Байрон

Сколько себя помню, мне всегда нравилось сочинять. И сочиняла я что угодно и когда угодно. В детстве и подростковом возрасте я, в основном, писала стихи. Они носили лирический и крайне возвышенный характер с оттенком лёгкой грусти. Ничего не поделаешь — натура у меня всегда была романтической и даже надрывной. Соотвественно, моими кумирами в поэзии были Анна Ахматова, Марина Цветаева, Борис Пастернак и Александр Сергеевич. Однако внутри меня постепенно начало взращиваться семя любви к «конкретным» стихам. Это стихи из области «Усталый хирург подходит к окну, жадно дымит папироской...». Иными словами — что «вижу», о том и пишу, без экзистенциальных излишеств. Душа моя тянулась к ним, а вот разум никак их не воспринимал. Помню, Светлана Петровна, моя учительница русского языка и литературы, попросила меня на уроке зачитать Маяковского «Лиличка». Я со всем усердием принялась за это, как мне казалось, пустяковое дело. А потом все как в тумане… Не прочтя и четырёх строк, я резко захлопнула учебник и совершенно наглейшим образом заявила, что читать я этот бред не буду, не хочу. Светлана Петровна горько ахнула, ее большие круглые очки моментально съехали на нос от такой небывалой дерзости ее любимой ученицы. Она только и промолвила:«Оле-е-е-ся...». А что Олеся!? Олеся, надувшись и покраснев, уставилась в стену. Конечно же, позднее, уже после окончания школы, я подружила свой разум с Маяковским. Хорошо ещё, что нам не преподавали Бродского, иначе инфаркта Светланы Петровны было бы не избежать. И опять же — сейчас Бродский входит в число моих излюбленных поэтов.
К чему я все это рассказываю?
Вчера, засыпая, я вдруг неожиданно вспомнила свой стих, который написала в классе 7-8. Ну, как написала… Один раз в неделю рано утром, до уроков, я посещала факультативное занятие «Литературный перевод». Моим наставником была все та же Светлана Петровна в больших круглых очках. Моя любимая учительница. Ей было около 35 лет, она безумно много читала, всегда носила юбки в пол, на манер девиц осьмнадцатых веков, к девочкам обращалась:«Барышни», к мальчикам:«Юноши», страстно любила все виды шоколада и всегда пользовалась одной маркой духов, аромат которых был приторно сладким, но вместе с тем очень приятным и я всегда со 100-процентной точностью могла определить, кто пару минут назад прошёл по коридору. Сперва я была единственной, кто посещал этот факультатив, позднее его стала посещать моя одноклассница, заимевшая ненадолго статус лучшей подруги. На факультатив мы приносили англо-русский словарь, а Светлана Петровна — сборники стихотворений английских поэтов. Естественно, в оригинале. Задача была такой: перевести стихотворение на русский язык и придать ему литературный вид. Мне очень нравились вольнолюбивые, бунтарские и мрачные стихотворения Байрона. Однако Светлане Петровне они были не по душе. Пришлось смириться и довольствоваться тем, что настоятельно рекомендовал наставник. Много чего я облачила в форму русского языка. Не так точно и в цель, конечно, как это делал Маршак, но с максимальным усердием и азартом, дабы поразить Светлану Петровну в очередной раз, но уже в позитивном русле.
Стихотворение, представленное ниже, оказалось единственным хранящимся в моей памяти с времён факультатива и повлиявшим на моего наставника должным образом — она чуть было не прослезилась.
На мой взгляд, после его прочтения можно смело намыливать веревку — уж до того оно мрачное, печальное и пахнет безысходностью:

Когда умру, мой прах истлеет,
Ты будешь помнить обо мне.
И даже ночь тебя согреет
Букетом алых роз на милой голове.
И будешь слышать ты все ночи
Рыдание дикое до слез,
Ты будешь помнить, Аве Отче,
Ночной каприз из капель роз.
А я все так же одиноко
Гуляю с ливнями в тиши.
Пишу тебе я издалека,
Где нет ни неба, ни земли.
Не знаю я, прочтёшь ли этот,
На этот раз дурной мой стих.
Не знаю, милый, помню только сердце,
Но забываю в тот же миг.

Так и хочется живо приписать:«Аминь!»)