Кукушкины слезки (пролог)

В кабинете сидели двое.
– Ух ты, не отчет, а прямо пердимонокль увлекательный…
– Простите, не понял…
– Я говорю, написано живенько так, прямо роман, хоть в «Уральский следопыт» посылай. Надо бы паренька, который отчет писал, наградить.
– Аналитика?
– Ну, понимаешь, да. Как там его зовут? – грузный седеющий мужчина прочитал приколотую к стопке печатных листов записку, – … Ааронович? Что за отчество такое?
– Аарона сын. Так чем наградить?
– Нет, – почесал седеющий затылок, – с таким отчеством перетопчется… Пущай вон романы пишет, в «Искатель»… Ну и что, понимаешь, там такое? – грузный седеющий мужчина потряс стопкой листов и уставился на собеседника.
– Борис Николаевич, мы сами толком не знаем, – серый, будто покрытый пылью, мужчина мелко закивал головой. – Все материалы были непосредственно у Грушко. После ареста они пропали.
– А где он сейчас?
– Дома, после «Матросской тишины» отдыхает.
– Мы пробовали с ним общаться, но на эту тему он отказывается говорить. Давить после двух инфарктов на него рискованно.
– Россиянин, – усмехнулся седеющий. – Почему нельзя просто послать туда людей?
– Мы пробовали, – человечек с противным звуком поскреб ногтем по столешнице. – Две группы. Первая бесследно пропала где-то в заповеднике, из второй уцелел один человек. Поломанные кости, повреждены внутренние органы, пробитое сучьями легкое – по его словам, на него упала сухая елка. Дополз до Карловки, отвезли в больницу. Прооперировали. Когда отошел от наркоза, то напал на приставленного для охраны милиционера, задушил. Вырвал ему и себе ногти.
– Какой ужас! А зачем?
– Сложил из них какую-то надпись. Вроде даты: 21.9.
– К-хм… К-хм, – звучно прочистил горло. – Однако… Какая херабора получается…
– Простите?
– Да нет, ничего, продолжайте.
– Иглой от капельницы распорол ему живот и повесился на вытащенных кишках.
– Какая гадость, – поморщился Борис Николаевич. – Ты так, понимаешь, мне весь аппетит отобьешь, а мне еще с документами работать.
– Виноват!
– Еще и это, – Борис Николаевич вытащил из бумаг фотографию.
На ней был скелет, прикрученный к раздвоенному дереву ржавой колючей проволокой. К грудине была приколочена табличка с полустершейся угловатой надписью: «Только сунься снова!»
– Единственный не засвеченный кадр на фотопленке. Разбитый фотоаппарат нашла поисковая группа.
– Это немец?
– Судя по каске, поясному ремню и футляру для противогаза это однозначно солдат вермахта.
– Однако… – почесал левую бровь. – И что ты предлагаешь?
– Взять этого ГБ-шника, Кравцова, который Самарский. Он сейчас под следствием в «Матросской тишине».
– Сурово, – усмехнулся грузный.
– Он на пару с этим местным кучу трупов навалил, а показания давать отказался. Мол, буду разговаривать только с Грушко. А тут как раз путч, то, се…
– Понятно. Кремень, а не россиянин. Точно говоришь. Дальше, – мужчина задумчиво почесал щеку, и стало видно, что на руке не хватало двух пальцев и фаланги третьего.
– Дальше этого Виталика из психушки достать.
– Парень – псих?
– После рассказов о говорящих мертвецах, пропавшем ТТ и ноже из сна, куда еще его могли отправить?
– Мертвец, ишь ты!
– Пистолет, который по его словам забрал мертвец, так и не нашли, – осторожно сказал невзрачный.
– Что ты говоришь? Бывает же такое, понимаешь. Может он за ночь его в лесу зарыл?
– Может и зарыл…
– А если там нет ничего? – подошел к окну и начал смотреть на прохожих
– Есть. Что-то там есть, – убежденно сказал собеседник. – Нутром чую, есть! И поляки там не просто так околачивались. И путч не просто так начался после того, как они туда сунулись.
– Хорошо, – высокий мужчина отошел от окна. – Давай по-твоему сделаем. Как думаешь дело провернуть?
– Есть идейка одна. Мента того, участкового, после всей этой заварухи за профнепригодность турнули из органов. Он в бизнес подался. Брат его серьезным людям задолжал. Я ему идейку подкину, как можно проблемы порешать.
– Только не сам!
– Упаси господи, Борис Николаевич. Через столько рук проведу, что ни одна гнида не вычислит.
– Ну, добре. Кликни кого, чтобы водки принесли что ли, осадок смыть.
– Будет сделано, – человечек юркой крысой скользнул к двери. – В лучшем виде оформим, – обернулся на пороге, став похожим на оскаленный череп.
Дверь закрылась.