Большие печали - большие радости (Глава 3)

Лагерь выживших. 5 лет после катастрофы.

Я стоял и смотрел, как Вера катается с горки, а Талка носится за ней, каждый раз норовя лизнуть в лицо. Рядом стояла Мила и тоже с улыбкой наблюдала за этим действом. Тут подошёл Саня:
— Толян, там тебя чёт Иван зовёт. У волокуш ждёт. Говорит, что серьёзно.
— Ну, раз серьёзно, — пойду, куда ж я денусь.
Взглянув на Милу, вдруг заметил, какие у неё синие глаза. Никогда этого не замечал. Не сталкивались никогда так близко взглядами. Она улыбнулась и сказала:
— Иди. Тебя ждут. А я тут прослежу за этими двумя весельчаками.
Я потопал до волокуш, размышляя, что такого серьёзного мне там могут сообщить кто бы то ни было из всего лагеря.
— Здоров. Чего это вдруг такие срочности да серьёзности?
— Здорово. Ты присядь. Разговор, чую, долгим будет.
Как-то это меня насторожило. Иван часто порывался уйти на поиски выживших, но его естественно никто не отпускал. Куда он один? Это я отморозок. Подумаешь, сбегал за сотни километров за подарком девочке.
— Толь, пойдём, ещё раз до Первика сгоняем?
Первиком сокращённо называли город, в котором мы жили.
— И зачем это, позволь узнать? Да и не дошёл ведь я тогда до него.
— Сам подумай: если такие же, как мы есть, они первым делом в город пойдут. Кажется мне, что найдём мы там кого-нибудь обязательно.
— Ну хорошо, пришли, нашли. Дальше что? Нам тут плохо что ли вот такой компанией?
— Плохо. Очень плохо. Мне город каждую ночь снится. Жена, дочь. Знаю, что ничего этого нет, но душа не на месте. Да и тут как-то… Не знаю. Дичаем мы. И ты сам знаешь, почему.
Я про себя подумал: Знаю конечно. Одна женщина во всём лагере и та всем как сестра, дочка, мама и не более того.
— Давай так: не прямо сейчас только, договорились? Погода утрясётся ближе к лету и сбегаем.
— О чём вопрос! Да я только за, Толь. Спасибо тебе. Тут ещё одно.
Он как-то вдруг задумался, став сразу серьёзным.
— Чего такое? Что-то не так?
— Да нет, вроде. Может и показалось мне, да только, когда крайний раз за лесом ходили, кажись, дым видел вдалеке.
— Это сквозь вот это вот ты дым вдалеке увидел?
Я махнул рукой в сторону снежной завесы вокруг нас.
— Говорю же, может показалось. Кто его знает. Ты это. К Миле как?
Я чуть с бревна не свалился от такого «плавного» поворота разговора, но всё же ответил:
— Да наверное, как и все, кроме Веры и Андрюхи.
— И зря. Поэтому, наверное ты один и был до всего этого долго. ТЫ присмотрись, как она смотрит на тебя и на других. Обрати внимание, Что и как она делает для тебя и для других и сразу всё поймёшь. Ты не намного моложе меня, а всему учить надо.
— Но но но! Понёс скакун карету. Заметил я всё, Вань. Почти сразу заметил, как здесь лагерем встали. Боюсь я.
— Чего боишься? Или кого? Милки? Она ж добрее Верки с Талкой вместе взятых!
— Я знаю. Не этого боюсь. Последствий.
— Это каких же?
— Нас тут здоровых, не старых мужиков пятеро. Как бы борьба за единственную девчонку не началась.
— Об этом не боись. Мы уже с мужиками давно всё перетёрли.
Я удивлённо на него посмотрел и спросил:
— Это чё вы там без меня трёте?
— Поднимали вопрос этот. Мы же все видим, как она к тебе. Даже Верка видит. Вобщем, все за то, чтобы вы были вместе, а мы уж как-нибудь. Потому и хочу в экспедицию вот такую сгонять.
Меня это дико разозлило. Не знаю, почему. Ненавижу, когда за моей спиной решают мою судьбу, мои дела, мои поступки. Хочешь сказать — говори прямо в глаза. Сам так делаю. У матери научился. Но злость срывать не умею и не собираюсь, потому ответил просто:
— Пока пусть всё остаётся так как есть. В мае поднимем вопрос о походе. Сегодня у меня для вас будет другая тема для разговора.
Я резко спрыгнул с бревна и не оборачиваясь ушёл в центральный шатёр, где сел рядом с печкой, закурил и утонул в мыслях обо всём этом.
— Толян, ты тут? А мы тебя все ищем. Собрание ж удумали, а тебя нет.
Толпа народу, стягивая тулупы из шкур, потихоньку рассаживалась по местам. Я же освободил почётное место Андрюхи с Верой и ушёл на своё — в центре почти.
— Демагогий разводить не буду. Баню хочу поставить тут у нас.
— БАНЮ?
Все удивлённо уставились на меня.
— Баню. Натуральную. Из бревна. По всем нашим русским канонам. Проблема в одном: под нами почти два метра снега.
— Да ради такого дела откопаем и двадцать, ты чего! Всем же надоело пулькаться в этих бадейках. Да и жди, пока снега натопишь.
— Мда. Не этот вопрос главный. Срубы кто из нас умеет делать?
Все замолчали, потихоньку соображая, что никто не знает, как правильно подобрать брус, как сложить, как срубить.
— Воооот. Но это ладно. Я когда-то в юношестве дядьке помогал их делать и видел, как он это делает, так что хотя бы попробуем. Теперь второй вопрос. Печку из чего класть? Наши походки с ней не справятся. Это ж тупо мангалы с крышкой. А в баньке камень нужен.
— А мы с Кирюхой вам камня с реки натаскаем.
— Натаскаете, только он лишь для подпарки годится. Печного жара не выдержит. В общем так: недалеко, как все знают, деревенька была и не маленькая. Кирпич наверняка остался какой-никакой. Идём как за лесом, но с собой берём и топоры, и лопаты. Годно?
— Ну ты головааааа!
Андрюха даже Веру с колен спустил, подошёл ко мне и похлопав по плечу сказал:
— Ты на работе, помню идеи выдавал стоящие и тут не сплоховал.
— Вы ж знаете. У меня в башке вечный бардак, но в моём бардаке лично для меня — всегда порядок. Ладно, ребят. Это решили. У кого-то вопросы или предложения есть?
— Дядь Толь, может нам всё ж ружьё можно будет с собой брать уже? Вроде не маленькие уже.
— Так я ж говорил, чтоб вам мелкашку дали.
— Дал я им её. Они её потеряли на второй же свой поход.
— Ууу, ребят. В наше время такое оружие терять и ломать смертельно, так что теперь как и раньше — только с собакой.

***

Вышли впятером ещё до рассвета даже. Деда оставили в лагере. Да он и сам не стремился. Нога, говорит разболелась. Припарок бы каких сделать, вот и займусь.
До места дошли через два дня почти к вечеру. Саня факелом светил, а мы шатер маленький ставили. Даже готовить ничего не стали, поев всухомятку, легли спать.
Утром дошли до ближайшего леса, присмотрели несколько хороших сосен, подходящих для моей очередной безумной идеи. Поставили на них метки и вернулись.
Тут же начали копать. До земли то докопались быстро, а вот дальше уже гораздо медленней работа пошла. Мы ж точно не знали, где тут дома стояли. Было бы снега меньше, так по холмикам бы определили, да сравняло давно уже всё.
Наконец, кто-то крикнул, что что-то нашёл. Начали откапывать вширь. Удача почти улыбнулась. Нашли пару целых и кучку ломаных кирпичей. Примерно прикинув, где мог бы быть следующий дом, стали рыть в том направлении и не прогадали. До ужина нашли ещё с десяток целых и огромную гору лома. Нарывались на кости. Их складывали отдельно, с целью похоронить. Удивительно, но земля промёрзла всего на несколько сантиметров. Снег не даёт морозам добраться до неё. За ужином решили, что на сегодня хватит, иначе завтра даже пальцем пошевелить не сможем, поэтому просто завалились спать.
Мне не спалось. До сих пор не выходило из головы предложение Ивана о новом походе в город. Да, я понимаю, что там, или по пути мы можем кого-нибудь встретить, вот только кого? Хорошие ли это окажутся люди? Ведь у нас хватало и мест заключения в округе, да и обычные люди во всём этом бедламе могли оскотиниться. Почему-то дико захотелось вернуться на место родительского дома. Навестить могилку, так сказать, поэтому я твёрдо решил, что мы всё же пойдём туда.
— Ну что, мужики, хорош, наверное? Тут даже на небольшой домишко хватит, если с обломками считать?
— Сань, ты от работы не отлынивай. Это только на печку, а ещё ж труба. Железной у нас нет и не будет ещё огого сколько времени, так что ещё пару дней, готовим лес и назад.
Действительно, через пару дней мы нарыли достаточно кирпича, ещё за два дня нарубили лес, ещё день ушёл на упаковку всего этого добра на волокуши. Итого у нас ушло восемь дней, что не так уж и мало. Возвращаться то дольше теперь. С грузом то.
Назад топали почти неделю против двух дней похода туда. Навстречу вышел как обычно Мишка.
— Приехали. Вижу, накопали всё-таки.
Меня насторожила его серьёзность.
— Что-то случилось?
— Вера заболела. Жар сильный, не ест почти. Да там сами увидите.
У всех сразу упало настроение, которое было на высоте от мысли, что дошли. Поставив волокуши на место, конечно же все пошли в центральный, где у полати сидела Мила и прикладывала ко лбу Веры тряпки, смачивая их в воде со снегом.
— Привет. Давно она заболела?
— Да уж второй день. Даю ей жаропонижающие, что у нас ещё остались, но ничего не помогает надолго. Андрей вот какой-то отвар сделал, но тоже слабо помогает. Это воспаление. Тут антибиотик нужен, а у нас их нет. Кончились, когда Серёжа ногу порезал.
В один из походов Серёга неаккуратно перешагивал через поваленное дерево на снегу и упал, сильно порвав бедро. Быстро сделали ему волокуши и отправили Ника, чтобы довёз его до лагеря. Пока они шли, начался сепсис. Ногу спасли, но вот антибиотики в лагере закончились.
— У нас схроны где ещё остались?
— Дай-ка вспомнить. Ближние то точно все вытасканы а из дальних вроде как под Шалей должен был быть и дальше от неё километрах в пятидесяти под горкой такой, помнишь, как бы загнута когтем? Вот там. Но там вроде только жратва, да всякое другое добро. Лекарств не помню.
— Дед, кстати где?
— Вчера сразу ушёл, как поняли, что таблетки не помогают. Он же в травах спец. Пошёл за речку куда-то. Говорит, собирал там раньше что-то. Может сохранились ещё под снегом то. Взял лопату с арбалетом и ушёл.
Вдруг Вера открыла глаза и окинув всех мутным взором, посмотрела на меня.
— Дядя Толя, привет.
Голос был очень слабым и тихим, поэтому я сел рядом с Милой и взял девочку за руку. Создалось чувство, что взял в руку горячий пирожок.
— Привет, солнце наше. Как ты?
— Плохо наверное. Тётя Мила вставать вообще не разрешает, а я с Талкой хочу с горки кататься.
— Нельзя тебе, милая сейчас гулять с такой температурой. Ты лежи, пей лекарства, скоро дед придёт и вылечит тебя, вот тогда и погуляешь, хорошо?
— Хорошо. А ты мне снился сегодня. Мы с тобой стояли около большого деревянного дома, рядом ещё какой-то дяденька. Снега нет и не холодно на улице. Только ты там старый совсем, а я большая уже.
— Хороший сон. Мы сейчас пойдём, отдохнём с дороги и ты отдыхай, хорошо? Выздоравливай, солнышко.
Я погладил её по голове и поднялся. Мужики тоже пожелали Вере поскорее выздоравливать, вышли следом за мной.
— Единственный ребёнок в лагере и ту не уберегли.
— Сплюнь, салага! Живая ведь ещё!
Иван смотрел на Ника так, что мне показалось, будто он сейчас его ударит.
— Не ссорьтесь. По койкам пошли. Завтра будем думать, где и как баню ставить будем.

***

Место выбрали между лагерем и рекой. У нас там тропинка отлично утоптанная. Раскопали участок, кое-как поставили сваи и на следующий начали рубить тот самый сруб. Получалось криво и косо, но всё же не профи работали.
Каждые пару часов кто-нибудь обязательно ходил в лагерь — узнать, как там Вера. Изменений не было, пока вечером не прибежал запыхавшийся Мишка и чуть не проорал:
— Бегом в лагерь!
Мы бросили всё и ломанулись со всех ног, как могли.
Когда зашли в шатёр, Мила плакала, всё так же сидя у полати с Верой. Я задал державшийся у всех наверное на языке вопрос:
— Умерла?
— Мила обернулась и сказала:
— Нет. Без сознания и в себя не приходит. Что я только не делала.
Всю ночь мы все сидели рядом с Верой, с одной лишь мыслью: не услышать тот самый вздох.
Её грудь мерно, но очень редко для восьмилетнего ребёнка моднималась и опускалась. Мила всё так же продолжала менять компресс на лбу девочки, так же начала прикладывать и на грудь, чтобы максимально снизить температуру.
За стенами шатра вдруг раздался вой. Талка выла как заправский волк.
— Впустите её. Пусть хоть рядом будет.
Собаку впустили в шатёр, где она подошла к Вере, обнюхала её, лизнула в лицо, и тихо скуля, легла рядом, положив голову на лапы. Из её глаз бежали слёзы. Вот и скажи после такого, что собаки не умеют чувствовать.
Утром в шатёр вбежал Кирюха.
— Дед идёт! Я у бани был. Он еле топает. Набрал, говорит много всякого, выбирать будет, когда придёт и отвар делать. Сказал мне, чтоб вы встретили.
Мы все, кроме Милы быстро собрались и пошли встречать Андрюху. тот уже подходил к лагерю и метрах в десяти от своего шатра позвал меня:
— Идём, поможешь. Кирюх, ты тоже.
Набрал он действительно много каких-то трав, которые не засохли, но вид имели, будто их пожевали и выплюнули, ягоды были разные такого же вида.
— Толя, что тебе давать буду, ты в свою кучу, Кирилл, ты в свою, значит. А я в свою. Поехали.
Он начал быстро перебирать каждый листочек, стебелёчек и травинку, да так, что я иногда не успевал у него из руки взять одно, как он тут же подавал другое. Когда закончили, он сказал:
— Теперь притащи пару кастрюлек от Милы и свободны.
Я сделал, что он велел и вышел из его шатра. Мужики стояли у волокуш.
— Ну чё там, Толян?
— Сейчас готовить начнёт. Выгнал нас, чтобы не мешали.
— А когда готово будет?
— Не знаю. Он не сказал.
За те три часа, что не было деда, мы выкурили целую пачку сигарет, прекрасно понимая, что новых взять будет потом негде. Когда дед вышел, мы всей гурьбой чуть не бегом подошли к нему.
— Готово, Андрюх?
Он тоже закурил, прикуривая дрожащими руками.
— Готово, но настояться теперь надо. Если это не поможет, то не поможет уже ничего.
Все молча уставились под ноги.
Вера стала для всех отдушиной, лучиком солнца, которого так не хватало. К каждому относилась по-своему, но никогда — плохо. Этот маленький большой человек был для нас самым ценным сокровищем, которое только можно представить и мы просто не могли её потерять. Кого угодно, но только не её.
Через пару часов такой вот медитации дед пошёл в свой шатёр, вынес оттуда кастрюльку и аккуратно понёс её к центральному.
— Мила, привет. Как она тут?
— Здравствуй, Андрюш. без сознания она уже со вчерашнего вечера.
— Как без сознания?! Вы, оглоеды чего молчали то? Сразу надо было сказать!
— Да мы знали, что ли, Андрюх?
— Тихо! Давай, Андрюх, потихоньку попытаемся ей влить. Глотательный рефлекс и у безсознательного должен сработать.
— Ага. Только потихоньку. Горячее ещё.
По капельке получилось влить Вере вочти половину того снадобья, что приготовил Андрей, после чего он приказал всем разойтись, однако, позволив мне остаться здесь. Сам тоже ушёл. Я сел рядом с Милой и мы просто молча сидели и смотрели на ангельское лицо Веры с огромной надеждой.
— Мил, ты поспи хоть немного, я посижу. Устала же наверняка. Когда спала последний раз?
— Со вчерашнего утра не сплю. Хорошо, я прилягу. Но ты разбуди, если что.
— Конечно разбужу. Давай, спокойной ночи.
— Какой уж тут спокойной…
Я вспомнил тот день, когда мы наткнулись на Веру с Серёгой. Эта её фраза «спасатели плисли» никогда не выходит у меня из головы, настолько мило и нелепо она тогда прозвучала. По дороге Серёга рассказал нам историю, как он её нашёл:
"- Я на прудах был за «Сказкой». Ты, Толя должен знать, раз местный. Швырнуло меня знатно тогда, в пруд закинуло. Ну, то, что от него осталось. Вода будто испарилась моментально. Пошёл назад, к городу и уже проходя мимо места, где санаторий стоял, понял, что всему или почти всему конец настал. Там камня на камне не было. Ещё удивился: а деревья почему стоят до сих пор?
К городу то вышел и убедился, что песец настал не только «Сказке». Решил к своему дому пройти, у меня там дежурный рюкзак всегда был. В двухэтажке я жил на Ильича. Кое-как откопал его, все руки и пальцы в кровь. Перевязался и обратно к лесу потопал. Понял уже, что в городе делать нечего. И, главное, шёл то той же дорогой. Слышу, голос детский с кем-то разговаривает. Побежал туда, а она там ходит по развалинам одного из домов и приговаривает: выходите, я уже устала вас искать. Думаю, всё. Крышу снесло у ребёнка на почве всего, а она меня увидела и говорит:
— привет.
— Ну я ей тоже — привет, ты одна?
— Пока да, мама с папой спрятались и найти не могу.
Ну я ей и предложил пойти поискать вместе. До развалин завода дошли, потом по частному сектору и повернули в сторону моста. До чего болтушкой оказалась. Всё спрашивала, куда все дома подевались. А что я ей скажу? Потом от моста вверх пошли, снова к санаторию, значит. Уже почти прошли место поликлинники и тут вы выныриваете. Вот как-то так."
Потом мы, не торопясь дошли до нашего временного лагеря в лесу, кое-как доперев добычу. Серёга нас здорово разгрузил тогда. Он спотсмен бодибилдер бывший, так что дури в нём немало. Вот так и осталась у нас маленькая тогда ещё девочка по имени Вера.
Под утро Мила проснулась и снова села рядом со мной. Я как-то неожиданно для себя обнял её за плечи. Она не отпрянула, а наоборот положила голову мне на плечо.
— Всё так же?
— Всё так же.
— Ты спать не хочешь ещё?
— Ты извини, но я, кажись в карауле этом пару раз отключался всё же. День тяжёлый был.
— Я понимаю.
Тут Вера как-то особенно глубоко вздохнула, открыла глаза и посмотрев на нас, выдала:
— Ну наконец-то.
Мы тут же подскочили к ней и как-то все втроём стиснулись в объятьях.
— Задушите ведь!
— И правда. Ей ведь покой ещё нужен. Ты как себя чувствуешь, солнце?
— Неплохо. Раньше голова болела сильно и жарко было, а сейчас ничего этого нет. Кушать, правда сильно хочется.
— Кушать, это хорошо. Это значит точно на поправку пошла. Ну дед, ну герой! Мы ему медаль сделаем. Спас тебя.
— Деда меня спас?
— Ну да. Лекарства не помогали, а он в лес сходил и из травок отвар сделал. Он тебя и вылечил. Ладно. Ты лежи пока, я пойду, порадую всех, а Мила тебе покушать сделает. Сделаешь же?
— Спрашиваешь ещё! Конечно сделаю.
Выйдя из шатра, увидел Кирюху с Мишкой, готовящихся снова куда-то слинять.
— Далеко собрались, касатики?
— К бане. Попилим пока что.
— Не торопитесь. Будите народ. Вера очнулась.
— Серьёзно?! Ну тогда Мишка, ты к деду, а я к мужикам!
И они с быстротой оленей понеслись по разным шатрам.
Вскоре в центральном было не продохнуть. Рядом с Верой сидел дед и кормил её с ложечки каким-то бульоном.
— Так, мужчины. А у вас работы никакой нет, что ли? Ребёнку так-то покой сейчас нужен, а вы тут понабежали.
Мила, уперев руки в бока, стояла у печи и строго смотрела на нас, стоящих около полати.
— Да идём уже. Вера, скорей поправляйся, в баню сходишь.
— Я всё равно не знаю, что это такое, баня ваша.
— Оооо. Это такое, от чего жить захочешь пуще прежнего.
— Всё, идём, а то сейчас точно полотенцем по хребтам отхватим.
Сруб собрали довольно быстро, поставили его на сваи и начали «лепить» пол. Пока мы этим занимались, пацаны уже подготовили брёвна для стропил и потолочного перекрытия.
К вечеру, умотанные, но довольные собой, мы вернулись в лагерь, где нас встречала Мила с Верой, которая пока ещё слабо держалась на ногах. Рядом с ними конечно же сидела Талка, счастливо улыбаясь.
— А не рано ещё на улицу то?
— Я сама попросилась. Ненадолго, дядь Толь. Сейчас уже назад пойдём, а то я устала уже, да и уроки надо делать.
— Какие тебе уроки, школьница ненасытная. Сказано же — отдых нужен. Раньше больных вообще от любой работы освобождали. И от учёбы тоже.
— Ну тогда идём. Читать мне хотя бы можно?
— А вот это даже нужно.
По пути сюда нарвались на развалины библиотеки, видимо. Под завалами оказалось немало книг. Выбрали сохранившиеся и забрали с собой. Уж что что, а без литературы человек тупеет. Ведь не зря человечество резко начало шагать вперёд в прогрессе, как только была изобретена письменность.

***

— Ну что. Когда примерно собираться будем?
— Давай сначала всех соберём как-нибудь. Надо же объявить им, что у тебя шило кое-где.
— Сам ты шило. Чую я — не зря сходим.
— Не зря… Лишь бы дойти, да назад вернуться живыми и здоровыми. Я в тот раз пару раз даже в снегоступах так в снег проваливался, что думал — не выберусь уже. Почему-то кое-где пустоты образовались.
-А не думаешь, что типа пруда городского? Раз и всё.
— Нет. Такие провалы сразу видно, но близко подходить нельзя. Там над пропастью гребень намело метра на два. Тебе кажется, будто по снегу идёшь, а на самом деле — уже над провалом висишь.
— Ладно, хорош лясы точить. Пойдём собрание организуем что ли.
Сказать, что народ был в шоке от нашего заявления, значило — не сказать ничего.
— И давно вы это надумали?
Саня вдруг как-то стал очень серьёзным. Рядом сидел такой же Ник.
— Давно. Зимой ещё, но решили подождать погоды. Как раз сейчас спокойный сезон начинается, вот и сходим быстренько.
— Быстренько? Быстренько ты в тот раз сбегал? Мы ж думали, что уже не вернёшься.
— Так и ходил то я когда? Перед новым годом. В самый швах. А сейчас бурь нет. Снег не летает. Да и лыжи же сделали, а они получше снегоступов будут.
С минуту стояло напряжённое молчание. Было понятно, что не хотят отпускать двух практически лидеров лагеря в неизвестность. Вдруг подала голос Мила:
— Я с вами пойду.
— Тётя Мила, нет! А я как же?
Вера смотрела на Милу, а в глазах уже начинали блестеть слёзы.
— Нет, Мил. Нельзя тебе с нами. И не потому, что опасно, а потому, что они тут без тебя пропадут точно. Хватит причитать. Вы все знаете, на что мы способны. Я в одиночку туда ходил, а Ваня мне только подмогой станет, да и веселей вместе то.
— Веселей им. Мужики, вот я работал с вами бок о бок. С тех самых пор знаю, что вы оба те ещё обалдуи, но чтоб настолько. Хотя, дело ваше. Уж я то знаю, что коль решились, то отговаривать бесполезно.
— Именно. Бесполезно. Это я Толяну предложил идти. Он не хотел сначала, потом решился. Кстати, чего это вдруг?
— Родительский дом.
Этих двух слов хватило, чтобы все поняли, что меня сподвигло на такую авантюру.
— Ну, раз так, то я препонов чинить не собираюсь. Как решат остальные, — это уж их дело.
Из всех собравшихся самой ярой противницей похода стала конечно же Мила. Мало того, что с собой не берём, так она же у нас хранительница очага. Сама собой взяла на себя обязанность беспокоиться о каждом.
Через неделю мы стояли посреди лагеря в полном сборе. Запасов сушёной рыбы и мяса на пару месяцев могло хватить. В самодельных санях лежал походный шатёрчик и походная же складная печка. Мы, пока ещё не надев лыжи, ждали, когда подтянутся все, чтобы проводить. Как всегда — не хватало пацанов и Веры с Талкой.
Появились эти хулиганы и хулиганки лишь через полчаса, когда их уже собрался идти искать Андрюха.
— Дядь Толь! Кирюха вот такую рыбину выловил! Еле дотащил! И Талке понравилась, значит кушать можно!
После такого счастливого возгласа даже ругаться охота пропала. Вера подошла, я поднял её на руки и прошептал на ушко:
— Ты главное себя береги и Милу, хорошо?
Вера немного отпрянула, посмотрев мне прямо в глаза и серьёзно ответила:
— Обещаю, дядя Толя.
А глаза у неё были точно такие же синие, как и у Милы.
Уже надев лыжи, мы едва развернулись на выход, как сзади меня кто-то тормознул за полу бушлата.
— Вот так прямо и собрался уйти?
Обернувшись, увидел Милу. Остальные стояли немного подальше толпой, ооочень стараясь не смотреть в нашу сторону. Даже Иван деликатно смотрел вдаль.
— Нет. Просто так теперь точно не уйду.
Я потянулся к её губам, но в последний момент перенацелился на щеку, куда и поцеловал, при этом, однако крепко обняв одной рукой.
— И это всё?
— Это — гарант того, что я вернусь и будет большее.
— Вот ты зараза, Анатолий батькович!
Но я уже не слушал. Посмеиваясь на пару с Иваном, мы двинулись в путь.

***

— Вон сиськина с попкиной. Давай, ещё столько дже и на ночёвку. как думаешь?
— А никак не думаю. Это ты тут ходил, да места примечал, а не я. Горы поди Саня назвал?
— Он самый. Да они и соответствуют названию.
Ещё через двадцать километров, когда уже практически ничего не было видно, над сугробом возвышался небольшой шатёр.
— Ну. Понял теперь, как она к тебе?
— Понял, чего тут не понять. Говорю же, заметил сразу.
— Вернёмся, женим вас.
— Это как это женим? ЗАГСов нет, церквей тоже, да и вроде среди нас верующих не осталось.
— А мы по-своему. По-братски. И чтобы первенца в мою честь, а коль девчушка, то сами придумаете.
— Не загадывай наперёд. Сам знаешь, что нельзя, иначе всё наперекосяк пойдёт.
Мы шли уже вторую неделю. Вот уже показались приметные леса близ Первоуральска, когда, вдруг Иван вскрикнул и пропал.
— ВАНЯ!!!
Я как мог быстро подбежал к месту, где он был ещё секунду назад и увидел буквально чёрную дыру, ибо в провале не было видно дна.
— ВАНЯ!
Чуть не срывая голос, я кричал в эту дыру, но всё тщетно. Не верилось. Не хотелось верить, что вот так быстро и всё…
Сидя около ямы, я пытался унять слёзы, но эти заразы всё равно рвались наружу, когда сзади меня окликнул знакомый голос:
— Толь, помоги.
Обернувшись, я увидел Ивана, который кое-как пытался ползти в мою сторону, но за ним тянулся кровавый след.
— Вань, чё случилось то? Ты провалился, я уж думал, всё.
— А и так всё, Толян. Брюхо я пропорол. Не ходок теперь, да и не жилец, наверное.
— Ты пургу не гони. Ща глянем. Ложись на бок.
Иван лёг на бок, я как мог развязал полы его бушлата, попросту ножом взрезал оставшуюся одежду и обомлел. У Ивана была практически полностью вскрыта брюшная полость.
— Ты на что так напоролся то?
— Пока падал, там то ли арматурина, то ли сучок дерева торчал, вот и попал.
— Ааа, чёрт. Мы же вроде по дороге шли. Откуда тут провалы то?!
— А дороги по-твоему не помяло? Ты мне скажи: хана?
— Прости, Вань. Да. Даже если зашить.
— Нашим передай, что всех люблю. Верку расцелуй с Милкой. Пацанов обними за меня и карабин мой им отдай.
— Ты бы меньше говорил. Я так-то пробую тебя подлатать.
— Сам же сказал, что бесполезно.
— Это на мой далеко не профессиональный взгляд. А так, инородных тел не видно, кроме снега, так это вода. Ща всё на место уложу и попробую стянуть.
— Будто у тебя игла с шёлком есть?
— Не с шёлком, но тоже сойдёт.
Я сшил края раны как мог. Получилось криво, да и нитка из жил не внушает доверия. Ведь чужая плоть, а она не приживается, а отторгается. Гангрена может случиться. Ну а пока я разложил шатёр, поставил печь, на неё котелок со снегом, а потом и Ивана затащил на настил из шкур.
— Толь, всё хотел тебе сказать…
— Чего?
— Я таких, как ты никогда не встречал в жизни. Ты вообще злиться умеешь?
— Умею, но наружу не выплёскиваю, пока не доведут.
— А такое бывало? Доводили?
— Конечно бывало. Но и тогда рявкну пару раз, да отойду быстро. Ещё и извиниться могу, если пойму, что я не прав.
— Дааа. Индивидум.
— Да ты тоже хорош. Я тебя сколько знаю. Пацаны обосрутся на месяц наряда, а ты им дня три. Так что кто из нас добрей. На вот, выпей и спать. Дедовский рецепт.
— Раз дедовский, значит надо.
Иван выпил едва ли не кипящее ещё варево, откинул голову и практически моментально заснул.
Мне бы тоже надо поспать, но куда там. После такого всплеска адреналина не до сна и я решил прогуляться в ночи.
Выйдя из шатра, я потянулся и вдохнул свежий, морозный воздух. Однако, почему-то на этот раз он мне показался не таким морозным, каким был раньше. Неужели теплеет? Или это просто приближение календарного лета так влияет? Делать нечего, придётся ждать. Хотя надежда на лучшее всё же мелькнула и так и осталась висеть в задворках подсознания.
Утром я копал снег до земли. Иван умер ночью. Видимо, где-то было кровоизлияние, а я не заметил. Сквозь слёзы и маты я копал этот чёртов снег, эту чёртову землю, что сотворила с нами такое, вспоминал, через что мы с ним прошли, что бы было иногда, если бы не он, и тут такое.
Я похоронил его как следует. Даже крест поставил, сходив до ближайшего леска. И три выстрела сделал из его же карабина.
Отвинтив пробку с самой драгоценной жидкостью на нынешнем белом свете, отпил немного, и тут же закрыл её. Это был первый раз в жизни, когда я попробовал чистый спирт.
— Покойся с миром, Дружище. Там, куда ты ушёл… Там много народу теперь. Так что скучно тебе не будет. Ну а мне идти надо. Раз ты так туда рвался, значит я теперь просто обязан завершить твой квест. И я его завершу.
Стоя над предполагаемым местом развалин родительского дома, я размышлял: а стоит ли выкопать крест? Не выкопать, а раскопать. Всё же пришёл к выводу, что стоит. Ведь родня раньше, придя на кладбище, прибирались на могилках. Вот и я приберусь по-своему. И я начал копать.
Метра два в диаметре рыл. Оказалось, что откопал соседский дом. Пришлось переместиться и начать всё заново. Вот там то меня и постигла удача. Относительная такая удача.
Я стоял, смотрел на крест и не мог поверить своим глазам. На горизонтальной перекладине была привязана сумочка для документов, с которой ходил отец. Он вроде права в ней носил и ещё какие-то документы.
Это что? Это как же? Они Живы? А если и живы, то где они? Ведь здесь они побывали уже после всего.
Вопросов было миллион, но вот ответов на них не было вовсе, кроме одного: Я знал, где они могут быть, но туда мне пока что идти вообще не вариант. Не вытяну один. Даже с кучей запасов. Поэтому решил возвращаться в лагерь, а там уж и решу, что делать дальше.
Главное, что я знаю: ОНИ ЖИВЫ.