Случайность вторая: «Хочешь быть услышанным, – слушай»! (Глава 2)

…– Стой, Валерка, стой!.. – настигает меня уже на улице Шурик. – Ты что с дуба рухнул?
– С какого ещё дуба? – отвечаю машинально, не оборачиваясь, нехотя выныривая из своих странно-случайных мыслей.
– Да кто ж тебя поймет? – похоже, злится, – может с Меншиковского, – это он на поход в подземелья из «Секретов старого замка» намекает, – а может и с Иликовского, – вспоминает, по-видимому, своё падение с велосипеда на Иликовском полигоне, когда мы танк штурмовали.
– Да сам ты рухнул, – наблюдаю, как беззаботно огрызается мой подросток внутри меня, себя… ну, нас, то есть!..
Вот интересно: мы с Сашкой тогда, в 1980 году после этого комсомольского собрания действительно точно также шли домой и о чем-то спорили, даже, кажется, ссорились, но вот по какому поводу и что я на самом деле тогда сказал, теперь уж точно не вспомню!
Потому, наверно, и молчу, не вмешиваясь пока в диалог закадычных друзей.
Впрочем, сейчас, похоже, разговор разворачивается как-то не так. Сашка, не то, что обиделся, на мои слова на собрании о преданности и слепой вере, он их, кажется, вообще не понял, не осмыслил, что ли. Зато, к моей нечаянной сегодняшней радости, мой друг детства, который всегда понимал меня с полуслова, хотя и соглашался нечасто, абсолютно точно понял, что я… не совсем я. И это, – спасибо тебе, дружище, можешь себе представить, как это приятно! – его очень обеспокоило.
…– Да остановись же ты, наконец, – хватает он меня за руку и, развернув к себе, заглядывает в глаза. – Что-то случилось?..
Боже мой!
Передо мной мой самый лучший друг детства.
И как же давно мы с ним по настоящему не виделись: те редкие встречи на даче по случаю какой-нибудь неотложной круглой даты раз в три-четыре года вряд ли можно назвать разговором по душам, долгожданной встречей друзей. К тому ж за эти тридцать девять лет, что прошли с этого почему-то памятного мне дня мы с ним оба очень изменились, постарели, обвыклись, остыли, что ли, от жизни.
Увы.
Но сегодня другое дело: передо мной не сегодняшний, старый незнакомый иронично-шутливый, немного циничный и даже иногда принципиально-бескомпромиссный к близким людям человек, а мой, тот самый из «Секретов нашего двора» думающий, сомневающийся, ищущий и… всёпрощающий друг.
Саня после окончания Нахимовского и соответственно высшего военно-морского училища по распределению попал служить на северный флот в отряд подводных кораблей, где к своему пикантному малозаметному заиканию, довольно-таки быстро приобрел не менее пикантный свинцовый стильный цвет ещё пышной мальчишеской шевелюры. К своим неполным тридцати годам у него за плечами оказались многие десятки тысяч пройденных океанских миль, которыми можно несколько раз опоясать земной шар. В результате на нас из-под седых бровей сквозь изрезанные неглубокими, но частыми морщинами щелочки век бескомпромиссно смотрел познавший жизнь старец, который вместе с неиссякаемой смешливой иронией вдруг неожиданно приобрел и всепоглощающий дух авантюризма. Похоже, эта свойственная некогда всем нам детская напасть вдруг полностью передалась ему, безудержно подталкивая его к какому-то суетливому постоянному движению по жизненной кривой во все стороны, желанию успеть попробовать в неё всё и вся. Возможно, из-за неё, а может ещё и из-за стремления к бескомпромиссному лидерству везде и всюду, охватившему его безудержно, вокруг него стало всегда много всяких необязательных событий, действий, увлечений и… спутников.
…– Чего уставился, – всё-таки действительно злится наш бессменный последние три года знаменосец дружины. – Говори же, наконец!
– Здорово, Саня, – выдыхаю тихо, радостно, обогнав своего подростка внутри, и непроизвольно тяну его к себе, как некогда младшего брата.
– Точно с дуба рухнул, – смущаясь, выбирается он из моих объятий, с опаской заглядывая в глаза, отступая и глупо улыбаясь.
– Ты знаешь, – вдруг, не ожидая того, говорю с жаром, спешно, словно желая обогнать моего притихшего двойника в себе, не дать заговорить ему, – у тебя всё будет хорошо! Ты со всем справишься, всего достигнешь и, конечно же, будешь счастлив… во всяком случае, так станешь считать в далеком 2019 году. Но, как жаль, как же безумно жаль, что ты не сможешь понять, услышать того, что я говорил именно тебе… там, в классе, потому, что ты не хочешь принять одно маленькое правило жизни.
– К-какого ещё правила, – вдруг некстати по-детски заикается он. – С тобой всё в порядке?
– Да, в порядке я, в порядке, а правило простое, запомни: – улыбаюсь, чувствуя поглощающую меня радость этой случайной встречей, – если хочешь, чтоб тебя слышали, – слушай сам.
– К-как?.. – заикается, волнуясь.
– И ещё, Сашка, – прерываю его, – мне нужно срочно уйти, уехать, у меня мало времени, наверно.
– К-к-куда?.. – растеряно ещё больше заикается.
– Неважно, – уверенно режу мысль, слова, – ты просто слушай и запоминай, если сможешь, конечно.
– Н-ну, хо-ро-шо, – тянет, – говори.
– Скажи нашей Елизавете, от меня, понимаешь, сегодняшнего, чтоб обязательно прошла полную диспансеризацию.
– Чего прошла?
– Ну, медицинское обследование, такое полное.
– Зачем это? – пугается.
– У неё скоро, – горестно отвожу глаза, вспомнив, как мама как-то рассказывала, когда мы с ним уже окончили наше Нахимовское училище, – обнаружат страшную болезнь, кажется в желудке, которую сейчас может быть ещё можно предотвратить, вылечить.
– Я понял, – с ужасом смотрит в глаза.
– И ещё, – не замечая, втягиваюсь в свои навязшие за прошедшие годы на душе тревожные мысли 2019 года, – Мишке Алексееву, из параллельного класса.
– Гитаристу? – вынужденно втягивается в них и Шурик.
– Ему, – с жаром киваю, – не пить водку, вообще алкоголь.
– Так он же вроде и не пьет. У него отец…
– Это сейчас не пьет, – перебиваю, – а через шесть лет… на твоей, кстати, свадьбе выпьет целую бутылку… водки.
– Какой… свадьбе? – вскидывается друг. – С кем?
– Неважно, – категорически останавливаю его. – Просто передай Мишке, мол, начнет пить и семью потеряет, и с пятого курса, за полгода до диплома вылетит, и на машине разобьется.
– Х-хорошо, – сникает Сашка.
– Тарасу, – тараторю я, боясь не успеть договорить, – чтоб во время Перестройки ни в коем случае не становился дальнобойщиком.
– Какой ещё «пере» стройки? – вновь оживает Воин.
– Эх, – выдыхаю, невольно вспомнив мрачный конец восьмидесятых и черное начало девяностых. – Да неважно какой, Саня, неважно, нас с тобой в это время здесь в Рамбове не будет. Ты уж постарайся, втолкуй ему, как-нибудь, чтоб шоферил себе на нашем Ломоносовском молокозаводе и не вписывался во всякие сомнительные рейсы по пылающему ближнему зарубежью.
– К-какому зарубежью? – было начинает он, но, передумав, с тревогой в голосе безудержно за заикался. – А ч-что… с-с… ним… с-стрясется?
– Не знаю, – горько вздыхаю. – До сих пор не знаю. Пропал без вести, как в войну. Во всяком случае, до 2019 года про нашего Амбала никто ничего не из нас не узнает.
– Ох… – вырывается у Сашки. – А Вавка? Толстый?
– У них… в целом всё хорошо, – улыбаюсь, вспоминая про нашу неразлучную дворовую пятерку. – Вавка в армии увлечётся боксом, вытянется, как и мечтал, выше нас с тобой, а бицепсы накачает, что твои ляжки.
– Ни-че-го себе, – восхищённо тянет Шурик.
– Толстый в конце Перестройки, девяностых, то есть, возглавит строительную фирму отца.
– Серёга? – жмет плечами друг. – Толстый? Не может быть!
– Может-может, – смеюсь, ты даже у него в фирме поработаешь с годик другой после выхода в запас, – рассказываю увлеченно.
– Вот это да, – восхищается Сашка.
– Вот только, передай и ему тоже, – говорю, взвешивая слова, – хотя… я лучше сам.
– Хорошо, – таращит глаза, –Там видно что-то с ним случится?
– Не знаю, – отрезаю, давая понять, что не стану про то рассказывать, – но обязательно узнаю!.. И ещё, – вздыхаю, – завтра ни о чём, что услышал сегодня, не спрашивай меня и… не рассказывай мне.
– Почему это? – сомнение и страх в его глаз, вновь оттесняют, было захвативший его азарт, мальчишеский интерес.
– Да потому, – выдыхаю, не пугаясь его отчаянью, – что мне… нечего сказать… себе, пусть всё будет, как есть, вот только брату, хотя нет, – передумываю, – ему я сам как-нибудь попробую.
– Х-хорошо, – снова пикантно заикаясь, тянет друг. – Они тоже вряд ли согласятся…
– Я знаю, – огорчаюсь, – но я должен был это сказать, ведь это всё не может быть просто так, напрасно.
– Не может, – соглашается.
– Я стану Его просить за них, – выкрикиваю ломающимся голосом.
– И я тоже, – вдруг понимающе улыбается.
– Пока, – жму руку.
– До завтра, – жмет в ответ и долго-долго смотрит мне вслед, с удивлением наблюдая, как я круто меняю курс, взяв направление движения к вокзалу…
25.11.2018г.