Музей жизни
Павел Рябов Возрастные ограничения 0+
Человек стоял на краю лесной тропинки, прислонившись спиной к могучему дереву. Его руки поглаживали мягкую шероховатую кору, ощупывали причудливые изгибы и впадинки. Пальцы гладили мох, впивались в сухую смолу, подцепляли её ногтями, вызволяя спящие запахи. Голову он задрал вверх и прищурившись смотрел, как солнечный свет играет на сосновых лапах и паутинках, как небо просвечивает сквозь мерно покачивающиеся макушки. Грудь его также мерно пульсировала и вздымалась. Он вдыхал лесной воздух так глубоко, как только мог. Пытался найти имя этому аромату, но у него не получалось. Оставалось только вобрать его как можно больше в лёгкие чтоб унести с собой.
Деревья сонливо поскрипывают будто корабельные мачты и шепчутся друг с дружкою нежным шорохом о чём-то невнятном и вечном. Их дополняют голоса птиц. Он вычленяет их несколько, разных. Старается понять о чём они говорят меж собою. А может они говорят с ним? Вряд ли конечно. Они живут своими проблемами. Упоительная песня голода и заботы. Птенцы, свадьбы, гнёзда, безостановочный поиск еды. Вот и дятел заработал клювом – выискивает под корой букашек. Постучит, постучит, остановится, передохнёт и дальше стучит. Каждый поёт о своём, но во всём удивительная слаженность, единая ритмика, избавленная от математической скуки. Совершенный оркестр. Тут где-то вдали послышался гром, мягкий, раскатистый. Кроны сосен отозвались беспокойным шелестом. Пронёсся прохладный ветерок, и снова всё вернулось к размеренному разноголосому плеску. Но птиц стало поменьше. Наверно будет дождь. Вон и тучи виднеются.
Из чащи выбежал рыжеватый вислоухий лабрадор и закружился вокруг человека. Привставая на задние лапы начал тыкаться мордой ему в живот и грудь. Человек погладил собаку, а собака обслюнявила его руку и лизнула щетинистую щеку.
– Эх ты, лохматый, колючек-то нацеплял. – Он вытащил пару шипастых семечек из ушей пса и потрепал его по загривку. Пёс запрыгал по тропинке, призывно виляя хвостом.
– Ну ладно, пошли домой, пока дождь не начался.
И они пошли по притоптанному песчанику, покрытому хрустящей хвоей. Пёс и мужчина лет сорока, одетый в коричневый вязанный свитер, потёртые джинсы и выцветшую штормовку. Пёс бежал впереди, то и дело сворачивая с тропинки по своим собачьим делам, затем снова возвращался к человеку, желая его взбодрить. Но человек шёл не спеша, оглядываясь по сторонам, иногда останавливался, запрокидывал голову и дышал, дышал, прикрыв веки. Вскоре они вышли на опушку и шли между лесом и скошенным лугом. И здесь человек с жадностью набирал в лёгкие запахи ранней осени.
Дождь застал их на подходе к старому дачному посёлку. Сначала он ронял редкие тяжёлые капли и всё никак не мог попасть в человека. Но когда они приблизились к дому, дождь зачастил, не оставляя сухости никаких шансов. И человек снова поднял вверх голову, подставляя лицо под свежие струи. В них ещё ощущались остатки летних тёплых деньков.
Псу не хотелось мокнуть, и он нетерпеливо заскрёб по калитке лапами, призывая хозяина поскорей попасть внутрь. Человек отворил калитку, пёс устремился к крылечку. Там, под навесом их уже поджидала пепельная пушистая кошка. Что-то сказала на своём кошачьем.
– Сейчас, сейчас, – ответил человек, нащупал в кармане ключ и открыл двери. Кошка, не дожидаясь, когда они откроются полностью, юркнула в щель. Следом за ней, выждав почтительную паузу, вошёл и пёс. Человек не спешил входить. Постоял ещё пару минут под дождём, прислушиваясь. Где-то слышались детские голоса. А женский голос звал их домой – «ну-ка хватит там мокнуть».
– Хорошо, – сказал человек и тоже пошёл в жилище. В прихожей пёс вился вокруг пустой миски и жалобно сипел, поглядывая на хозяина извечной собачьей тоской. Хозяин насыпал ему корма, налил воды, и пёс принялся признательно чавкать. Человек прошёл из прихожей в гостиную, там чуть не споткнулся о кошку, которая нежной лианой оплела его ноги. Хвост вверх топорщится, распушился, размером не уступая своей хозяйке. И ей тоже человек наполнил миску едой, в другую налил молока.
В гостиной было прохладно и сыро, воздух прелый и застоявшийся. Не обращая внимания на прохладу человек отворил на распашку окно, впустив внутрь шум и свежесть дождя. Снял намокшую штормовку, вместо неё, чтобы не мёрзнуть, накинул старую сухую безрукавку. Подошёл к камину, выгреб из него совком и щёткой золу. Высыпал в стоявший рядом таз. Отворил кочергой наверху дымоход и внизу поддувало. Принёс из прихожей берёзовых дров. Пёс уже покончил с едой и проследовал за хозяином в гостиную, стараясь держать дистанцию от вкушающей кошки. Человек высыпал рядом с камином дрова. Расколол поленце на четыре части топориком, затем достал из печной ниши тесак, снял бересту с расщеплённой полешки и стал колоть щепу на растопку. Тесак был острым и легко под нажимом руки входил в древесину после прицельного удара по краю. Человек уже подходил к концу работы. Щепок и бересты было достаточно, чтобы разжечь камин, но хотелось до конца разобраться с поленцем. При последнем ударе тесак соскользнул и слегка коснулся лезвием его пальца. Боли не было, порез совсем маленький. Человек приблизил палец к глазам и стал разглядывать ранку. Вот из неё выступила маленькая капелька крови и медленно поползла вниз. Человек смотрел завороженно. Затем вышла вторая капля, третья. Он смотрел и смотрел. Вот кровь пошла тоненькой струйкой, потекла по руке, закапала на пол. А он всё смотрел. Затем поднёс ранку ко рту и стал всасывать кровь. Глаза его загорелись каким-то неведомым постижением. Успокоив кровотечение, он разжёг в камине огонь и долго наблюдал, как тот полыхает. Слушал его уютный треск, подставлял ему свои руки, затем прогревал спину.
– Хорошо, – снова сказал человек. Дождь за окном угасал, воздух наполнился трезвяще-пьянящим озоном. День клонится к закату. Отсветы от огня играют на затенённых стенах. Сквозь капель пробивается мерное тиканье старых механических часов на камине. Человек подошёл к окну. На подоконнике в вазе букет из засохших луговых цветов. На небе возникли просветы, и сквозь них пробиваются тёплые лучи низкого солнца. Вода стекает с крыши дома, на покрытый шифером деревянный сарай. Ржавый заброшенный велосипед без цепи прислонился к забору. Возле забора зрелая яблоня и черёмуха. В траве под яблоней несколько подгнивших плодов. За забором луг – серый, но кое-где жёлтый от упавших на него ярких солнечных лучей. На горизонте половинка радуги. Человек опять вдыхал полной грудью, наполнял её запахом бабьего лета. Затем подошёл к книжному шкафу, открыл стеклянные створки и долго-долго водил рукой по корешкам толстых книг. Достал одну, подержал, погладил, раскрыл и стал нюхать. Также старательно впитывал дух старой бумаги, как только-что вдыхал аромат осени за окном. Вместе с книжкой уселся в кресло. Кошка запрыгнула к нему на колени, примостилась и стала мурлыкать. Пёс преданно разместился на коврике возле ног. Он наугад открыл книгу примерно на середине. В комнате становилось темно, но буквы ещё можно было разобрать. И человек начал читать:
О счастье мы всегда лишь вспоминаем.
А счастье всюду. Может быть, оно —
Вот этот сад осенний за сараем
И чистый воздух, льющийся в окно.
В бездонном небе легким белым краем
Встает, сияет облако. Давно
Слежу за ним… Мы мало видим, знаем,
А счастье только знающим дано.
Окно открыто. Пискнула и села
На подоконник птичка. И от книг
Усталый взгляд я отвожу на миг.
День вечереет, небо опустело.
Гул молотилки слышен на гумне…
Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне. (Иван Бунин «Вечер»)
Человек задумался и снова посмотрел в окно. Наступал вечер. Всё почти как в этом стихе. Он гладил кошку, а та от удовольствия впивалась в его колени когтями и мурлыкала всё громче и самозабвенней. Шло время, тикали часы на камине, в топке плясал огонь. Хорошо – подумал человек, и по его щеке побежала слеза.
А потом вокруг всё замигало, зазвучали монотонные раздражающие гудки. Откуда-то раздался невыразительный женский голос:
– Гражданин Двенадцать Тридцать Три Десять, время вашего сеанса подходит к концу. Займите удобное положение и приготовьтесь к выходу из музея.
И снова:
– Гражданин Двенадцать Тридцать Три Десять, время вашего сеанса подходит к концу…
– Нет, пожалуйста, дайте ещё хоть десять минут, – взмолился человек. Голос его был надломлен. – Хотя бы пять минут дайте!
– У вас недостаточно баллов для продолжения сеанса, – настаивал холодный женский голос. – Приготовьтесь к выходу. Предположительное время следующего посещения музея через тридцать пять дней.
– Ну пожалуйста, – бессильно шептал человек. Но всё мигало, и резали слух гудки. Исчезла книга в руках, исчезли кошка и пёс, камин, книжный шкаф и часы, исчезло окно и всё, что было за ним. Теперь он сидел один в пустой серой комнате, освещённой светодиодными лампами. На нём больше не вязанный свитер и джинсы, а серая роба с номером «123310». Механический подъёмник снял с его головы шлем с очками, от рук и ног отошли контакты. К его лицу приблизился сенсорный монитор с пятью звёздами.
– Пожалуйста, оцените по пятибалльной шкале качество нашей дополненной реальности, – сказал женский голос.
Человек нажал на пятую звёздочку.
– Благодарим вас за отзыв, вы помогаете нам сделать наши услуги лучше. Спасибо за визит. Ждём вас через тридцать пять дней. Сейчас вы должны покинуть наш музей. Пожалуйста проследуйте в вашу капсулу.
Человек встал из кресла и пошёл к выходу. Двери перед ним открылись сами. И он направился вглубь по уходящему в бесконечность серому коридору. Коридор иногда пересекали другие такие же коридоры, перпендикулярные, бесконечные. Через каждые пару метров с обеих сторон, располагались закупоренные стальные двери или, скорее, люки. Он увидел вдалеке кто-то идёт навстречу. Снова раздался женский голос:
– Гражданин Двенадцать Тридцать Три Десять прижмитесь к стене, пропустите встречного посетителя, соблюдайте социальную дистанцию.
Он прижался лицом к стене. Дождался, когда мимо пройдёт другой человек. Затем последовал дальше. Дошёл до своей капсулы, приложил правую руку с микро-чипом к датчику у дверей. Дверь открылась, и он залез в капсулу. Там лёг, но не спешил подключаться к сети. Он посмотрел на свои руки и увидел на пальце порез. Глаза его удивились. И он стал сдавливать палец до тех пор, пока из ранки не вышла капелька крови. Затем вторая, третья. А он завороженно смотрел на эти алые капельки, а губы его шептали:
– О счастье мы всегда лишь вспоминаем. А счастье всюду. Может быть, оно – вот этот сад осенний за сараем и чистый воздух, льющийся в окно…
Деревья сонливо поскрипывают будто корабельные мачты и шепчутся друг с дружкою нежным шорохом о чём-то невнятном и вечном. Их дополняют голоса птиц. Он вычленяет их несколько, разных. Старается понять о чём они говорят меж собою. А может они говорят с ним? Вряд ли конечно. Они живут своими проблемами. Упоительная песня голода и заботы. Птенцы, свадьбы, гнёзда, безостановочный поиск еды. Вот и дятел заработал клювом – выискивает под корой букашек. Постучит, постучит, остановится, передохнёт и дальше стучит. Каждый поёт о своём, но во всём удивительная слаженность, единая ритмика, избавленная от математической скуки. Совершенный оркестр. Тут где-то вдали послышался гром, мягкий, раскатистый. Кроны сосен отозвались беспокойным шелестом. Пронёсся прохладный ветерок, и снова всё вернулось к размеренному разноголосому плеску. Но птиц стало поменьше. Наверно будет дождь. Вон и тучи виднеются.
Из чащи выбежал рыжеватый вислоухий лабрадор и закружился вокруг человека. Привставая на задние лапы начал тыкаться мордой ему в живот и грудь. Человек погладил собаку, а собака обслюнявила его руку и лизнула щетинистую щеку.
– Эх ты, лохматый, колючек-то нацеплял. – Он вытащил пару шипастых семечек из ушей пса и потрепал его по загривку. Пёс запрыгал по тропинке, призывно виляя хвостом.
– Ну ладно, пошли домой, пока дождь не начался.
И они пошли по притоптанному песчанику, покрытому хрустящей хвоей. Пёс и мужчина лет сорока, одетый в коричневый вязанный свитер, потёртые джинсы и выцветшую штормовку. Пёс бежал впереди, то и дело сворачивая с тропинки по своим собачьим делам, затем снова возвращался к человеку, желая его взбодрить. Но человек шёл не спеша, оглядываясь по сторонам, иногда останавливался, запрокидывал голову и дышал, дышал, прикрыв веки. Вскоре они вышли на опушку и шли между лесом и скошенным лугом. И здесь человек с жадностью набирал в лёгкие запахи ранней осени.
Дождь застал их на подходе к старому дачному посёлку. Сначала он ронял редкие тяжёлые капли и всё никак не мог попасть в человека. Но когда они приблизились к дому, дождь зачастил, не оставляя сухости никаких шансов. И человек снова поднял вверх голову, подставляя лицо под свежие струи. В них ещё ощущались остатки летних тёплых деньков.
Псу не хотелось мокнуть, и он нетерпеливо заскрёб по калитке лапами, призывая хозяина поскорей попасть внутрь. Человек отворил калитку, пёс устремился к крылечку. Там, под навесом их уже поджидала пепельная пушистая кошка. Что-то сказала на своём кошачьем.
– Сейчас, сейчас, – ответил человек, нащупал в кармане ключ и открыл двери. Кошка, не дожидаясь, когда они откроются полностью, юркнула в щель. Следом за ней, выждав почтительную паузу, вошёл и пёс. Человек не спешил входить. Постоял ещё пару минут под дождём, прислушиваясь. Где-то слышались детские голоса. А женский голос звал их домой – «ну-ка хватит там мокнуть».
– Хорошо, – сказал человек и тоже пошёл в жилище. В прихожей пёс вился вокруг пустой миски и жалобно сипел, поглядывая на хозяина извечной собачьей тоской. Хозяин насыпал ему корма, налил воды, и пёс принялся признательно чавкать. Человек прошёл из прихожей в гостиную, там чуть не споткнулся о кошку, которая нежной лианой оплела его ноги. Хвост вверх топорщится, распушился, размером не уступая своей хозяйке. И ей тоже человек наполнил миску едой, в другую налил молока.
В гостиной было прохладно и сыро, воздух прелый и застоявшийся. Не обращая внимания на прохладу человек отворил на распашку окно, впустив внутрь шум и свежесть дождя. Снял намокшую штормовку, вместо неё, чтобы не мёрзнуть, накинул старую сухую безрукавку. Подошёл к камину, выгреб из него совком и щёткой золу. Высыпал в стоявший рядом таз. Отворил кочергой наверху дымоход и внизу поддувало. Принёс из прихожей берёзовых дров. Пёс уже покончил с едой и проследовал за хозяином в гостиную, стараясь держать дистанцию от вкушающей кошки. Человек высыпал рядом с камином дрова. Расколол поленце на четыре части топориком, затем достал из печной ниши тесак, снял бересту с расщеплённой полешки и стал колоть щепу на растопку. Тесак был острым и легко под нажимом руки входил в древесину после прицельного удара по краю. Человек уже подходил к концу работы. Щепок и бересты было достаточно, чтобы разжечь камин, но хотелось до конца разобраться с поленцем. При последнем ударе тесак соскользнул и слегка коснулся лезвием его пальца. Боли не было, порез совсем маленький. Человек приблизил палец к глазам и стал разглядывать ранку. Вот из неё выступила маленькая капелька крови и медленно поползла вниз. Человек смотрел завороженно. Затем вышла вторая капля, третья. Он смотрел и смотрел. Вот кровь пошла тоненькой струйкой, потекла по руке, закапала на пол. А он всё смотрел. Затем поднёс ранку ко рту и стал всасывать кровь. Глаза его загорелись каким-то неведомым постижением. Успокоив кровотечение, он разжёг в камине огонь и долго наблюдал, как тот полыхает. Слушал его уютный треск, подставлял ему свои руки, затем прогревал спину.
– Хорошо, – снова сказал человек. Дождь за окном угасал, воздух наполнился трезвяще-пьянящим озоном. День клонится к закату. Отсветы от огня играют на затенённых стенах. Сквозь капель пробивается мерное тиканье старых механических часов на камине. Человек подошёл к окну. На подоконнике в вазе букет из засохших луговых цветов. На небе возникли просветы, и сквозь них пробиваются тёплые лучи низкого солнца. Вода стекает с крыши дома, на покрытый шифером деревянный сарай. Ржавый заброшенный велосипед без цепи прислонился к забору. Возле забора зрелая яблоня и черёмуха. В траве под яблоней несколько подгнивших плодов. За забором луг – серый, но кое-где жёлтый от упавших на него ярких солнечных лучей. На горизонте половинка радуги. Человек опять вдыхал полной грудью, наполнял её запахом бабьего лета. Затем подошёл к книжному шкафу, открыл стеклянные створки и долго-долго водил рукой по корешкам толстых книг. Достал одну, подержал, погладил, раскрыл и стал нюхать. Также старательно впитывал дух старой бумаги, как только-что вдыхал аромат осени за окном. Вместе с книжкой уселся в кресло. Кошка запрыгнула к нему на колени, примостилась и стала мурлыкать. Пёс преданно разместился на коврике возле ног. Он наугад открыл книгу примерно на середине. В комнате становилось темно, но буквы ещё можно было разобрать. И человек начал читать:
О счастье мы всегда лишь вспоминаем.
А счастье всюду. Может быть, оно —
Вот этот сад осенний за сараем
И чистый воздух, льющийся в окно.
В бездонном небе легким белым краем
Встает, сияет облако. Давно
Слежу за ним… Мы мало видим, знаем,
А счастье только знающим дано.
Окно открыто. Пискнула и села
На подоконник птичка. И от книг
Усталый взгляд я отвожу на миг.
День вечереет, небо опустело.
Гул молотилки слышен на гумне…
Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне. (Иван Бунин «Вечер»)
Человек задумался и снова посмотрел в окно. Наступал вечер. Всё почти как в этом стихе. Он гладил кошку, а та от удовольствия впивалась в его колени когтями и мурлыкала всё громче и самозабвенней. Шло время, тикали часы на камине, в топке плясал огонь. Хорошо – подумал человек, и по его щеке побежала слеза.
А потом вокруг всё замигало, зазвучали монотонные раздражающие гудки. Откуда-то раздался невыразительный женский голос:
– Гражданин Двенадцать Тридцать Три Десять, время вашего сеанса подходит к концу. Займите удобное положение и приготовьтесь к выходу из музея.
И снова:
– Гражданин Двенадцать Тридцать Три Десять, время вашего сеанса подходит к концу…
– Нет, пожалуйста, дайте ещё хоть десять минут, – взмолился человек. Голос его был надломлен. – Хотя бы пять минут дайте!
– У вас недостаточно баллов для продолжения сеанса, – настаивал холодный женский голос. – Приготовьтесь к выходу. Предположительное время следующего посещения музея через тридцать пять дней.
– Ну пожалуйста, – бессильно шептал человек. Но всё мигало, и резали слух гудки. Исчезла книга в руках, исчезли кошка и пёс, камин, книжный шкаф и часы, исчезло окно и всё, что было за ним. Теперь он сидел один в пустой серой комнате, освещённой светодиодными лампами. На нём больше не вязанный свитер и джинсы, а серая роба с номером «123310». Механический подъёмник снял с его головы шлем с очками, от рук и ног отошли контакты. К его лицу приблизился сенсорный монитор с пятью звёздами.
– Пожалуйста, оцените по пятибалльной шкале качество нашей дополненной реальности, – сказал женский голос.
Человек нажал на пятую звёздочку.
– Благодарим вас за отзыв, вы помогаете нам сделать наши услуги лучше. Спасибо за визит. Ждём вас через тридцать пять дней. Сейчас вы должны покинуть наш музей. Пожалуйста проследуйте в вашу капсулу.
Человек встал из кресла и пошёл к выходу. Двери перед ним открылись сами. И он направился вглубь по уходящему в бесконечность серому коридору. Коридор иногда пересекали другие такие же коридоры, перпендикулярные, бесконечные. Через каждые пару метров с обеих сторон, располагались закупоренные стальные двери или, скорее, люки. Он увидел вдалеке кто-то идёт навстречу. Снова раздался женский голос:
– Гражданин Двенадцать Тридцать Три Десять прижмитесь к стене, пропустите встречного посетителя, соблюдайте социальную дистанцию.
Он прижался лицом к стене. Дождался, когда мимо пройдёт другой человек. Затем последовал дальше. Дошёл до своей капсулы, приложил правую руку с микро-чипом к датчику у дверей. Дверь открылась, и он залез в капсулу. Там лёг, но не спешил подключаться к сети. Он посмотрел на свои руки и увидел на пальце порез. Глаза его удивились. И он стал сдавливать палец до тех пор, пока из ранки не вышла капелька крови. Затем вторая, третья. А он завороженно смотрел на эти алые капельки, а губы его шептали:
– О счастье мы всегда лишь вспоминаем. А счастье всюду. Может быть, оно – вот этот сад осенний за сараем и чистый воздух, льющийся в окно…
Рецензии и комментарии 0