Мечты о сказочном «однажды»

Восхищаюсь тобой.
В тебе всё, что дрожало, кричало, болело — убили.
Ты мертвая.
И, других убивая, ты себя ощущаешь живой. — Вячеслав Прах.

— Агнес, Агнес, Агнес.
Хриплый голос пробивает дымовой заслон в ушах, проникает в голову и заполняет ее полностью. Внутри все рябит и стягивает с непривычки. Собственное имя кажется таким странным. Я делаю глубокий вдох, совсем забыв про сигарету в зубах, и давлюсь. Лёгкие уже не такие чувствительные, как уши. Порой кажется, что я способна поглощать эти едкие ароматы вместо воздуха. Кожа станет прозрачней, вены посереют, кости примут более плавные линии, и Агнес сделается полностью удушающей.
Не сразу доходит, кто зовёт. Потому что меня уже давно никто не окликал в этой квартире, в ней даже не было посетителей в нынешнем году.
Запись останавливается и с экрана старого телевизора на меня смотрит мама. Ее взгляд осуждающий. А мой, наверное, виноватый. Мы встречаемся глазами, и мне почти не сложно выносить это в течение шести секунд, потом я ищу отвлекающие предметы в комнате. Цепляюсь за увядающий цветок на верхней полке, за ободранный участок обоев, за раскачивающегося на паутине в углу паука. Только не на маму. Тогда, 19 лет назад, ей было за что меня поругать. Сейчас бы причин нашлось куда больше.
Горло саднит и я медленно кладу на него руку. Провожу по трахее и откашливаюсь. Это первая причина.
—Агнес, перестань курить.
Видео все ещё на паузе, так что это очередной плод воображения. Иногда я настолько сильно хочу с ней поговорить, что заставляю свой мозг искажать реальность. И тут же желаю. Это противоестественно.
— Агнес, поговори с кем-нибудь.
Я хочу поговорить с тобой.
— Агнес, не молчи.
Ты нереальная.
— Агнес, живи.
Я не могу пошевелиться, ее голос меня сковывает, словно заталкивает в чёрный мешок. Мусорный, скорее всего.
— Пожалуйста, Хватит. Ты не понимаешь, о чем говоришь. Ты мертва, черт возьми! Ты так давно мертва, что теперь чернее земли. Тебя нет. А я здесь! И это самая несправедливая вещь в мире.
Слезы мешают мне говорить, они текут слишком быстро, попадают в рот, заставляют причмокивать после каждого слова. Я смахиваю их и погружаю руки в спутанные волосы. Если очень сильно потянуть, то физическая боль перекроет душевную. Это никогда по-настоящему не срабатывало, но я не перестаю пробовать, получая крошечное удовольствие от боли. Чувства, какими бы они ни были, — это редкостное чудо.
Хватаю пальто, надеваю его прямо на ночную рубашку, обуваюсь и заматываю большую часть лица шарфом, остальную закрываю волосами и очками. Плевать, какая там погода, день, месяц. Ещё один вздох и я здесь задохнусь.
— Пока, мама.
Я ступаю на пустынную улочку, полностью поглощённую туманом. Прогулка по ней похожа на жизнь: впереди ничего не видно; то, что позади, давно заволокло, и ты имеешь только здесь и сейчас.
Обречённая на провал, пару раз все же пытаюсь зажечь сигарету. На третей попытке разжимаю пальцы и слежу, как она медленно падает вниз, соприкасается с водой и остаётся плавать в луже, по форме напоминающей гребень. Обхожу её и взглядом натыкаюсь на табличку с адресом здания. Как все дороги ведут в Рим, так и все мои прогулки ведут к этому дому.
Подхожу к пожарной лестнице и взбираюсь на четвёртый этаж. Когда я оказываюсь на знакомом балконе, мое дыхание прерывистое, а руки трясутся как при болезни Паркинсона.
Гамбург серый и промозглый. Его улочки сырые; дома похожи на огромные коробки, в которых прячутся тысячи бездомных; воздух такой влажный, что ещё немного и можно пить, а на этом балконе растут алые розы. Точнее, Он выращивает их. Кропит, как сумасшедший писатель над книгами, словно в этом заключён весь смысл мироздания. Возможно, так и есть. Возможно, весь смысл нашей жизни действительно заключён в протесте, в борьбе, в непослушании.
Сажусь напротив горшков с цветами и остаюсь в этом положении до тех пор, пока балконная дверь не исчезает внутри комнаты. Молодой мужчина застывает в проёме и хмурится, глядя на меня.
— Они красивые.
«Ты их сделал такими,» — добавляю про себя.
— Grande Amore, семена можете купить в соседнем квартале.
Он долго и пристально меня осматривает. Замечает голые ноги, торчащий из-под пальто край рубашки, бледное лицо и впалые щеки.
— Вы не очень-то похожи на приличного человека, — выносит он вердикт, и я издаю тихий смешок.
— Так и есть.
Мне не нужно на него смотреть, чтобы представить его выражение лица в этот момент. В девяти случаях из десяти я заканчивала свои дни сидя на его балконе, иногда поглядывая в окно, открывающее вид на кухню. Я видела его утром, лохматого и готовящего кофе. Заставала за обедом в те редкие случаи, когда он забегал домой. Неотрывно смотрела, как он готовит ужин в компании с какой-то девушкой или в одиночестве, случая музыку. Я знаю, что он любит банановый смузи, Low Roar, американскую литературу 19 века, перекрашивать стены и изучать время от времени историю.
Я также знаю, что мое знание — статья.
— Хотите зайти?
— Агнес, пожалуйста.
Голос мамы больше не нежный, он гремит в моей голове как столкнувшиеся тучи. Она в отчаянии, как и я.
Мужчина протягивает руку, и я хватаюсь за неё, хватаюсь за его предложение и за возможность хотя бы несколько часов провести в спокойствии.
— Emmène-moi.