Дарина

История эта дошла до наших дней из глубины веков седых. Не утратила на дорогах истории ни красок своих, ни колорита.
Случилась она в далекие времена, когда на землях славянских было великое множество княжеств. И вели они промеж себя кровопролитные войны, уничтожая братьев славян, позволяя внешним врагам бесчинствовать в своих набегах на землю русскую.
В Смоленске тогда княжила Рада, дочь славного воя Стемида. Сам князь вел беспрерывные воины, находясь в вечных походах, и редко бывал в княжестве своем. Жена его, родив девочку, померла в страшных мучениях. И князь более не женился, воспитанием Рады почти не занимался. И выросла краса своевольною, с характером непокорным, слов отцовских не слушала, советам мудрым не внемля. Красивой выросла Рада, всем на загляденье. Коса русая, в руку толщиною, да по пяткам бьющая. Румянец на щеках так и играет. В глазах больших – синева, как васильки на поле. Женихов у Рады, как комаров на болоте. Да только девичье сердечко оставалось безмолвным. Ни к хазарским каганам, ни к варяжским конунгам, ни к князькам всех племен славянских. Уперлась красна девица, молвила:
— По любви я замуж пойду, а не по прихоти батюшки, не по выгоде Смоленского княжества.
Сказала, как отрубила. Стемиду все некогда было приструнить свое чадо. Он и махнул рукой, думая: «Придет время, мать – природа возьмет свое. Заревет дева, как корова, не до любви будет».
А время меж тем шло и шло. И случилось в тот года засуха великая, непомерная. Урожай на корню сгорал. Три года вереницею. Голод наступил великий и страшный, мор начался повсеместный и ужасный. Собрался народ смоленский на площади. Зашумела людская толпа, заволновалась, словно море перед грозою. Вышел Стемид к ним, поговорить, да погоревать вместе. Думу великую думать: что делать? Решили они волхвов призвать, кои жили затворниками в лесу дремучем, в скитах сырых. Люди-то святые, со всеми богами разговоры вели, о будущем ведали.
Призвали. Одарили златом, серебром, в меха дорогие окутали. Долго святые старцы совет меж себя держали, долго смотрели на небо звездное, да на требуху прирезанного черного, без пятнышка единого, петуха. И, наконец, молвили:
— Беда, Стемид, с народом твоим приключилась. А всему виной дочь твоя.
— Рада?! — изумился князь. Брови грозно нахмурил, к переносице сдвинул. — Да чем же дитя непорочное провинилась? Чем богам великим не угодила-то?
На что старцы ему и ответили:
— Вот в том-то и вина. Уже давно по годам не дитя она. А все непорочной землю топчет. Пустоцветом растет.
Задумался княже, зачесал бородку кучерявую. «За кого же дочь отдать? С соседями воюем. Чужестранцам Рада всем отказ уже дала. Не видать давненько подле терема женихов-то!»
А волхвы, мысли князя читали, и старший старец молвил снова:
— Цветень уж на исходе, князь. Скоро в поле выходить, сеять надобно. Свадьбы ждать времени нет.
— Что же делать мне, слуга Перуна? — совсем растерялся князь. Это в битвах и сечах равных ему не было. А в таких делах он словно дитя малое, не разумное.
— Отведи ты дочь свою в лес дубовый. Там, на тропах охотничьих, изба стоит. Скопище Лады.
Понял князь слова старца, пригорюнился. Предлагали отцы святые отвести кровинушку на скопище. А значит, кто первый войдет под лоно Лады, тот и лишит Раду непорочности. Отяжелеет она, и родит дитя без роду, без племени. Бастрюком вырастет. На всю жизнь клеймо – не отмоешься, на престоле не удержишься. Собрался было Семид возмутиться крепко, прогнать волхвов в глушь лесную, в землянки сырые. Да увидел он очи народа своего. Стеной стоял народ, затаив дыхание. Глаза решимостью горят. Голодные детишки матерям за подолы цепляются. Не стерпел он боль людскую. Махнул рукой, дружинникам приказ отдавая. Сам в тереме скрылся, с дочкой не попрощался.
В ту же ночь отвели Раду в скопище. Смерид ушел же в очередной поход, из которого не воротился. Сложил голову во чужой земле, от коварного удара копья вражеского. Так и не узнал князь, что Рада родила девочку, богами посланную. И нареченную потому Дариною. Урожай в тот год собрали знатный, за что Раде до земли кланялись. Сыновей-то у Смерида не было, и стала Рада сама княжить. Нард смоленский и не противился, помнил, что во имя его молодая княжна в скопище Лады ходила.

Пролетело с той поры десять быстротечных лет и десять долгих зим. Росла Дарина, глаз матери радуя. Бойкая и красивая. С косою густою и васильковыми глазищами.
Прибежала она как-то вся в слезах горьких.
— Матушка, матушка, — закричала она, и уткнулась в сарафан.
— Что с тобой, Даринушка? Кто обидел тебя, ясная?
— Подружки мои, сестрицами названы, в пылу забавы обзываются.
Улыбнулась Рада:
— Да как же тебя они называют-то?
— Дитя Удова.
Побледнела княжна, пошатнулась. Все эти годы боялась она, что правда откроется. И узнает дочь её, что она – плод Удовой страсти, в скопище Лады. И вот пришла она, беда-то. Усадила она дочь на лавочку, да и поведала своей кровинушки повесть грустную. Грустную да печальную.
— Кто же мой батюшка?
— Воин бродячий. Ероха. Обещал после похода воротиться, отыскать меня. Да все нет его. Может, как и дед твой, сгинул на чужбине. — И вздохнула Рада тяжело.
Обняла Дарина матушку:
— Не печалься, родная. Может, и приедет еще Ероха, да и все у вас сладиться.
— Нет, — покачала головой Рада. — В пылу страсти я и не назвала ему имени своего, а уж про то, что я княжна смоленская — совсем промолчала. Стыдно было.
— От чего же, матушка?
— В скопище Лады лишь простолюдинки похаживают. Те, которых никто замуж не берет, уродинки и богом обиженные. А в ту ночь темно было. Не позволила я огонь развести. Вот и не видел Ероха ни лица моего, ни стати. Наверное, подумал он, что я страшная, или кривая. Пообещал отыскать, чтобы слез я не проливала. Сказал да и забыл про обет свой.
Загорелись глазки у Дарины огнем праведным, закричала она недуманное:
— А не бывать этому! Отыщу я Ероху, и мужа твоего, и отца своего.
И записалась девчонка в дружину. Как не противилась княжна, а Дарина свое взяла. Характером в мать уродилась. Такая же упрямая и настырная. Одевалась теперь лишь в мужские платья, училась на коне скакать, да мечом махать.

С тех пор протекло пять ясных вёсен и пять нудных осень. Дарина от мечты своей не отрекалась. И стала она воином. И на мечах дралась, и копьем умеючи владела, и булавой играючи махала. А уж на коне держалась – так на загляденье. Одна из первых стала в дружине. Спрячет девичий стан под кирасу, уберет косы под шелом, и не скажешь, что пред тобою не красная девица, а отрок безусый. Все подружки сарафаны вышивают, и венки плетут, а Дарина по лесам скачет, да охотится. То зайца подстрелит, то лисицу за хвост притащит.
Однажды она шибко охотой увлеклась. Это белка-летяга заманила ее далеко – далече от леса родного. Не заметила Дарина, как закончились владения смоленские, как пересекла порубежье княжества соседского, с кем хоть и мир был, да хрупок очень. Та и ждали соседи случая, чтобы войну развязать братоубийственную. И ведь знала Дарина о том, да охота так увлекла, что голос разума и не услыхала. В чужом лесу она белку ту и настигла. Острой стрелою правый глаз и выбила. Стоит, белку за хвост держит, сама собой восхищается. А тут и голос за спиной:
— Чужое берешь!
Оглянулась Дарина: пред нею отряд, что порубежье охраняет. Пять воинов, во все оружие. Старшой улыбается, говоря дружинникам:
— Смотри, ребята, тать смоленская. С голодухи, видать, грызунами питается.
Засмеялись дружинники громко и весело. Даже кони под ними заплясали, ушами захлопали. Кровь молодецкая ударила в голову Дарине. Отбросила она белку, да меч крыжатый из ножен выхватила.
— Никто меня татем не называл, и вам не позволю. Насмешек над собою я не потерплю.
Старшой усмехнулся в бороду, обратился к молодому воину:
— Вот тебе, Ёж, и случай представился. Покажи смоленскому татю свою удаль да силушку.
Соскочил с коня Ёж, и пошел на Дарину вразвалочку. На безусом лице улыбка играет, сам мечом ромашкам головы срубает. Вот и сошлись они, взмахнули мечами, аж искры во все стороны брызнули. Изловчилась Дарина, отразила удар Ежа, и легким движением проткнула тому плечо в незащищенное латами место. Брызнула кровь на травинушку. Покачнулся Ёж, на меч облокотился. Побледнел весь, а Дарина отошла на шаг и улыбается. Оценили дружинники удар смолянина. Сошел тогда с коня сам воевода. Мужик в возрасте, в боях и сечах побывавший. Началась и промеж них схватка. Оба были ловкими, в военном деле искусны. Потому и бились долго. Да вот только воевода опыт имел большой и хитростям всяким был обучен. Сбил он с Дарины ударом коварным шелом. Покатился тот в траву густую, а по ее плечам разметались русые косы. Ахнули дружинники:
— Девица!
Сам воевода растерялся, меч опустил, и тут же почувствовал остриё вражеского меча у горла своего.
— Что, богатырь? — Дарина усмехнулась. — Проиграл ты.
И опустила меч. Стояли они друг против друга, тяжело дышали.
— Назови имя свое, девица.
— Дарина я. Дочь Рады, внучка Смерида, князя смоленского.
— Деда знал я твоего. Славный был воин. Песни до сих пор о его подвигах слагают. А отец кто?
— Ероха, наемник, — ответила Дарина, не признаваясь, что она плод страсти Удова.
— Ероха?! — удивился воевода, и меч в траву обронил. А Дарина, меж тем подобрав белку, вскочила на гнедого коня:
— Прощай, воин. Может, и свидимся с тобою на поле брани. Скачи к князю своему, скажи, что порубежье нарушено. Да про то, что девица тебя победила, сказать не забудь. — И громко рассмеявшись, поскакала она во владения свои. Только косы на ветру трепыхаются, ленточки синие с трудом их сдерживают.

Ранним утром разбудила чернавка Дарину:
— Вставай, княгиня.
— Рано еще.
— Матушка кличет. Дело срочное, присутствие требует.
— Что там еще? — сладко потянулась.
— Послы от соседнего князя прибыли, — сообщила чернавка, — что-то затевается.
— Война будет. — Сказала Дарина, и сон как рукой сняло. Вскочила она, нарядилась. — Ну, как?
— Во всех нарядах хороша, — всплеснула руками чернавка.
Дарина поспешила в горницу, где княжна Рада гостей принимала. «Ой, рассердится матушка. Ой, не сносить головы. Ой, не избежать войны». — Думы Дарину одолевали невеселые. Вошла в горницу. «Так и есть».
Там увидела она матушку свою, а супротив нее – вчерашнего воеводу. Да только какой-то смущенный и растерянный, словно красна девица на выданье.
— А вот и она, — сказала матушка, — Дарина.
— Да матушка, — поклонилась девица с почтением.
— Вот, доченька, и батюшка твой отыскался. Ероха – воин.
— Как? — вскрикнула Дарина, едва чувств не лишилась.
— Долго искал я вас, родные мои. Да вот только в терем княжеский не заглядывал. Не мог и подумать даже, что жена моя – сама Рада смоленская, дочь славного Смерида. Средь крестьян и челяди искал. Средь убогих и обиженных искал. А вон оно как вышло-то. Ну, здравствуй, моя доченька. Здравствуй, мое солнышко.
И обнял счастливый Ероха жену свою и дочь.

Так оно и было. А может и не так. Но быль до нас такой дошла.