Разговор

Снег.
Легкий пушистый снег старательно укутывает мой
старый двор.
— Валя! – слышу радостный голос, – ты?..
— Я-а, — тяну, удивленно всматриваясь в
незнакомое лицо.
— Это ж я, Раиса, — почему-то виновато
улыбается она, — Щербакова из 58-ой.
— Рая?.. Ты?.. Не может быть, — выдыхаю. — Сколько ж лет-то прошло?.. Двадцать?.. Двадцать
пять?..
— Тридцать два… – обречено машет она рукой.
— Тридцать два!? – дивлюсь, – пол жизни…
— Мы ведь с мужем тогда в Ленинград переехали.
Дети настояли. Выросли, говорят, поближе к работе
надо, к цивилизации, — качает она головой. –
Цивилизацию им подавай, а вот, видишь, вернулась
обратно, к нам, в пригород, в любимый Рамбов. Пришла
проведать солнечную пятиэтажку… нашу. Она мне
снилась… всё это время, а приехать, хоть и недалеко,
некогда было. Де-ла-а, — тянет обреченно, — а вот
теперь всё, нет дел… кончились! Мужа в
позапрошлом году похоронила… здесь, у нас, на
Иликах! Ездила, ездила к нему на электричке,
надоело, наказала им, детям, чтоб купили мне хоть
угол здесь, в Ломоносове, рядом с ним… никуда больше
не хочу.
— О-ох, — выдыхаю, увидев словно наяву,
интеллигентную статную фигуру мужчины,
выгуливающего в нашем дворе на поводке их маленькую
собачонку, Тошку. У нас в Ломоносове (Рамбове в
простонародье) с роду-то никто собак не выгуливал,
особенно таких, мелких, выпустят её на улицу и все,
там и бегает сама с детворой, и тем в радость, и
собаке польза. А тут нет… на поводке. – Царство ему
небесное, Раечка, а мой-то ведь тоже
умер… в позапрошлом!
— Знаю, знаю, Валечка, соболезную тебе, видела
памятник на нашем Иликовском кладбище в центре
второго участка, — зашелестела она, — мой в начале
участка лежит у леса, чуть раньше хоронили видно.
Тебе туда не с руки идти, далеко, да и вряд ли б ты
узнала его, время-то сколько прошло… Я там и себе
местечко оставила. Вот хожу теперь, говорю с ним,
цветы посадила, да за своим местом приглядываю.
— А сколько… сколько ему было? – спрашиваю.
— Восемьдесят четыре справили…
— У-ух, мо-ло-дец какой, моему-то семьдесят
семь… не исполнилось, – смахиваю незваную слезу.
— А тебе… тебе, Валя, сколько? – уводит
разговор Раиса.
— Вот- вот, под Новый год семьдесят пять
исполнится… юбилей, даст Бог, справлю, — отвлекаюсь,
вспомнив, что как раз
вышла во двор, чтоб пройтись по магазинам за
покупками для праздника.
— У-у-у, мо-ло-дая ещё, — тянет Рая, — хо-ро-шо
тебе, поздравляю, а мне-то уж восемьдесят три, вот и
заспешила я сюда, домой… У парка в старой
«кирпичке» трехэтажной — знаешь? — квартиру
дети сняли, сказали, выкупят со временем. Хит-ря-ат…
видимо, да и правильно, зачем она им, а мне… не
долго уж.
— Пойдем ко мне, чаю попьем, — зову старую
соседку к себе, — я всё там же в шестьдесят шестой
на пятом, помнишь?
— Как не помнить, Валечка, ты ж над нами через
этаж живешь, — оживает она, да вдруг, опомнившись,
добавляет, — жила… над нами. Вот хотела заглянуть в
свою… бывшую, да не смогла, домофон на подъезде, как набрать – не знаю, да и что скажу.
Она поднимает глаза вверх, видно, на свои
окна, а затем, вдруг весело глянув на меня быстро,
словно боясь забыть, не успеть что-то важное,
затараторила:
— А, ты знаешь, Валечка, мне всё время
почему-то казалось, что здесь у нас всё как раньше,
по-прежнему… у подъезда сидят три неразлучные
подружки-вдовушки: баба Зина, баба Тоня и баба Вера. Помнишь?.. А тут вот смотрю, – нет скамейки никакой…
прям, как в городе. Там, — машет пренебрежительно
куда-то в сторону, — как только поставят новенькую
скамейку у подъезда, жильцы сразу её ломают… или
прячут, чтоб пьяниц, да наркоманов под окна не
пускать, прорва их там, деваться некуда…
гадят, безобразничают.
— Нет-нет, Рая, мы не прятали и не ломали, наша
скамейка сама от старости развалилась, — говорю я, — давно уж, как не стало вдовушек наших, да детей их…
постаревших, вот и не кому стало здесь сидеть, не
принято… теперь сидеть, все по домам, в этом ихнем
Интернете сидят.
— Да-а уж!.. А кто из наших-то, тех, кто в дом
этот солнечный новый в 1972 году заехал остался ещё
здесь… жив, то есть, — с испугом и надеждой в
голосе спрашивает Раиса.
— Из наших-то, да почитай только я, Лешка из
шестидесятой, да Катюха, твоя ж, кажется, подружка
была с первого этажа, — загибаю пальцы.
— Ка-тя! — смахивая слезы, радостно выдыхает, — надо ж, как хорошо.
— Хо-ро-шо, Раечка, — радуюсь, — хорошо, что ты вернулась… правильно.
Легкий пушистый снег укутывает старый двор.
Солнце неуверенно скользит по удивлённым окнам.
Нахохлившийся воробей… вдруг радостно чирикнул.
А разговор, кажется, прервался…
Ну, вот здесь и всё!

Автор благодарит критика и корректора (ЕМЮ) за
оказанную помощь, а также приносит свои извинение за
возможное совпадение имен, названий, диалогов,
потому как рассказ является художественным,
вымышленным, хотя и случайно подслушан в рассказах
мамы (ЕВИ)…
30.11.2016 года.