Сапог, подвинься

Март середины восьмидесятых.
Старейшее военно-морское училище города Ленинграда.
Длинный звонок, возвещающий завершение второй пары занятий. Обеденный пере-рыв. Небольшой общий холл учебного, административного и библиотечного корпусов второго этажа, точней узкий проход из адмиральского коридора к нему.
Несмотря на то, что в адмиральском коридоре расположены практически все кабинеты командного состава училища, здесь, в этом проходе всегда многолюдно. В это время курсанты спешат из учебных классов, многочисленных залов библиотек, лабора-торий, лекториев на построение в места расположения рот. Преподаватели же возвращаются в преподавательские своих кафедр, идут в столовую, кафе на первом этаже под этим холлом, спускаются по лестнице в самый большой и удобный внутренний Мин-ный двор училища. Одним словом в это время здесь царят рабочий хаос, демократия, суета. Никто и никогда не останавливается ни в холле, ни тем более в этом узком про-ходе, памятуя о двух постулатах моряков: «Не скапливаться в узкостях» и «по трапам не ходить».
Никто и никогда, но… не сегодня, не сейчас!
Теперь сей оживленный проход неожиданно оказывается блокирован. Плечом к пле-чу курсанты и старшины, мичмана и офицеры всех курсов, рангов, возрастов молча стоят здесь и, воззрившись куда-то вглубь его, сосредоточено лукаво улыбаются. Там, в самом узком месте коридора происходит что-то невиданное, небывалое: упершись су-ровыми взорами друг в друга, стоят непримиримые непреступные глыбы: начальники кафедр морской пехоты и морской практики полковник Великанов и капитан первого ранга Бравый. О чем-то оживленно беседуют!
Эти два офицера старшего начсостава, пожалуй, самые уважаемые, значимые, за-служенные, строгие и… справедливые преподаватели училища. «Горе» первокурсни-кам, да и всем остальным курсам, когда кто-то из них дежурит по училищу. Нет более дотошного, придирчивого и дотошного руководителя, чем они. И до всего-то им есть дело! И нет ничего, куда б ни проник их всесущий глаз в это время. А перед отправкой курсантов в увольнение они лично с глубоким пристрастием осмотрят каждого. Как из-вестно, курсанты большие «пижоны»: брюки клеш, фланелька ушита, ботинки на плат-форме, ленточки до самого низа спины, кокарда согнута, шинель подрезана.
Полковник Великанов – молодой, стройный, подтянутый офицер в прошлом на-стоящий «служака» морской пехоты. Форма одежды на нём, лишь красным просветом погон, да отсутствием золотых «веток дуба» на козырьке огромной седловидной фу-ражки отличающаяся от остальных моряков, негласно считается эталоном для подра-жания всеми. А поскольку кафедра его единственная, которая хоть какое-то отношение имеет к настоящей армейской строевой подготовке, то естественно эталоном является и его строевая выправка, умение выполнять армейские строевые приемы на плацу. За это его самого и других преподавателей кафедры курсанты по-морскому обидно прозвали «сапогами»! Зато все строевые смотры в училище поручают проводить именно им. А раз так, то и во главе колонны старшего начальствующего состава всегда стоит началь-ник кафедры морской пехоты, что вызывает у всех, даже у многоопытных старожил, некоторый страх, трепет перед ним, раболепное уважение.
Почти… у всех, но все же не у всех!
Капитан первого ранга Бравый – много старше полковника, опытней, в прошлом на-стоящий командир корабля первого ранга, имеет ряд боевых наград, которые скромно уложены на его кителе в обширный ряд медальных планок. Он в совершенстве знает «морское дело», обладает не менее шикарным командным басом, способным задавить всё, даже штормовой шквал. Лекции первокурсникам на кафедре читает исключитель-но сам, в разговоре с ними не громогласен, как многие, доверителен, спокоен. Его не-сколько излишний вес при таком-то внушительном росте выглядит весьма и весьма со-лидно, грозно, мощно. Лохматые седые брови в сочетании с лысеющей, глубоко заче-санной назад шевелюрой, придают лицу бывшего командира корабля, да и всему обли-ку безгранично-огромные размеры. К тому ж фамилия Бравый широко известна далеко за пределами училища, в том числе и за счет двух младших братьев, один из которых – известный кинорежиссер, другой – руководитель высокого ранга в горисполкоме.
— Прочь с дороги, — сухо, привычно зычно, не задумываясь, выстреливает полковник на входе в узкость со стороны адмиральского коридора, по-видимому, даже не разо-брав, кто перед ним.
— Са-ам прочь, с-сапог, – играя желваками и нахмурив косматые брови, на инфразву-ке выдыхает капитан первого ранга в ответ, вваливаясь всей своей необъятной массой в этот же проход со стороны холла.
Что уж там говорить о курсантах, сами адмиралы на портретах, густо развешенных здесь на стенах, от удивления открыли рот.
— Вы отдаете себе отчет, — вытянувшись в струнку, как на плацу, несолидно взвизгивает, пожалуй, впервые в жизни сорвав голос на фальцет, морской пехотинец, — «то-а-ищ ка-пер-ранга»!
— Че-е-го-о-о? – грозно, словно старинный многотонный паровоз, сошедший со ста-пелей запасного пути, гудит бывший командир корабля, не сбавляя хода. – С-сапог, подвинься, говорю тебе!
— Да-а я-а-а… те-бя-я, — задыхается Великанов и, не закончив, также продолжает движение, выпятив грудь и полностью отдавшись во власть эмоциям.
Через мгновение полковник всей фигурой упирается в огромную «трудовую мо-золь», ничего не поделаешь, положенную по статусу и возрасту «кап-разу». Руки обоих строго опущены вниз, прижаты по швам. После некоторого сотрясения тел они засты-вают в странной, курьезной, нелепой, смешной, достигшей кульминационно-всепоглощающей высоты позе, олицетворяющей бесконечно бестолковое, но сугубо интеллигентное противоборство, нет – лучше соперничество, армейских и морских ри-туалов и традиций. Что поделать? – они издавна присущи вооруженным силам нашей «великой и необъятной» страны вообще и нашему училищу в частности. Да и куда без них?
Силы их… абсолютно равны!
Ни одному не удается сдвинуть с места другого. От двух гигантов исходит невиди-мый заряд энергии, который пронзает нас всех, чудом оказавшихся рядом. У нас захва-тывает дух! Наши симпатии очевидны, но в холле висит гробовая тишина. Лишь уча-щенное, тяжелое дыхание начальников кафедр, да напряженные лица невольных свиде-телей, говорит о серьезности происходящего.
В какой-то момент возраст почтенного капитана первого ранга сказывается, Бравый первым начинает уставать и шаг за шагом сдавать свою позицию в проходе. Дыхание его сильно учащается, рот приоткрывается, голова опускается, утыкаясь лбом в подбо-родок полковника, взгляд мутнеет, теряя ориентацию в пространстве и времени.
Напряжение возрастает! Что же делать?
И вдруг… полковник Великанов останавливается, а затем и вовсе отшагивает на полметра назад, да так, что «кап-раз» чуть было не падает. Ему даже пришлось немного придержать его за локоть. Сурово сверкая глазами, взгляды их снова на мгновенье схо-дятся, морской пехотинец тихо, одними губами, так что никто ничего не может разо-брать, что-то говорит.
— Боже мой, что же это я, — шепчет он и, посторонившись, освобождает проход, — проходи, проходите Александр Степанович.
— Да ладно, Виктор, — тяжело дыша, машет рукой тот и, немного отступив назад, поч-ти доброжелательно басит, — мне ж на кафедру, проходи сам.
Так они ещё несколько секунд удивленно всматриваются друг в друга, а затем со-всем неожиданно для нас и… себя, наверно, буквально на секунду, улыбнувшись, син-хронно вытягиваются по стойке «смирно», одновременным кивком головы отдают честь и, повернувшись кругом, идут в разные стороны. Курсанты, мичмана, офицеры, с неподдельным уважением и обожанием к этим патриархам воинской доблести, пока-завшим как должно поступать истинному офицеру, да что там, и любому по-настоящему честному Человеку в ситуации захлестнувших его собственных гнусных амбиции, почему-то называемых глупым сочетанием «собственное достоинство» (при-вет «Аристономии»), поступив просто по совести и по чести. Вот уж действительно пусть «… всякий человек да будет скор на слышание, медлен на слова, медлен на гнев, ибо гнев человека не творит правды…» (из Послания Иакова).
Мы мгновенно расступаемся перед ними, расползаясь по стенкам узких коридоров училища, вытягиваясь, как только что они вытянулись друг перед другом по стойке «смирно», отбросив всякие намеки на иллюзорное либеральное позерство, и смотрим им вслед, понимая, что кличка «сапог» нашему полковнику Великанову, ну, никак, не подходит.