЯ!
Тюфяк ты малохольный! Будь мужиком уже! Действуй!

ТЕПЕРЬ НАЗАД!

Как бы там, на крыше, чего не случилось непотребного.

На крыше, всё как оставил. Говнюк в анабиозе.
Девчонка, сидит на краю. Мокнет.
Выключаю «крутилку», возвращаю время на место.

— Стой, пердёж сероводородный, секунду подожди.
Что скажу тебе. Не быкуй, тормозни и послушай.

Темный, очнувшийся от временной паузы, опять замер.

— Всё! Уйди с дороги! Что ты можешь мне сказать?
Пирожком с елеем угостить? Тебе конец.

Стало невыносимо холодно.
Не в физическом смысле, холод, как люди, я не чувствую.
Холодно становилось там, внутри меня.
Бесконечно темно и холодно.

— Если, ничего не произойдёт в ближайшую минуту — она твоя.
Слышишь, нагар ты со сковородки! Заберёшь её себе.

В темном, всё превратилось в одну большую непонятку.
Если бы, у него была пятерня и маковка, он бы, наверное, одно другим почесал.

— Чего это ты, такой на всё согласный стал, а?
Чего задумал, амёбный? Обмануть решил?
Зачем тебе эта минута?

Время идёт. Хорошо.
Никитка, там, наверное уже телефон свой теребит.
Номер ищет. Теперь, главное, нечисть заболтать, чтобы беды не наворотил.

— А, вот скажи-ка мне, погань ты чёртова, сколько душ,
ты уже в свою ипостась спровадил? Не нажрался еще?

Гадина, превратилась в похабную улыбку.

— Не-а! Еще хочу! Людишки, такие вкусненькие!
Чем поганее им — тем мне — вкуснее. Это же особый кайф,
когда доведешь до полной безнадёги, а, потом — ням!
Если еще он удавит кого, грехом свою душонку сполоснёт,
это вообще, как с подливчиком! Вкуснятина!

Ах, ты-ж, ёпмакарёк-то!
Да простит меня начальство!
ТЕЛЕФОН!
Я же не проверил,
ЕСТЬ ОН У ЛИЗАВЕТЫ ИЛИ НЕТ!
Если нет, выходит, сам её отдал тёмному.
Сил, после фокуса со временем, уже не осталось.
Придавит он меня в лёгкую.
Ну что ж, так тому и быть.
Отвоевался, похоже крылатый.

Мы, с разных сторон, двинулись к Лизавете.

И тут — как самая красивая музыка! Как победный, блин, марш!
Телефонный звонок из кармана куртки Лизаветы.
Девчонка встрепенулась, приходя в себя.
Нащупала телефон. Удивлённо посмотрела, на имя звонившего.
И…
ЗАРЕВЕЛА. ЗАВЫЛА.
В голос, как в старину, нанятые плакальщицы.
Эмоции — это конечно хорошо. Выплывает, значит, из душевной могилы.
Но — не буксуй!
ВОЗЬМИ ТРУБКУ! ОТВЕТЬ СКОРЕЕ!

— Алё… Никита?

Она слушала, что говорил ей парень.
Как же менялось её лицо, глаза…
Промелькнули, одна за другой, две мимолётные, робкие улыбки.-
— Нет, я в порядке. Да, дома. Когда, прямо сейчас?
Не помешаешь. Хорошо. К чаю? Торт? Не знаю, как хочешь.
Я? Хочу. Шоколадный. Да Никита, жду. Домофон работает.
Квартира… Помнишь!? Приезжай.

Она, с недоумением и страхом посмотрела вниз.
Пальцами, вцепилась в парапет, на котором сидела.
Очнулась наконец-то!
Попыталась перекинуть ногу обратно на крышу и тяжело застонала.
Ноги не слушались. Затекли от холода и сидения
на бетоне.
ТОЛЬКО НЕ УПАДИ, ДЕВОЧКА!

Темный пропал. Внезапно.
Как только, добыча передумала, ему, ловить стало нечего.
Если бы ему было позволено, с каким бы удовольствием,
он подтолкнул бы беднягу к смерти!
Хрен ему в сумку!

Лизавета, осторожно, перекалилась от края крыши.
Неловко поднялась и прихрамывая, побрела к двери, ведущей в подъезд.
Послушал мысли.
— «Как же я хочу его увидеть»!
— «Успею помыть голову»?
— «Почему он вспомнил? Почему»?
— «Он на такси приедет или на своей машине»?
— «Что одеть? Красную кофточку? Нет, лучше белую»…
Ну вот. Нормально.
Обычная, женская белибердень в голове.
Жить будет.

Теперь, всё зависит от них.
От каждого.
Не наделать ошибок.
И ГЛАВНОЕ — ЖИТЬ!
Счастья ВАМ, ребята!

Как же я устал…
Меня осталось мало…
Совсем…
«Поиздержался» жизненно, на этом задании.
Теперь — к берёзкам.
В тишину.
Отдохну, авось, еще на что-нибудь сгожусь.
Пока.

Часть 4.

Как там у людей говорится?.. «Не успел попрощаться — уже снова здрасте».
Хотя… У нас на это есть другой термин: «Срочная переброска».
Без предупреждения, без чая с мёдом, без берёзок и леса.
Сидел я, значит, тихо, слушал, как ветерок шуршит, и вот — хвать!
И стою. В гардеробной. В женской.
И снова ЗАДАНИЕ.
Да чтоб вас всех…
Окей, по порядку.
Свет приглушён.
На полу — тапочки, такие, знаете, меховые, будто их родила бабушка и лиса.
На стене — крючок с халатом в розовых котиках.
В углу — зеркало. А в зеркале — Она.
Маруся.
Пятьдесят пять лет. Трижды мать, однажды бабушка.
Человек, способный одним взглядом вскипятить борщ.
И выжать батарею, если та греет недостаточно.
Живёт одна. Ну как одна… с двумя попугайчиками, одной рыбкой
(упорно считающей себя акулой) и хомяком, который сбежал два месяца назад и, по слухам, захватил кухню.
И вот стоит Маруся у зеркала. Вся в себе. Вся на пределе.
Потому что сегодня — вечер встречи выпускников.
Тридцать семь лет спустя.
Бывшие подруги, бывшие красавцы, бывшие надежды — всё сегодня соберётся
в одном ресторане под названием «У Серёжи» (Серёжа — бывший троечник,
ныне владелец ресторана, бывшего ЗАГСа, бывшей школы и трёх бывших жен).
Маруся тревожится. Пытается натянуть платье «в последний раз», третий за неделю.
Оно упорно не хочет идти на компромисс с её бедрами.
Я присматриваюсь к ЗАДАНИЮ:
СОХРАНИТЬ.
Ни точек, ни запятых. Просто — СОХРАНИТЬ.
И снова без расшифровки. Кого? Что? Где?
Сохранить прическу? Лицо? Хомяка?
Никакой конкретики.
Пока я ломаю крыло о смысл этой миссии, Маруся, победив молнию на платье, выходит из дома.
Она идёт как королева.
Нет, не как та, что на монетах, а как та, что на пятиминутной готовке: кипит, бурлит, но улыбается.
И вот она входит в ресторан.
За одним столом — Катя, которая когда-то писала стихи про ветер и теперь продаёт шторы.
Рядом — Гена, бывший двоечник, ныне адвокат,
который умеет оправдать даже хлебницу, пойманную на краже у микроволновки.
И, конечно же, ОН — Валерик.
Первый поцелуй. Первый бред. Первый плейлист на кассете.
Ныне лысый, плотный, уверенный в себе как пельмень в морозилке.
Маруся его замечает. Валерик замечает Марусю.
Они обмениваются взглядами, и я — чую волну. Не любви. Опасности.
Я скипаю всё фоновое — разговоры, селфи, шутки про «где мои 17» — и сосредотачиваюсь.
Маруся и Валерик сидят рядом. Он рассказывает, как ездил в Таиланд, но боится местной еды.
Она кивает, изображает интерес, но я-то вижу — напряжение в ней растёт.
Официант приносит торт. Юбилейный. С фейерверком.
Валерик, чтобы блеснуть, берёт зажигалку и хочет поджечь фитиль.
Но, как это бывает в таких случаях, рука дрогнула, фитиль оторвался, огонь попал не туда.
Платье.
Платье Маруси.
Не то чтобы в пламя вспыхнуло — но завоняло синтетикой знатно.
Мария резко встаёт. Паника. Кто-то хватает воду.
Я успеваю одним движением оттолкнуть бокал с вином,
чтобы тот разлился и потушил потенциальный пожар, но при этом — прям в лицо Валерику.
Зал замирает.
И тут Маруся… смеётся.
И не просто так — а так, как не смеялась лет 20.
До слёз. До икоты. До конца всей гордости.
— Ну, ты и чудак, Валерик. Как был рукож… — не договорила, потому что икнула.
Ресторан оживает. Все тоже начинают смеяться. Валерик мокрый, пахнет шардоне, но счастлив.
Он смеётся тоже.
И в этот момент я понимаю: ЗАДАНИЕ ВЫПОЛНЕНО.
СОХРАНИТЬ — не платье, не лицо, даже не жизнь.
Сохранить в человеке способность смеяться над собой.
Сохранить способность быть живым, не в броне, не в пафосе.
Просто — быть собой.
Марусей.
Поздним вечером, возвращаясь домой,
она снимает туфли у подъезда, скидывает их в пакет, бормочет:
— Боже, как хорошо. Хоть бы никто не снял это на видео.
А я, зависнув под потолком, сижу довольный и отмечаю в журнале:
«Пункт выполнен. Ангел выдыхает. Срочной переброски не требуется.»
Но только я подумал о берёзках, как снизу послышался визг тормозов и чей-то мужик завопил:
— Женщина! Вы в тапках, вы на дорогу вышли в ТАПКАХ!
И я понимаю…
Отдых откладывается.

продолжение следует…