Взгляд сверху.

Прежде всего ищите Царства Божьего
и Его праведности, и это все вам тоже будет дано.
Евангелие от Матфея 6:33 – Мф 6:33

Взгляд сверху.

Сон улетел словно голубь, напуганный криком маленького ребенка, бегущего на него. Я открыл свои красные, затянутые пеленой, раздраженные недосыпом глаза; орал старшина – необходимо немедленно покидать свое теплое убежище. Откинул одеяло, схватил висящие на табурете, дурно пахнущие носки, тут же и форма лежит, красивая, квадратной; растоптанные берцы туго обнимают мою худую голень.
… Мы все сидим на завтраке, уминая вонючую баранину с пригоревшей перловкой.
Нам хорошо.
… Мы все сидим в курилке, выпуская синий и очень вкусный дым в небо, к нему, к богу.
Нам хорошо.
… Мы все трясемся в кузове машины, ржем. Влажная от пота рука жадно сжимает холодную сталь автомата. Как же нам хорошо. Нам всем: мне, этим смеющимся, бранящимся матом и жадно курящим кретинам – моим братьям, в однообразной форме, моему автомату в горячих объятиях ладони. Мы все безумно любим друг друга. Любим ездить в машинах, что-то выкрикивать идущим по бесконечным, черным и разбитым дорогам девушкам. Любим спать на полу машины, подпирая собой товарища, пахнущего потом, табаком и пряником. А самое главное – мы любим воевать.
Все началось давно. Будучи совсем юными, нас всех отобрали для войны. Какое это было счастье! Нас научили держать правильно оружие, чистить его, а самое главное – стрелять. Нам всегда говорили, что оружие для нас ближе матери, только оно нас способно спасти. Но прежде чем стрелять, нас учили любить свою землю и свой народ. Помню, чтобы по-настоящему полюбить все это, необходимо было мыть сортиры, убирать друг за другом казармы и выполнять другие очень значительные работы. И мы полюбили свою землю и свой народ. Далее нас учили правильному отношению к жизни своей и прочей. Как-то раз нас всех повели в помещение, где каждый из нас поочередно должен был убить мухобойкой паука. Как же мы все смеялись, это было потрясающе. После того, как каждый из нас справился с заданием, в помещение внесли еще пауков, но уже крупнее, и они были ядовиты. И снова веселье, и снова радость! Перебив всех пауков, мы дружно выразили любовь к своей земле и народу мытьем полов. На следующий день нас всех, возбужденных и готовых к действию, вновь привели в помещение, но теперь задание было несколько иным. В этот раз мы вылавливали голыми руками рыб и умервщляли их разнообразными способами. На очереди, в остальные дни, были схватки с крысами, которых мы давили тяжелыми сапогами; хомяки, у которых лезли кишки изо рта от давления, создаваемого руками; кошки, за которыми мы гонялись по всему помещению с резиновыми палками, а, догнав, чувствовали мягкие тела и звук переломанных костей; собаки, которые рычали и пытались оказывать сопротивление, но все было тщетно – мы быстро учились ценить свою жизнь. После всех этих уроков мы вновь и вновь, с полной отдачей и уверенностью в правильности наших действий доказывали свою любовь к своей земле и к народу бесконечным мытьем полов.
Нам хорошо.
Когда мы стали старше нас учили стрелять. Каждый был влюблен в свой автомат. Его можно было разобрать, смазать каждую деталь, уделав все пальцы в масле, после чего с благоговеньем его собирать. А еще к нему можно было пристегивать наполненный острыми и быстрыми патронами рожок. Когда стреляешь, автомат по-дружески бьет в плечо отдачей. Совершенно ни о чем не задумываешься. Бах! – выстрел. Удар в плечо прикладом. Нос затягивает воздух, перемешанный с запахом пороха и собственного пота. Нет мыслей. Пуля со свистом прошибает мишень.
Нам хорошо.
Мы быстро взрослели – научились пить. Каждый вспомнил хмельные истории своих дедов, отцов и старших товарищей. Чтобы быть настоящим защитником своей земли и своего народа – надо уметь пить. Каждый быстро постиг эту нехитрую философию и ощутили на собственной шкуре праздность этого состояния. Обжигая глотки прозрачненькой, вливали ее в себя, чувствуя тепло и то чудесное состояние забвения, которым она щедро одаривала каждого стоящего в кругу, ждущего очереди на жидкое блаженство.
Нам хорошо.
Чтобы окончательно укоренить в наших захворалых и сморщенных мозгах мысль о защите своей земли и своего народа, мы обязаны были, в торжественной обстановке, громогласно поклясться в верности. А кому? Нас строили на плацу ровными рядочками так, чтобы мы смотрели друг другу на гладко выбритые затылки, сверкали стеклянно-черными, отражающими свет тяжелыми берцами и всем видом показывали гордость за эту процессию. Офицеры с трибун изливали в наши стороны длинные и, нам не совсем понятные, речи об этом знаменательном событии в жизни, о чести, предоставленной нам и прочее. Тут же, рядом с офицерами, стоял круглый, вечно потевший (не смотря на позднюю осень) батюшка в черной рясе и огромным золотым крестом на толстенной цепи. Низким и затяжным голосом, широко разевая рот, начал читать молитву, слова которой нельзя было разобрать. После окончания той длинной, невнятной и неуместной песни он окропил оружие и нас, одинаковых, святой водой, сопровождая словами «Благослови Боже». И вот троекратное «УРА!» раздирает наши глотки.
Нам хорошо.
Впервые нас подняли по тревоге душной июльской ночью. Под крики старшины и рев сигнализации мы поднимали свои потные и молодые тела с мокрых простыней, хватали покрывала и завешивали окна казармы; после чего, уже одетые ждали своего автомата и патронов, чтобы ловко впихивать их в рожок. Забыв про сон, и находясь в возбужденном состоянии, будто бы вместо крови в нас циркулировал крепкий и очень сладкий кофе, вслушивались в постановку задачи от старшего. Необходимо уничтожить врагов. Это наш долг. А сердце молотится там, в груди, под ребрами и щуплыми мышцами, как сумасшедшее. Это что, страх?
… Я сделал первый выстрел спустя полчаса после начала боя. Мы зачищали заброшенную деревушку близ наших границ, где, по сведениям разведки, базировались они, чужие нам люди. Вламываясь в каждый дом, мы аккуратно ступали по пыльному полу своими тяжелыми берцами, глядя под ноги, чтобы не наступить на какую-нибудь растяжку, оставленную ими в качестве милого подарка. Дула автоматов скользили по пространству различных комнат, описывая невероятные фигуры. Напряжение нарастало. Уже и небо окрасилось в темно-красную цветовую гамму, а ночь тихо уходила, забирая с собой духоту, давая власть сентябрьскому утру, с его прохладой и скупой росой на травинках. Фантазия показывала моменты из фильмов про войну, где горстку добрых солдат безжалостно накрывают огнем злые люди в масках, устроившие хитроумную засаду и безжалостно грохочут автоматы. Да, это определенно был страх, который визжал в голове: «Прекрати! Что же ты делаешь? Давай пойдем домой, а?». На это предложение ладонь еще крепче сжимает рукоятку автомата. Я же мужик. Мне нечего бояться. Я пью водку. Я умею убивать. Кажется, что нас именно так учили настраивать себя перед боем психологи, проводившие с нами занятия.
И тут я, наконец, с усилием нажал на спусковой крючок. Пуля, будто озверевший пес, спущенный хозяином-идиотом с поводка, вылетела, оставив в ушах симфонию звона и запах пороха. Я убил? Прочесав всю окрестность, мы не обнаружили никого, кроме застреленной мною кошки. Я разглядывал ее тело без головы, которую оторвало той самой пулей. Руки дрожат. В носу щекочет от подступающих слез. Не могу дышать.
Дружеский удар по спине от товарища и звонкий гогот других, обступивших нас с трупом кошки, привел меня в чувство. Поддержал бессмысленным и опустошенным смехом весь этот каламбур. Ха-ха. Очень весело. Нашел гильзу и с трепетом опустил ее в карман – повешу на шею по приезде. Кошачий, уже немного охладевший, труп взял за хвост и, под общие аплодисменты и улюлюканья, швырнул в какую-то канаву. Ржем.
Нам хорошо.
Время летело очень быстро. Мы матерели. Больше заливали в себя водки и поглощали консервы в кладовых, спали, брились, начищали до зеркального отражения берцы, мыли полы, сортиры, жрали сгущенку и «Дошираки», снова наряды, очередные работы, стирка носков, было время даже чтобы подстричь ногти и помыть в душе свое худое и белое тело, просмотр новостей и патриотических телепередач, после которых каждый из нас питал ненависть к чужим, к тем, которые неугодны нашей власти и нашему народу. Любой из нас был готов, хлебнув водки, смело идти в бой за своих. Мы выучили самые нужные фразы: «Есть», «Так точно», «Никак нет», «Виноват, исправлюсь». Нам запрещали думать, мы не читали книг, мы с презрением смотрели на остальных людей, не относящихся к нашей гордой касте, считая их действия не столь лаконичными, а мысли обыденными, не под стать нашим, возвышенным. Все на свете казалось столь никчемным. Все, кроме собственного, скупого блаженства. Все вокруг кружилось вокруг нас. Мы – центр всея существования. Мы – защитники своей земли и своего народа.
Нам хорошо.
День за днем, со стеклянными глазами, брали в руки автоматы, грузились в машины и выдвигались на зачистку. Туда ехали молча, даже не смотрели друг на друга. Извлекаю пачку сигарет, тащу одну зубами. Зажигалка. Щелк. Глубокий вдох. Дым аккуратно спускается в легкие. Выдыхаю. Вдох – сладкий туман проникает не только в легкие, но и мозг. Из груди дым выгнать легко – стоит только выдохнуть, а мозг по-прежнему остается обтянут синей пеленой. Бычок летит за борт и рассыпается ярким фейерверком на асфальте дороги. Покурил – полегчало.
Нам не впервой приходилось сидеть в каком-нибудь укрытии во время обстрела и ржать, гадая кого из нас горячо поцелует пуля-дура. Сидишь такой, думаешь, сколько же раз нам всем солдатам и доблестным генералам приходилось спасать нашу землю и наш народ: Афган, Чечня, Осетия, Украина, Сирия. От этих мыслей кровь закипает от ярости, а палец ловко нажимает на спусковой крючок, выпуская с треском пули в цель.
После боя мы вечно ликуем. Кто-то начинает выплясывать дикие танцы, сопровождаемые свистом, аплодисментами и звериным смехом. Кто-то поет старые армейские песни, на которые сползаются остальные и подхватывают на полуслове, образуя эдакий полевой хор. Кто-то, сидя задницей на холодной земле, обнимает свой автомат и хвалится соседу, как и сколько он убил врагов. Все эти гуляния длятся минут тридцать, пока старший докладывает о выполнении задания, о потерях с нашей стороны и ждет дальнейших указаний от тех, кто сверху. По его возвращении мы все строимся, снимаем головные уборы и совсем чуть-чуть, минутку, грустим по павшим в очередном бою. После чего идем искать остывшие тела наших, чтобы отправить их домой поседевшим матерям.
Нам хорошо.
В который раз наш командир, находясь перед строем и имея очень даже важный вид, с полной уверенностью в своих действиях, ставил очередную задачу на уничтожение нашего врага. Спустя пару часов были на месте назначения. Устроив засаду начали ждать. Кто ржал, краснея, в кулак. Кто курил, выпуская дым в ноги и пряча бычок в ладони. Мы готовы. Затрещала рация у командира, по которой механический голос сообщил о движении в нашем секторе. Мы напрягали слух и зрение, задерживали дыхание и смотрели в прицелы – с нетерпением ждали развлечения. О, а вот и две машины. Предохранитель. Патрон в патронник. Медленный выдох. Застрекотали автоматы.
Нам хорошо.
Я пришел в себя, когда острая боль добралась до мозга, сообщим ему о том, что пуля угодила в живот. Лежа на левом боку, наблюдал пыльные берцы, бестолково разбросанные гильзы, капли чьей-то крови, плевки и наших, которые уже выполнили свой долг – тихо-мирно лежали вытаращив глаза в пустоту. А это смешно. Нет, правда, до слез смешно. Наши почему-то отступают. А я вот тут, корячусь, чтобы лечь на спину. Автоматы заткнулись. В такой тишине стук каблуков на сапогах режет до боли слух. Лучше бы вы и дальше бранились и опустошали рожки. Тут, рядышком. Иуды. Они уже подошли достаточно близко. Танцующими пальцами скольжу по разгрузке. Нащупал гранату. Чека легла со мною рядом. Ладонь и граната. Красиво, можно натюрморт писать.
Бум.
Мам, я уже еду домой. Жди.

Мы сидели друг напротив друга и смеялись, смотря вниз, сквозь облака, на ту комедию войны, которая продолжалась между людьми. Как же это было смешно! Мы хохотали с Ним до хрипоты. Умилялись, когда очередной генерал отчеканенным шагом выходил из кабинета и скорее отдавал приказы
на уничтожение себе подобных. Какие же гримасы строили солдаты, когда пуля их нежно укладывала на землю. Умора! Невозможно без улыбки глазеть на взрослых мужчин, у которых кроме щепотки гордости за их службы в армии, какая заключалась в принятии унижений от старослужащих и последующей щедрой раздачей той обиды, скопленной за это время, больше не было ничего. Ха-ха-ха. Вся эта бесконечная погоня за идиотскими благами, за властью, уважением и статусом, за какими-то бумажками на которые покупаются женская и мужская совесть. И ради всего этого одни распоряжались людскими жизнями, а другие слепо следовали указаниям и дохли. Мы с Ним ржали, стуча друг друга по спинам, тыкали пальцам туда, вниз, показывая очередного изодранного осколками гранаты. Дико смешно!
Отсюда даже маму увидел. Она плакала. Но я никак не мог докричаться и сказать, что я погиб не зря. Или все же зря? А если так, то где меня обманули? Я ведь герой? Правда?
Говорят, что мужчины не плачут. А тут можно, тут все можно. Я давно этого не делал.