Собачьи дети

Два собачьих сына беспородных, ждали утреннюю смену рабочих, возле старой каменной будки проходной, древней полуразрушенной фабрики.
Я прошагал мимо, украдкой взглянув на них, что бы не вызывать ни страхов ни надежд.
Они были по своему красивы, эти дети голода и свободы. Обычной грязно-серой дворовой масти, с волчьими отливами на спинах, с неуверенно стоящими ушами, и совершенно детскими, наивно-доверчивыми, жалкими и испуганными глазами.
Я открыл дверь проходной. Всё также как везде, грозные плакаты из пятидесятых, на грязных, засаленных стенах, чёрные от грязи подоконники, чёрный рабочий телефон, висящие у дверей, и чёрная форма работников охраны, сидящих за мутным стеклом грязно-зеленого цвета.
Что бы отдать документы, и заглянуть в лицо охранника, нужно было согнуться почти пополам. Я этого делать не стал, зная наперед, что я там увижу.
Протянув документы, я почти совсем не удивился злобному окрику:
— Звони в отдел логистики! Телефон на стене висит! — прорычал голос из-за стекла.
Я набрал внутренний номер, доложился и стал ждать.
На улице — ранняя весна. Солнце весело пригревает. И почему говорят: Злой, как собака? Зачем обижают зверей? Люди, куда как злее.
Есть целая порода людей — сторожа, охранники, вахтеры-вертухаи. Глядя на них не верится, что у них есть семьи, дети любимые… Вся жизнь проходит мимо них, то входя на объект, то выезжая. Утром люди идут на работу, встречают друг друга, улыбаются, радуются новому дню, проходят в темные тамбуры, на ходу доставая пропуска, и продолжая о чем то говорить, не замечая этих опухших лиц с красными и злыми глазами, идут по своим делам, важным и не очень. А они, они всегда — стоят, сидят, томятся в ожидании. Ожидание окончание смены, прихода начальника, аванса, директорского мерседеса, сам вид которого заставляет их униженно сгибаться и бежать открывать обшарпанные давно не смазанные ворота.
И эта жизнь, лишь сутки через двое. А дома — дома ждет дневной тяжелый сон, чекушка вечером, просмотр телепропаганды, и пару мыслей о том как здорово бы ЭТИХ всех поставить к стенке, и пулеметом, прямо так — в упор! Да в общем-то и ТЕХ бы не мешало тоже стенке!
Наутро в поликлинику, на прием к урологу, где после трех часов ожидания ему пропишут те же самые препараты, что и три месяца назад. Потом в аптеку, где купит ровно половину, на остальное денег нет. Потом в гараж, почистит снег и поворчит с соседом, смахнет с «Калины» купленной на деньги бывшей тещи пыль. Потом домой, где снова он один. А следующий день проходит в сборах на работу.
Варится борщ, разливается в три поллитровые банки, накрепко закручивается, заворачивается в тряпицы и газету. Достается из морозилки сало, отрезается четверть и также заворачивается газету. Покончив с этим на душе у него становится покойно. Вечером, после новостей он уже согласен на то что ИХ достаточно и просто посадить.
Раннее утро, шесть часов. Он идет по спящему городу, лишь изредка попадаются заспанные собачники. Вчера подморозило, снежок хрустит, и он почти что бодр, и как будто даже счастлив. Ему вдруг представилось лето, и что он на даче, в своем сарайчике строгает что то для души… Но вот из-за поворота показывается сначала черная кирпичная труба, а затем и все здание завода, и летняя элегия тает, что то внутри него падает, и он лишь злобно цедит сквозь зубы:
— Расстрелять вас всех мало…