Внушаемый

Первый раз в военкомате прошёл не очень позитивно. Придя вовремя я наткнулся на помещения, где ремонта не было лет 5 – точно: стены будто растерзанные временем, сыпятся на головы студентов и не только. двое парней напротив обсуждали аптечные наркотики, довольно громко об этом рассуждали, что вызвало во мне лишь отвержение от таких скопищ людских масс. Всё-таки пройдя, но через часа три после посещения этого места. Я вышел на улицу, чтоб удержать рвоту от таких несносных чужб. На встречу мне шёл старик, он остановился:

– Добрый день, призывнычок! – как бы пропел он в иронической манере – я сразу прочувствовал эти 50 эмоций последующих за таким приветствием интересным, но ответил вежливо отнесясь к нему, – Здравствуйте! – лицемерно произнес я.

– Найдётся ли сигарета? – с надменной улыбкой проговорил он, расплываясь в своем юморном и слегка надменном естестве. Я протянул ему дешёвую сигарету из пачки «короны», на которой было относительно красивом почерком подписано: «Стиль», что меня не раз одушевляло, и смешило.

– Благодарю… – ответил он он на мой благоволительный для него жест доброй воли. Я. следя за его движениями, приметил его очки, вызывающий и не опрятный вид: помятая рубашка, блестящая на зимнем солнце щетина. Он был одет, как интеллигенция в 19 веке.

– Я давненько не разговаривал с молодыми людьми… – начал он, а немного позже стал рассказывать про свою жизнь, свои беды – что покажется типичному «бунтарю-студенту» мнимым, не актуальным, что аж поджилки бы затряслись. Слушал, к счастью, не так внимательно, не внимая его косвенным поучениям в лице его старого опыта, который, видимо, он либо говорил всем, либо выцепил меня, начав заливать свою душу в отличный от него сосуд, делясь своим опытом. Обреченно склонив голову, я спросил одно, – о чем потом пожалел, ибо за этим вопросом пошло-поехало: десятки историй, пролив свет на свою личность, вообразив себя лучшим примером для подражания он закончил через минут 30, выводя меня на беседу, чтоб, думаю, хоть сколько-нибудь он скрасил свою обыденную жизнь.

Я выслушивал его истории, проникся его личность, ибо он, как он утверждал, профессор математики в отставке? Рассказывал про беседы со своими студентами, с некоторыми интересными людьми, а, закончив свои истории, попрощался со мной, отметив нашу беседу очень содержательной и привлекательной для него. Я вернулся в военкомат, а там меня уже заискались: выкрикивая мою фамилию раз за разом, спрашивая с участников медкомиссии о моём отсутствии. Меня закинули чуть ли не силком сразу к психологу, Он был человек не из приятных. потому что его нос-картошка выделялся среди прочих черт его лица и ещё таких же участников беседы со мной, он попросил меня оголиться до пояса, показав ему руки, где значилось излюбленное место для людей с суицидальными наклонностями, не заходивших, как правило, дальше этого «ритуала», но, увидев несколько интересных для его носа-рыскалки порезов на уровне живота, зашмыгал им. Опросив меня об всём, что могло меня хоть слегка оправдать, я выдал:

– Катался на горке животом и угодил на асфальт, где и получил эти раны. – он не поверил в эту брехню, покивал головой «одобрительно», попросил девушку, которую он курировал, записать что-то, а мне ответил так: – С воображением у Вас, молодой человек, всё отлично – дождавшись утверждения на справке от его «ассистентки», подождал несколько секунд, разглядывая меня с ног до головы, и вручил мне направление к психотерапевту на другом конце города, сказал. – Всё решится там, но пока что продолжайте комиссию. Одевайтесь. Он мне сразу не понравился, но не мог же я перечить такому заявлению (хотя я потом узнал, что мог). Я спешно оделся, недовольно фыркнув ему напоследок, и продолжил «медпуть». Прочитав, что было изложено на справке, ухмыльнулся, что там было написано жирно-жирно в диагнозе так: «Расстройство личности? ». Что за бред? – подумал я, перебирая в кармане маленькую бумажку с направлением в психдиспансер, где имелся свой психотерапевт, от которого зависело попаду ли я в клинику для душевнобольных.

Через день отправился по адресу, что был указан в записке. Вошёл с горем пополам в этот диспансер, где не без помощи «ресепшена», нашёл кабинет моего своеобразного судьи, уселся, отдав в руки женщине 35-40 лет. Она была миниатюрна, черноволосая с поражающим меня тогда неимением разнообразием мимики. Сидела в своём крохотном и захудалом от времени кабинете, что по виду будто имел сотни владельцев до неё, людей, занимающих её пост. Прочитав всё, что было написано в направлении её страдальческое выражение лица сменилось на любопытство: глаза загорелись маленьким огнём от тлеющей спички, лоб «смялся», выразительными делая морщины, брови вздымались вверх, к макушке её полуседых, получёрных волосьев – она, взглянув на меня будто прочитала в моём лице, что такого недоразумения ещё в моей жизни никогда не происходило, таких недопониманий моё юношеское нутро не касалось, она лишь изменилась в лице на серый тон, который был будто ей к лицу, сказав:

– Ну, посмотрим каков ты на самом деле… «Расстройство личности? » – прочитала она повторно, выражая сокрушительное недоумение –… Иди на первый этаж, где в кабинете под номером: «8» лежат проходят тесты ещё два таких же парня. Возьми один бланк и заполняй ответы. – наставляла меня она.

Я вышел из кабинета и сразу нашёл дорогу туда, куда мне надо. Взяв бланк с вопросами и ответами, уселся на заднем ряду парт, и принялся заполнять. Вопросы были слегка удручающими, ибо только полный имбецил мог провалить его. Двое в кабинете были два парня, примерно, моего возраста: они были, по-моему, невзрачны, отличий от таких же «ботаников» я не заметил, хотя не вглядывался в их манеры говорить, в их лица, которые могли легко подтвердить мою теорию или опровергнуть. Уйдя раньше их, слышал по мере отдаления всё слабее и слабее их разговор:

–… Я и говорю! – практически шёпотом произнес один. Я, увы, не мог услышать то, что шло до этих его слов.

– А вдруг денег не хватит? А если нас поймают? – переменился в голосе второй. Сомнения и страх пожирали его, оставив в прошлом их частые смешки, шуточки до этого разговора.

– Да не бойся! – чуть ли не сопроводив свой уже не тихий, а довольно-таки громкий выкрик на в сторону своего друга, шлепком ладонью по деревянным столикам. Более уверенный студент продолжил–… Мы просто закажем и заберём закладку. Убежим, если хочешь. – протараторил инициатор чего-то запретного.

Я знал о чём они ведут речь. Кажется, даже слышала какая-нибудь уборщица в коридоре своим острым ушком, но меня посетили неприятные воспоминания: один раз наглотался таблеток, которые не продавались без рецепта ни в какую, пилюли были выписаны какому-то человеку, страдающему от душевных недугов. По телу пробежал ток, заставивший меня встрепенуться, дёрнуться. После трёх дней беспамятства от нескольких штук мне не захотелось больше, со мной из-за этого многие мои друзья перестали общаться. Вернувшись в кабинет моего «доктора», оповестил её, что благополучно написал весь тест. На что она ответила лишь:

– Отлично. Мне нужно ознакомиться с твоим бланком, но результаты будут известны позже. Можешь идти.

Через два дня вернулся к ней, чтобы узнать результаты. – Возьми этот конверт и отдай его психологу твоему. Но не вскрывай конверт! – сказала она мне после того, как я стоял минут 15 у кабинета, периодически выходя покурить, вручая мне конверт с пломбой. Не придал значения сначала этой «тайне» конверта, на котором красовалось моё имя и ненавистная мне фамилия. Доехав уже никакой до военкомата, нашёл психолога, самонадеянно отдав ему своеобразное письмецо, а он только повёл своим носом, распечатал, чтобы потом быстро пробежать глазами. Он попросил меня подождать, что я и сделал – сел на лавочку в коридоре, где веяло запахом пота, где всё ещё издавалось эхо шмыгающих «новобранцев», где через чур жёлтые потолки и стены, жёлтые настолько, что хочется спать или курить на морозе. Прождав его около минут пяти, выучил все трещинки на стене напротив: она источала в себе будто все свои века, которые простояла, каждая трещинка, микротрещинка – как у пня кольца или дуги годового прироста на наружной поверхности раковины моллюска. Он ехидно улыбался своими зубами, которых, по его наружности судить если, не должно было остаться, протянул направление в центральную психиатрическую больницу, не сказав ни слова, и ушёл, оставив меня наедине с этим листком, на котором красовалась печать: такая кислотно-синяя, но почему-то не очень пропечатанная на старой, пожелтевшей, почти доисторической бумажке.

Изначально был вне себя от интереса, любопытства, распирающего меня: «как же это пребывание будет занимательным! », но, вскоре, мои мысли переменились. Рассказав матери всё об этом, наврал о самом главном – за что меня туда и зачем, она волновалась, хотела бежать разбираться с этим недоразумением. но быстро успокоилась, взяла себя в руки. Мы приехали, до этого сдав анализы для того, чтобы спокойно лечь, сидели у заведующего этим «дурдомом». Всё произошло так быстро, что аж не успел оглянуться, а лежал уже в палате один, перечитывая научпоп про путешествие души Майкла Ньютона. Мне пока не давали встреч с моим психологом, что должен за мной присматривать, выискивая в моем поведении отклонения, но мне было, честно, по барабану, ибо еда там была, на удивление, съедобной, но через несколько дней, может, из-за книжки с рассуждением о смерти или своими тараканами в голове, почувствовал что-то странное: оно пряталось где-то под покровом моего черепа, я перед сном постоянно думал о том, что могу быть серьёзно не таким уж здоровым, начал ночь за ночью копать в себе яму, пытаясь самому себе доказать, что вполне вменяем.

Одним утром я начал ненавидеть эти крики со второго этажа, этот потолок с огромной трещиной, который намеревался однажды открыть свою бетонную пасть, чтобы захлопнув её, меня съесть, стал в дырки стен вживлять спички, мол, чтоб всполыхнуло всё разом. Меня позвали в кабинет к психологу: он был приятный старик, с блестящей, как затёртый паркет мастикой на основе скипидара, носил смешные очки-лупы, постоянно держа руки в карманах. Включил мне ноутбук с первым же тестом, который смог найти на просторах интернета, а сам отправился кушать, иногда спрашивая меня об увлечениях, о моей семье, о моей Родине, но когда он услышал город, который достаточно близко с Кисловодском, загорелся, гордо нарекая меня своим земляком, пригласил меня после обследования к себе, чтобы научить меня играть на рояле, похвалил меня за искренность, за всё на свете. Потом проверил мои ответы, дал мне пару книг. И это далеко отогнало от меня тучи депрессии. На следующий день он опять меня к себе позвал, уточнив как я еду до своей маленькой деревни, начав с этого:

– Люблю те места с горячими источниками, горами… Ох, Вы на каком поезде туда отправляетесь? «Нижний Новгород – Кисловодск? » – с мягкой улыбкой, витая в своих воспоминаниях об прошлогоднем отдыхе в теплых краях, спрашивал он, придерживая своё искалеченное, но живо морщинистое лицо, поблескивая глазами.

– Не знаю. – резанул я чуть ли не по его сердцу этим своим «незнанием».

– Как?! – в недоумении разошёлся он, заставив меня оправдываться, исключая правду о том, что сажусь в поезд не раньше, чем напьюсь.

– Я не помню уже. Это было давно. Можно маме позвонить, спросить. – не понимая, что подбиваю его на неудобную ситуацию, то есть спросить у моей матушки.

– Давай ей позвоним и спросим тогда. – слегка успокоился он, подгоняя меня к прохождению очередного теста.

Набрав номер матери и дождавшись её ответа, сказал ей, не подумав, что дядя врач хочет с ней по поводу меня поговорить. Он взял телефон, приложил к уху, представился, поздоровался, культурно и спросил, что хотел узнать о моих поездках. Справившись с очередным заурядным тестом, направился в свою палату, в которую так никто и не попал. Обследование подходило к концу и меня всё чаще навещал мой друг-психолог, делясь эмоциями, мыслями, воспоминаниями. Дело шло к выписке уже, меня провели на второй этаж с закрытыми железными дверьми, оставили ждать в коридоре пока меня не позвали на контрольную комиссию, где решится вопрос о моём здравии. Сидели 2 женщины и два мужчины в белых халатах, я заметил стул, стоящий посреди большого кабинета.

– инсценировка – подумал я, слегка приподняв краешек рта. Уселся на стул и начал наблюдать за действиями этих лиц, но прозвучал вопрос в мою сторону, который отвлек меня от созерцания этой процессии со стороны.

– Вам сколько лет? – не поднимая голову на меня, записывая что-то в свои листы, сказал один из мужчин.

– 16. – не заставив ждать, ответил я.

Одна из женщин спросила, перебив вопрос, который должен был следовать за предыдущем, показав рукой основному «говоруну», чтобы тот подождал с вопросами – Выглядите старше своих лет. У Вас, видно, что-то в жизни случилось такое, что заставило Вас повзрослеть?

Вспомнил свою бороду и пристыдился, но всё-таки ответил – Да. Мой дедушка недавно ушёл из жизни. Он мне заменил отца. – чётко и спокойно сказал я, тысячу раз засмеявшись где-то в уголке души.

Женщина улыбнулась одному из мужчин, сказав ему – Вот видишь! Я очень проницательная. Всё-таки меня выпустили с справкой о полном здравии, зачитав большую связку не известных мне понятий, определяющую мой темперамент.

Меня выписали, но я так и не явился к психологу на приобщение к классической музыке.