«23 Дня.» Глава 2. (Глава 2)

Глава 2.

Нас было двое, когда я очнулась.
Было трудно открыть глаза, но когда я все-таки это сделала, смогла разглядеть смазанную фигуру мужчины, сидящего рядом со мной. Он как будто не обращал на меня внимания: смотрел в стену, пел какую-то песенку себе под нос, притопывая в такт ногой.
Голова буквально раскалывалась на части, но вместе с тем внутри, где-то у солнечного сплетения, я ощущала невероятную легкость и неадекватное чувство эйфории. То, что я сидела в абсолютно незнакомом месте, меня нисколько не пугало. Наоборот, все будто бы так и должно было быть.
Сначала все вокруг плыло перед глазами, но я четко видела, что сижу на каком-то стуле, видела свои ноги, руки, длинный, можно сказать, бесконечный коричневый коридор, множество светильников, слепящих не хуже полуденного солнца в Калифорнии. Все было таким живым и мертвым одновременно.
Мужчина, сидящий рядом со мной, выглядел очень потерянным. Переодически он почесывал свою длинную густую бороду мозолистыми толстыми пальцами, при этом не сводя глаз с какой-то невидимой точки на стене. Резкий свет ламп очень некрасиво падал на его коротко стриженную голову. Нос с заметной горбинкой, присущей народам гор, свет искажал еще больше. Это придавало ему какой-то грубости.
Я помнила своё имя, свою жизнь, но никак не могла вспомнить, как я тут оказалась.
Тишину разрезал голос, доносящийся из неоткуда. Женский, очень нежный и приятный, как бабушкин мёд.
— Душа номер пятьсот десять, пройдите, пожалуйста, в кабинет реставрации памяти.
Я что, в больнице? Что за кабинет реставрации памяти? Первый раз о таком слышу.
Мужчина продолжал игнорировать действительность.
Я растерялась и начала оглядываться по сторонам. Но та самая душа номер пятьсот десять никак не появлялась на горизонте.
Спустя две минуты молчания, голос зазвучал снова:
— Душа номер пятьсот десять, пожалуйста, не заставляйте нас ждать. — голос девушки не изменился совсем. Ни капли раздражительности в нём не послышалось.
Наконец, мужчина оторвался от невидимой точки на стене и поднял на меня взгляд.
— Посмотри на своё запястье. Там написан номер. — в доказательство своих слов он поднял свою руку и показал мне серийный номер на запястье. Пятьсот одиннадцатый.
Я повернула ладонь внутренней стороной. И правда, на моём запястье была выбита маленькая черная татуировка — пятьсот десять. И больше ничего.
— Кто… Кто это сделал? Мы, кажется, не в концлагере, чтобы нам давали серийные номера. — меня факт наличия татуировки очень насторожил. Не помню, чтобы я её делала. Хотя что я вообще помню, если я даже не знаю, где я?
— Они. — всего лишь ответил мне мой собеседник.
— Кто «они»?
— Они — это вся эта шайка людей, управляющих Загробным миром, которых живые привыкли называть Богом. — мужчина говорил так спокойно, как будто всё, что он сказал, было абсолютно нормально.
— Что вы несёте?
— Дорогая, — он повернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза, будто пытаясь просверлить меня взглядом, — ты умерла. — он закинул ногу на ногу и скрестил руки. — Иди, лучше не заставляй их ждать.
Я остолбенела. Как умерла? Но это же просто невозможно! После смерти ты просто… испаряешься. Гниешь в могиле метр на два, постепенно разлагаясь. А я живая! Я могу двигать конечностями и разговаривать, видеть, слышать, дышать. Или нет?
На секунду задумавшись, я заметила, что больше моя грудная клетка действительно не вздымается вверх и не опускается плавно вниз, как это было всегда. Я существую, но не потребляю кислород. Ноздри больше не расширяются и не стараются вдохнуть прохладного воздуха.
— Чем дольше ты тут сидишь и греешь свою задницу, тем больше ты злишь их. — да, собеседник мне попался не самый вежливый.
По совету моего нового знакомого я оторвалась от кресла и встала. Попыталась встать.
Голова кружилась неимоверно. Казалось, я не контролирую себя и своё тело. Ноги подкашивались так, будто их все переломали. В итоге я чуть не грохнулась на пол. Создавалось ощущение, что я перепила накануне. Хотя этим, похоже, грешил мужчина, сидевший рядом со мной. На трезвую голову чушь про Загробный мир нести не начнешь.
Собравшись с силами, я дернула ручку двери. И…

Когда я открыла глаза, все вокруг было очень белое. Как в медицинском кабинете, только светлее. Как будто сотней ламп стали светить мне в лицо.
И опять я оказалась на кресле, только в разы удобнее, чем в коридоре.
— После сильных ударов души часто падают в обмороки. Даже после смерти. — я слышала вблизи какой-то женский голос. Тот самый, что звал меня в кабинет.
— Какой смерти? — у меня слипались глаза, и я точно не могла видеть, где нахожусь.
— Вы помните как вас зовут? — повторил тот же голос.
— Сиа. Сиа Аскеланн. — говорить было немного больно. Звук собственного голоса резал мои уши, словно противная ржавая пила.
— Возраст? Место проживания?
— Семнадцать лет, Сиэтл, Такома.
Мои родители с сестрой жили в Сиэтле, поэтому я провела там практически семнадцать лет жизни. Лишь полтора месяца назад я перебралась к Фреду в Такому, город, что был недалеко от Сиэтла. В Сиэтле была вся моя жизнь, а в Такоме… Ну, а в Такоме, была небольшая квартира Фреда, которую он снимал практически даром у сестры подруги матери по линии отца его троюродного брата… Короче, у знакомых. Удивительно, но даже несмотря на то, что денег от аренды жилья оставалось много, он не пытался их отложить, а, наоборот, тратил их направо и налево. Фред был ужасным транжирой.
Наконец, я смогла разглядеть женщину, задававшую мне вопросы. Она была очень маленькая, тоненькая, вся в черном. На фоне загорелый кожи особенно выделялись широкие и густые брови и заметная щербинка между зубами. Ей было где-то около тридцати пяти. Она что-то печатала своими крохотными пальцами на самом обычным компьютере, иногда отвлекаясь на меня.
Но вдруг клацание прекратилось. Она переменилась в лице и взглянула на меня своими ярко-зелеными, похожими на только-только созревшие яблоки, глазами. И в этот раз тихо-тихо прошептала себе под нос: «Это какой-то глюк в системе или ошибка, но… Такого не может быть.»
Она сощурилась и подозрительно вгляделась в меня.
— Сиа, вы помните, как вы умерли?
Меня будто холодной водой окатили.
— О чем вы? Я же сижу перед вами очень даже живая.
Она засуетилась на своем кресле. Посмотрела на руку, на которой были часы, чем-то напоминавшее Apple watch, но более модернизированные. Над дисплеем часов высветилась какая-то голограмма из непонятных мне символов и знаков. Она сделала пару движений в воздухе, и послышалось подобие телефонных гудков.
— Да, Эрика? — в комнате раздался бархатистый мужской голос.
голос.
— Мистер де Вер, у нас тут сбой в программе… Я ничего не понимаю… Не могли бы вы подойти ко мне? — женщина, которую, судя по всему, звали Эрикой, говорила очень быстро и сбивчиво, потирая маленький лоб такой же маленькой ладошкой.
— Ждите.
И снова послышались гудки.
— Подождите, пожалуйста. — женщина обратилась ко мне.
Она встала и принялась ходить по комнате.
Было невооруженным глазом видно, что она волнуется. Её чуть ли не трясло.
Второй человек за сегодня говорит мне о том, что я умерла. Но как же так может быть? Ведь за границей жизни нет ничего, только пустота… Или нет?
— Простите, а что со мной случилось? — пытаясь сохранять спокойствие спросила я. А то ведь не каждый спокойно может отнестись к тому факту, что он мертв.
— С этим мы и пытаемся разобраться. — от волнения женщина искусала себе всю нижнюю губу до крови. Мне хотелось подойти к ней и попросить не волноваться так сильно. Ведь, в конце концов, умерла тут не она, а я.
— Я действительно умерла?
Женщина посмотрела на меня как на отсталую.
— А есть другие варианты?
— Но если бы я умерла, меня бы уже не было.
— Тебя и нет. В мире живых. — она отвечала мне так, будто я спрашивала что-то до ужаса элементарное и очевидное.
— А где же я тогда?
— В мире мертвых. Где же еще?

В ожидании какого-то мистере де Вера мы провели минут десять, показавшиеся для меня вечностью. Хотя существует ли вообще время в мире мертвых?

Все время ожидания я потратила на осмысливание происходящего. Знаете, очень непривычно было чувствовать себя мертвой. На меня накатила всепоглощающая волна ужаса, которая вскоре сменилась на отчаяние. Мне было страшно не за себя, а за
своих близких. Ведь они там совсем одни, без меня. Родители и Кэролайн наверняка буквально убиты горем. Любимая младшая дочь ушла из жизни слишком рано. Представить невозможно, какую боль они испытывают сейчас.
В голове мелькали образы и имена тех, кого я любила. Катарина, Робб… Мои самые лучшие во всем мире друзья. Эдди и Эстер, мои корги, прожившие со мной бок о бок семнадцать лет.
Представляю, как Эстер скулит ночами напролет, потому что ждет меня, чтобы лизнуть мою сухую щеку. А Эдди вечно сидит у входной двери, надеясь, что увидит, как я снова вернусь в родительский дом, подниму его на ручки и крепко-крепко обниму.
А Роберт вместе с Катариной проводят время вместе, хотя никогда этого не делали. Чтобы сохранить память обо мне. Делают так, потому что я бы этого хотела. Так-то они пересекались крайне редко — слишком разные у них были характеры. Катарина — вспыльчивая и властолюбивая, Роберт — скромный и очень самоотверженный.
Катарина сейчас наверняка сидит у себя дома, слушая на моем виниловой проигрывателе, который ей отдала моя мама, наш любимый альбом группы Oh Wonder. «Алексис, ну что вы, это совсем не обязательно. Это ведь вещи Сии.» — так отпиралась от подарка Катарина. Она жутко не любила принимать подарки, но обожала их дарить. Катарина вся состояла из множества маленьких противоречий и вредностей. Но при этом было в её характере что-то такое возвышенное, благородное, например, умение держать себя на людях, не поднимать никогда голос, а говорить тихо, но всегда так, что пробирало до мурашек. Такие женщины, как она, становились императрицами, великими учеными, оставляли свой гигантский след в истории человечества. И я не сомневаюсь, что Катарина Эвермор была одной из них.
Роберт Уандер, мой лучший друг, опять наверняка раскусывал себе губы до кровоточащих трещин, сжимая при этом кулаки так, что на коже оставались следы ногтей. Роберт был эмпатом. Он всегда переживал за всех больше, чем за самого себя. Любую проблему близкого человека он принимал так остро, так близко к своему большому и заботливому сердцу, что эта же проблема начинала пожирать и его самого. Он будто уходил в переживания другого человека с головой. Страшно представить, что с ним творилось после моей смерти.
Когда мне было пятнадцать, в девятом классе, я была близка к анорексии. Мой вес был критическим – тридцать восемь килограмм при росте сто шестьдесят девять. Вы сейчас точно скажите: «Сиа Аскеланн полнейшая идиотка!» А все почему? Потому что резко сбрасывать весь я стала после того как Уоррен Холмс, одиннадцатиклассник, отказал мне. Я втрескалась в него по уши еще в восьмом, а в девятом начала просто с ума сходить от безответной любви, которая была присуща исключительно фанатикам. Уоррен считал себя самой важной персоной в школе. Да, у мальчика с ЧСВ все было в порядке.
Роберт безумно за меня переживал. Каждый чертов день он боролся за один лишний «+1» килограмм на весах. Он помог мне побороть булимию, каждый день напоминал о том, как я прекрасна и что мальчишки не стоят моего здоровья и нервов. Отношения отношениями, но жизнь тебе никто не вернет. Сейчас я это понимаю как никогда.
Во времена обострений, когда я сидела только на воде и жидких питьевых низкокалорийный йогуртах, Робб брал меня под ручку и чуть ли не силой приводил меня к себе, чтобы я хоть по чуть-чуть, но ела под его надзором. Для таких случаев его мама готовила для нам мак'н'чиз. Мои любимые макароны с сыром. Сыр. Вот, что могло бы возвратить меня к жизни прямо сейчас.
Какой вывод из этой ситуации? Я дурочка, потому что медленно убивала себя ради идиота, который даже футболку себе погладить не может. Робб и Катарина — лучшие люди, которые случались в моей жизни. А Уоррен Холмс полное говно. И даже эти его глубоко посаженные темно-синие глаза не перекрывают этот факт. Разве что только чуть-чуть.
Воспоминания о близких мне людях тысячью маленьких ниточек переплетаются в моей голове. Рвут мне мозг на части. Слишком больно и слишком тяжело знать, что больше я их никогда не увижу. От этого хочется умереть, будучи уже мертвым. Сложно представить, что чувствуют люди, ищущие выход в смерти. Будто бы смерть избавит тебя от проблем. На самом же деле она умножит эти проблемы в несколько раз, только их придется расхлебывать не тебе, а твоим близким.
Мои мрачные рассуждения прервал стук в дверь.
— Эрика, я войду? — послышался очень чистый, будто бы отрепетированный заранее, голос, обычно присущий актерам. В такие голоса влюбляются.
— Да, проходите, мистер де Вер.
Дверь открылась и мужчина зашел.
Мистер де Вер был синеглазым мужчиной с широким лицом и гладкой кожей. Он был в меру высокий, всем своим видом напоминал главного героя рекламы какой-нибудь супер-эффективной зубной пасты. Я на сто процентов уверена, что зубы у него блестели не тусклее софитов в театре. Больше всего в его внешности в глаза бросались волосы: залакированные до полумертвого состояния, стриженные по последней моде. Свет падал на них так, словно они были вылеплены из пластилина.
И во всем этом внешнем виде не было ни капли живого, кроме глаз. Переступив порог комнаты, он мельком глянул на меня, как будто нечаянно. И этот осмысленный взгляд был единственным, что соединяло его с миром живых. В них была его душа.
И он, и эта женщина по имени Эрика походили на манекены, в которых были заточены несчастные души.
И это пугало.
Неужели я буду такой же? (Страшно было представить и то, что мои волосы тоже станут похожи на пластилин. Зачем же я тогда ихъ отращивала?)
В это странной комнате с ослепляющим светом располагался большой надутый диван. Больше всего сейчас хотелось лечь на него, нет, даже плюхнуться с разбега, чтобы мое тело отпружинило от такой мягкой на вид набивки, и я просто уснула. Уснула и проснулась уже дома. Рядом с Фредом. Пускай даже он опять перетянет одеяло на себя. Лишь бы проснуться снова живой.
Вместо меня на этот диван сел мистер де Вер. Всю элегантность его образа нарушило то, что, садясь на него, он схватился за спину. И это был второй маячок, подающий сигналы о том, что мистер де Вер ещё жив.
— Вроде и мертвый уже двадцать лет, а спину всё равно ломит. Адство какое-то. — напряженно выдохнул он. — Ну, что у вас случилось, Эрика? — он закинул ногу на ногу, приоткрыв носок из-под, вероятно, очень дорого, сшитого на заказ темно-синего, как и его глаза, костюма, скрестил руки на груди и принялся ждать.
— У нас проблема с душой номер пятнадцать. — слегка сбивчиво ответила Эрика.
— Имя?
— Сиа…
— О, кстати, Эрика, дорогая моя, у вас тут случайно не завалялась обезболивающая пастилка? — совершенно отстраненно вбросил мистер де Вер.
— Нет, но вечером будет поставка. До сих пор дает знать прижизненное искривление позвоночника?
— Да, так, как там её? — мистер де Вер потянулся, зевнул и снова посмотрел на меня, но уже как-то пренебрежительно.
От обиды я даже кашлянула. Как бы давая знать, что я тут тоже вообще-то нахожусь.
— А, — Эрика, стоявшая до этого ко мне спиной, повернулась в пол-оборота в мою сторону. — Сиа…
— Аскеланн. Из Такомы. — напомнила им я, немного подняв голос.
— А дата рождения?
— Пятое декабря, 2000 год.
— Так, — задумался мистер де Вер, — и в чем тут у вас проблема?
— Проблема в том, — начала Эрика, снова расхаживая туда-сюда по комнате, — что компьютер при вводе данных этой девушки выдает ошибку.
— Эрика, но это же невозможно. Наши компьютеры точнее и мощнее, чем компьютеры в мире живых. Они не могут выдавать ошибку. — в конце он будто надавил на Эрику, отчего она сразу же за торопилась подойти к компьютеру. — Может, ты ввела что-то не так?
— Ладно, мистер де Вер. Вам стоит посмотреть самому.
Она принялась усердно кликать мышкой, одновременно набирая мои данные на клавиатуре. Мистер де Вер неспешно подошел к ней. Он делал это с такой неохотой, что было видно, что эта работа ему уже в печенках сидит. Спустя несколько манипуляций с компьютером, на экране высветилась надпись: «ошибка».
Мистер де Вер изумленно поднял брови, и издал протяжное «о-о-ох» так, будто обыгрывал какую-то драматическую роль в театре.
— Что же… Эрика, это весьма странно. — в конце-концов ответил он. — Нам нужно позвонить в архив. Там точно должен быть записан срок жизни этой девушки.
— Стойте, — фраза «срок жизни» меня возмутила. Я человек, а не предмет какой-то! — срок годности, совсем как у глазированного сырка из магазина?
— Совсем как у глазированного сырка. — подтвердил мистер де Вер.
— Мне звонить в архив? — осторожно поинтересовалась Эрика, прервав наши гастрономические рассуждения.
— Да, я думаю, стоит. Надо же куда-то её определить.
Эрика поднесла руку с умными часами ко рту и сказала: «Архив земной жизни, пожалуйста». Послышалось подобие гудков, но никто не ответил.
— Кажется, у них перерыв на обед. — предположила женщина.
— Попроси их прислать данные мне немедленно.
Эрика опять уткнулась в компьютер, видимо, отправляя запрос сообщением в этот самый архив.
— Так-с, — протянул мистер де Вер и взглянул на свои часы. В момент они спроецировали голограмму, на которой было изображено досье, совсем как в шпионских фильмах. — Сиа Аскеланн, семнадцать лет, мать — Алексис Аскеланн, отец — Генри Аскеланн, сестра — Кэролайн Аскеланн, бла-бла-бла, — он читал мои данные нарочито уныло, как вдруг запнулся и действительно удивился, — дата смерти — тридцатое октября две тысячи пятьдесят восьмого года. Ей должно быть пятьдесят семь… — тут он посмотрел на меня и покачал головой. — Бред…
— Мистер де Вер, но мы никогда не совершаем ошибок. — заплетающимся языком стала зачем-то оправдываться Эрика. — Все: дата рождения, дата смерти, срок жизни, даже семья, в которой ты родишься — написано в жизненной программе. Она есть у всех. Это правило, которому подчиняются все. Хотят они того или нет.
— И тем не менее произошла ошибка. Сбой в системе.
— То есть, я не должна была умереть? — по телу пробежала дрожь и я, казалось, побелела.
— Поздравляю вас, — мистер де Вер повернулся ко мне, — Сиа, вы первый человек в истории, который смог сломать всю нашу чертову систему. Вы обманули жизнь и смерть.
— И к сожалению, эта моя уникальность не пошла мне на пользу. Как видите, я в загробном мире, где оказаться не очень-то и хотела.
— Зря вы так. У нас тут поинтереснее, чем у живых. — Эрика как будто обиделась на то, что я не захотела быть мертвой.
— А вдруг вы меня сейчас в ад засунете?
— Его нет. — усмехнулся де Вер.
— Стоп. А Рай?
— Тоже. Загробная жизнь более «прокаченная» версия обычной, досмертной жизни.
И тут мне в голову пришла идея, как вытащить себя из этого безумия.
— Ладно… Раз я умерла по ошибке, может, вы могли бы оживить меня, а я просто проснулась бы живой у себя дома и поехала в школу. И забыла бы это как кошмар.
Эрика и де Вер переглянулись и расхохоталась.
— Оживить? — переспросила Эрика. — Никто не смеет перейти границу из загробного мира в обычный.
— Да и оживлять мы не умеем, если честно. Это единственная вещь, которую мы и не умеем. — задумался де Вер.
— Но ведь это ужасная несправедливость! — от досады я топнула ногой и надулась, как маленький ребенок, у которого отняли конфету. — Мне еще столько оставалось жить!
— Ну, кхм, — де Вер обратился к Эрике, — так-то она права.
— И что вы предлагаете, мистер де Вер?
— Сиа, — он снова повернулся ко мне, — я думаю, мы можем загладить нашу вину перед тобой от лица всей администрации Загробного мира. Я думаю, мы можем вернуть тебя к жизни, — тут я уже обрадовалась, как вдруг он продолжил, — но всего лишь на двадцать три дня. Так скажем, вернуть тебя в последние двадцать три дня твоей жизни.
— Но, мистер де Вер… — Эрика подняла палец вверх, чтобы вставить свое слово, но он её прервал.
— Это исключение. Только для тебя, Сиа.
— То есть, я просто заново переживу последние двадцать три дня своей жизни?
— Да. Ты сможешь исправить какие-то свои ошибки, насладиться последними неделями своей жизни и все такое.
— Я смогу исправить свою смерть?
— От смерти не убежишь. — грустно изрек де Вер.
— А начальство? Они разрешат нам провести такую хитрость? — Эрику буквально раздувало от непонимания и негодования. Её тонка и сухая кожа натягивалась на кости и будто немножко вздувалась. Так, что было видно вены, пульсирующие у неё на висках.
— Я думаю, для девушки, обманувшей смерть, они разрешат что угодно.
Так меня еще не называли. В этот момент я чувствовала себя тем человеком, о котором пишут книги и которым восхищаются, как героем. «Девушка, обманувшая смерть.»

Эрика усадила меня на тот самый бархатный диван, о котором я так мечтала раннее. Я старалась сидеть спокойно, но сердце было готово выпрыгнуть из груди и яростно отбить чечетку на полу.
Мистер де Вер, вышедший из кабинета пару минут назад, вернулся с шприцем с сомнительной полупрозрачной зеленой жидкостью.
Секунда. И мне в плечо впивается игла.
Щипит. Как детская шипучка на языке, только в плече.
— А теперь спи…