«23 Дня.» Глава 1. (Глава 1)

Любовь сильнее смерти и страха смерти.
Только ею, только любовью держится и движется жизнь.
(И. Тургенев.)

Глава 1.

Резкий удар в грудь. Нечем дышать. Больно и жжет. Как будто я сгорела заживо. Мой крик. Такой, который оглушает за километр. Отчаянный, предсмертный, изданный только для того, чтобы попытаться вздохнуть последний раз. Но перед смертью не надышишься.
А потом темнота.

***

Ощущение того, что ты умер, не самое приятное в жизни. И после смерти тоже. Ты будто бы есть, а будто бы тебя и нет. Твое тело, которое ты мог раньше пощупать и потрогать, становится эфемерным, газообразным. От этого ты и пребываешь в пограничном состоянии невесомости и недоумения от невозможности происходящего. Все, что от тебя остается — это твоя душа.
В фильмах нам часто показывают, что в момент смерти астральное тело отделяется от физического и начинает медленно вздымать над ним в воздухе, к небу. На деле же все происходит не так.
Смерть похожа на обморок, после которого ты просыпаешься так резко, будто пил две недели, не меньше.
После момента смерти происходит пробуждение. Во время пробуждения ты оказываешься в темном-темном пространстве. Это не коридор со светом вдалеке, это гораздо страшнее. Абсолютный мрак.
Совет на случай смерти: идите на голоса. Не будете следовать им — останетесь в небытии. Навсегда потеряетесь в темноте. Поэтому некоторые и говорят, что после смерти люди исчезают навсегда. Запомните: темнота — друг молодежи, но враг покойника.

Когда я потеряла своё физическое тело, я больше всего горевала по своим шикарным рыжим локонам. Это была моя гордость. Тут же, после смерти, нужно ждать двадцать три дня перед тем, как обретешь свою прежнюю оболочку. Без физического тела, но окружающие тебя мертвецы будут хотя бы знать, как ты выглядел при жизни.
Думаю, теперь вы должны услышать историю моей смерти.

***

Всю ночь я проспала, прижавшись спиной к телу Фреда и укутавшись в утепленное овечье одеяло, потому что холод от открытого окна пробирал до костей. Фред всегда жаловался на духоту, поэтому мы сошлись с ним на том, что будем мерзнуть, но не задохнемся.
С Фредом Стаффордом мы встречались около трех месяцев, но уже жили вместе. Фред был старше моих придурковатых одноклассников, он работал баристой в известной сети кофеен, был самым популярным парнем в Сиэтле. Или же мне так казалось в силу моего буйного подросткового максимализма. В любом случае, для меня он был иным. Не таким как остальные.
Фред был идеальным прототипом для какой-нибудь фигуры древнегреческого бога. Мускулистое, хоть и выросшее на протеине, тело, светлые, как самая первая полевая рожь, волосы, которые он всегда убирал в хвостик сзади, легкая щетина, острые черты лица: скулы и нос. И глаза цвета утреннего солнечного неба. Возможно, так и выглядел в свое время Аполлон.
Я проснулась раньше него. Он всегда очень долго спал, когда не шел на работу, а мне нужно было ехать в школу. Мы снимали напополам квартирку в пригороде Сиэтла, так что путь до школы был нелегким.
В холодильнике, как всегда, повесилась мышь. В своё оправдание официально заявляю, что я, Сиа Аскеланн, абсолютно не умею готовить. Абсолютно от слова совсем. Совсем от слова абсолютно. И так далее.
Не умею ничего. Кроме яичницы.
На фон я включила телик, там шло какое-то утреннее ток-шоу для пенсионеров. Для меня в самый раз, может быть, хоть овощи научусь выращивать. Этим и будем питаться с Фредом до конца своих дней.
Я стояла на кухне в одних джинсах и лифчике, когда зашел полусонный Фред. Он, шваркая ногами, подошел ко мне и приобнял одной рукой за талию. Что-то пробурчал и потянулся за поцелуем:
— Мы не так долго встречаемся, чтобы я могла целовать тебя утром, когда ты еще не почистил зубы, — шутя проворчала я, ладошками закрывая Фреду путь к моим губам.
— Прости, я не всегда идеален.
— Кто тебе вообще сказал, что ты идеален?
— Ты. Прошлой ночью, — он ехидно улыбнулся, легонько шлепнув меня по пятой точке. — Когда будет готова моя яичница?
Я скрестила руки на груди, подняла одну бровь и возмущенно посмотрела на него.
— Я не брала на себя роль домохозяйки. Мне всего семнадцать, а мой парень уже заставляет меня стоять у плиты! Какой кошмар! — тут я немножко задумалась и добавила. — Вообще-то повар тут ты.
Фред запустил руку в волосы, задумчиво почесался, затем этой же рукой протер глаза, чтобы окончательно проснуться.
— Я думал, ты меня порадуешь завтраком…
— Мне нужно собираться в школу, — мое оправдание было достаточно весомым. — Или ты хочешь, чтобы твоя девушка пошла в школу голодная, без футболки, с хаосом на голове?
— Достаточно сексуально. — снова эта туповатая улыбка для того, чтобы я растаяла. Ха. Не тут-то было. По утрам со мной лучше не шутить. Особенно если вы хотите забрать мою еду.
— Тебя возбуждает вид бомжей? — я скривилась и с наигранным презрением отодвинулась от него на шаг.
— Боже мой, Сиа, просто иди уже в школу, ради Бога. — Фред махнул рукой, и неспешно удалился в ванную. Надеюсь, чистить зубы.
Кто же мог знать, что это будет последний утренний поцелуй в моей жизни?

Фред действительно был поваром, такое у него было образование. Но в момент наших с ним отношений он работал баристой. Варить кофе и рисовать забавные латте-арты ему нравилось больше, чем фаршировать курицу в дешевых китайских ресторанах. По правде говоря, Фред Стаффорд был жутким ленивцем и бездельником. Эта вещь была одной из немногих, что пугала меня в нем. Большую часть денег за аренду нашей совместной квартиры давала мне старшая сестра. Родителям Фред жутко не нравился, поэтому они от такого финансирования моего будущего сразу отреклись. А Кэролайн, которая была старше меня всего на три года, была единственным человеком в моей семье, кто принял моего парня.
Моя сестра всегда очень лояльно относилась ко всем моим начинаниям в жизни. Родители, настоящие американцы, даже слышать не могли о том, что их младшая дочь живет и встречается с двадцатидвухлетним шведом, который варит кофе. Не такой судьбы они для меня хотели. Думаю, моей ранней смерти они тоже не особо желали. Интересно, как они там? Жалко, что после смерти нельзя наблюдать за своими родными. Когда переходишь границу миров, полностью отрезаешь себя от реального мира, оставляя о себе только память.

Пока Фред прихорашивался в ванной, я успела быстро поесть, помыть посуду и кинуть его носки в стирку. Наспех собираясь, пыталась найти свою любимую футболку, но та оказалась в стирке вместе с носками. Тогда взяла первую попавшуюся под руку, но более-менее глаженую футболку. Скорее, даже топ, но достаточно приличный, без выглядывающего наружу пупка. Без рукавов, выцветшего розового оттенка, с черной пальмой в качестве принта. На скорую руку завязала гульку на голове, кинула на плечо рюкзак, не забыв ключи от машины, отправилась навстречу знаниям.

Обычно в школу меня возил Фред, так как права я получила совсем недавно, а машину сестры я очень боялась разбить, несмотря на то, что она далеко не новая. Кэролайн подарила мне её на семнадцатый день рождения, по причине того, что купила себе новую, более улучшенную модель машины. Но так как Фред предпочел поваляться на диване часок-другой, мне пришлось ехать самой. Столкнуться со своими страхами лицом к лицу в прямом смысле этого слова.
Несмотря на то, что проблем со сном у меня обычно не бывает, в тот день я не выспалась, отчего всё утро чувствовала вялость и пребывала в слегка апатичном состоянии. Мне даже хотелось остаться дома, как будто я предчувствовала что-то плохое. Наверное, каждый человек подсознательно знает день своей смерти.
За завтраком я выпила две чашки кофе, понадеявшись, что это меня хоть немного взбодрит, но от кофеина стало всё только хуже: у меня поднялось давление и начала кружиться голова. Садиться за руль в таком состоянии было самой большой ошибкой в моей жизни.
До начала урока оставалось полчаса, но урок искусств (он был у нас первым) я не особо любила, поэтому иногда позволяла себе опаздывать. Или не ходить вообще, хоть это было и неправильно.
Закинув рюкзак на задние сидения, я уселась в машину, предварительно стукнувшись головой о крышу. Я была не особо высокого роста, но иногда моя неуклюжесть давала о себе знать.
Вдох-выдох, Сиа. Это просто дорога до школы.
Именно из-за моей неуклюжести и истеричности я очень боялась водить. Но любовь к скорости была сильнее страхов и панических атак, которые часто у меня случались перед поездкой.
Моя подруга Катарина иногда называла меня «страшилой». Нет, не потому что я была некрасивой или какой-то кривой. Внешность у меня была очень даже привлекательная. Мои золотисто-рыжие волосы, льющиеся волнами по спине, всегда очень эстетично выглядели на фоне стройного тела, а россыпь веснушек на щеках, носу, груди и руках, была похожа на рыжий Млечный Путь; только на типичную средневековую рыжую колдунью я не подходила — глаза у меня были светло-карие, а не зеленые. Страшилой же она называла меня потому, что я была очень пугливой особой. Буквально боялась каждого шороха, а фильмы ужасов терпеть не могла. В отличие от Катарины.
Катарина Лен Эвермор была самым странным человеком в моей жизни. Лен – довольно непривычное слуху имя. Но тут все просто: её мама была бельгийкой. Многие считали её конченной стервой, но не я. Наверное, я одна знала настоящую Катарину — понимающую и самоотверженную. Её характер был таким же сложным, как высшая математика. Она была жутким скептиком, все её черты были наполнены какой-то холодностью, отражавшейся даже в её бездонных и пустых черных глазах. Образа «Снежной королевы» ей добавляли всегда идеально уложенные волосы, такого белесого, льняного цвета, а также очень узкий, без единой горбинки носик, острые, словно вершины гор, ключицы и немного выдвинутая вперед верхняя губа.
Она редко выражала эмоции на людях, часто беззвучно смеялась. Однако всё это не придавало ей картинно-кукольного образа. По правде, иногда Катарина походила на труп.
Не любили Катарину не за вспыльчивость и истеричность, а за излишнюю жестокость. Кто-то даже в шутку называл её «машиной для убийств». Она никогда ни с кем не ругалась — она сразу начинала давать отпор или мстить. Для Катарины не было чем-то зазорным опрокинуть поднос с едой на обидчика, если её честь и достоинство были задеты за её спиной. Она могла затравить любого человека, перешедшего ей дорогу, нашептав про него гадости на ушко нужным людям; раздавить его, даже не трогая пальцем. Из-за этого многие думали, что Катарина просто использует и меня, и других.
Но я её любила. При всём этом её убийственном характере, она была безумно любопытной и авантюрной, хоть и не показывала этого. Катарина могла примчать мне на помощь, даже если бы я была в другой стране, на другом континенте, в другой части света. Я знала, как она дорожит мной. Просто она проявляла свою заботу и любовь слегка нетрадиционным способом.

Погрузившись в свои мысли, я не заметила, как до школы осталось ехать всего лишь минут пятнадцать от силы. Я потянулась рукой за телефоном в карман куртки, которую я успела накинуть перед выходом из дома. Тщательно пошарив то в одном, то в другом кармане, я немного испугалась, что потеряла телефон. Знаете, это было такое чувство, когда сердце буквально уходит в пятки. Я решила, что спокойнее будет думать, что я оставила телефон дома. Мда уж, скучноватый будет день.
Дабы хоть как-то скрасить дорогу, я немного наклонилась в сторону автомагнитолы, «car radio». По-английски это звучит красивее. Только вот она никак не хотела включаться. Кнопка заела.
Я сделала ещё усилие, чтобы включить эту чертову магнитолу. (кто вообще придумал это название?) И настолько отвлеклась, что перестала следить за дорогой.
Резкий звон в ушах. Очень противный, громкий. Хочется заткнуть уши, но я не чувствую тела.

А дальше темнота.