Глава 2. Отправная точка (часть главы №1): (Глава 4)

Глава 2. Отправная точка:
Всякий человек — человек.
Но не всякий человек – человечен.

Атланты покинули мир, оставив его потребителям. Человек должен был быть венцом природы, ее райским плодом, а человек оказался скверной! Порочные, грешные создания поглощали все подле себя подобно опухоли. Метастазы этой опухоли проникали во все уголки мира, не давая покоя всем и вся.

Чуть больше года военные удерживали Владивосток. Оборона держалась ровно столько, сколько это позволяли продовольствие и боеприпасы. Но как только запасы подошли к концу: кто-то остался и пал вместе с городом, а прочие бежали, пока была возможность. Святогор не был героем и его путь был очевиден. Он, Санька и еще несколько военных покинули Владивосток и направились в сторону столицы – домой. Вначале был транспорт, но его пришлось бросить еще у Хабаровска, техника не справлялась с дорогой, ибо в новой – последней войне, дороги были роскошью. Роскошью было все! Остатки лесов сгорели, оставив после себя скелеты обугленных коряг. Озера и реки обратились ядом. Земля была испещрена нарывами, шрамами и ожогами. По земле и в земле копошились паразиты, а человек шествовал, добивая умирающую Землю.

Так было недолго. Смерть – это начало новой жизни. Человеку понадобился год, чтобы убить и отравить былую природу. Природе понадобился год, чтобы подобно фениксу, восстать из могилы в новом обличии. Жизнь – сильная и упрямая, ее просто так не сломить. Человек не живет без природы, а вот природа без человека процветает. Когда последняя война пошла на убыль и лишь горстки людей, самых ярых и упорных, старались добить друг друга, Земля запустила очищение. Природа бушевала. Земля обернулась коконом и менялась на глазах. Через год из кокона вылупилась бабочка и начала расправлять свои крылья. Однако эта бабочка не была прекрасна! Эта бабочка не питалась нектаром цветов и не радовалась Солнцу. Этой бабочке была по вкусу кровь! Земля не погибла. Ее жизни угрожал человек, а человек себя, пусть и не совсем, но почти истребил. Теперь Земля брала свое и брала силой!

С момента бегства из Владивостока прошло чуть более двух лет. Первый год небольшая группа военных, вначале на транспорте, а после пешком, двигалась на Запад, стараясь, после потери транспорта, держаться как можно дальше от границ бывшего Китая, захваченной ими Монголии и Казахстана.

Дорога была суровой. Земля бушевала. Невероятной силы ураганы, землетрясения и Бог знает, что и где еще обрушивалось на оскверненную человеком землю и путников. На пути порой встречались такие диковинные и странные вещи и явления, что от одного вида волосы вставали дыбом. Но на пути встречались, и люди… Голодающие, страдающие и умирающие люди. Кто-то сторонился, кто-то угрожал и требовал, а кто-то просился присоединиться. За год пути, отряд сильно изменился. Были те, кто покинул их, а были и те, кто примкнул. И одной руки хватит, чтобы посчитать тех, кто был в отряде с самого начала. Цели всех растворились в едином направлении – запад. Каждый шел по своей причине и лишь Святогор с Саньком хотели попасть на Родину, в надежде, что там хоть кто-то уцелел.

Если первый год пути был борьбой со стихией, то второй год пути был подобен ходьбе по раскаленным углям и битому стеклу. Припасы иссякали, находить новые становилось не то, чтобы сложнее, а опаснее! В новом мире завелись твари, нечета прежней живности. Если раньше можно было бояться всего, что было большим и сильным или маленьким и ядовитым, то теперь бояться, приходилось всего! Неблагоприятные условия и борьба за жизнь превратила всякую, прежде безобидную, тварь в хищника. Каждый хотел одного – есть! Человек по своей природе консерватор. Человек не любит изменения, и вливаться в новый мировой строй не жаждет. Человек потому и создал вторую «человеческую» природу, дабы избежать эволюции. Человек хочет остаться человеком, а все чуждое – уничтожить. Но жизнь – это сила, которая противится смерти, а потому готова на любые изменения. Жить – ради жизни. Новый мир – новая жизнь. Все старое, что не способно и не желает жить в таких условиях – стереть. Разум человека – это единственное, что противится, но природа упряма, а воля человека не безгранична.

За второй год будущие леса поднялись из пепла, что остался от катаклизма войны и природы. Лес рос быстро и упрямо, словно сорняк! А твари, что упорно обживали новый мир, яростно защищали будущий дом. Кем все они были? В последней войне чего только не было. Были излучения всех видов, были все возможные химикаты, были вирусы и бактерии, были!.. Было все. Никто не сдерживал себя. Лишь вначале человечество робело, но войдя во вкус, не сдерживало и не ограничивало себя ни в чем. Что именно породило то или иное создание, ведает лишь Бог. Если таковой есть?! Было и то, что люди называли «аномалии». Вот что их породило?! Воистину, лишь Богу ведомо. Последняя война уже велась не между людьми, а между жизнью и смертью. Борьба велась за право унаследовать будущее. Человек тоже хотел жить, но вот только жизнь в своем будущем человека не видела…

2050 год близился к концу, о чем поспешно сообщали холода и верный счет прожитых дней. Позади пять с половиной, а может и шесть тысяч километров, а впереди еще тысячи четыре, а то и больше. Их путь был извилист, а цифры были, как говорится, на глазок. Кривой дорогой люди миновали Красноярск. Через сам город пройти не удалось, ибо от города остался лишь фонящий радиацией кратер, покрытый чем-то стекловидным. Их путь, в основном, лежал далеко от дорог, а порой, приходилось идти даже вдоль рек или через болота. Останавливались в небольших городах и селах, но гораздо чаще приходилось разбивать палатки. Всякий средний и крупный город приходилось держаться стороной.

По словам Санька, Красноярск – это город, после которого начинается цивилизация. Что это значит? А то, что дальше идут скопления городов, сел, дорог и всего того, чем богата была цивилизация. Ибо до Красноярска весь отряд двигался, в основном, по пересеченной местности, а дальше путь, по идее, должен быть легче, но… Все видели город, видели, что от него осталось и какая гадость расплодилась вокруг города. Отряд двигался в сторону Томска, и у многих не было подозрений, что там такая же ситуация, у всех была убежденность в этом.

Обойдя Красноярск, отряд сделал привал недалеко от села или деревни на реке Большой Кемчуг. Что тут было раньше? Село или все же деревня? Что бы тут ни было, а теперь тут грибное поле, под которым похоронены дома и дороги. Лишь маленькая церквушка выделялась, да и та обросла так, что была похожа на пару гигантских поганок. Бывшее человеческое обиталище было как белая плешь среди черной и бурой растительности. От этой плеши тянуло как от компоста, но главное, рядом не было живности. Живность, вероятно, сторонилась этой грибницы. Сами грибы напоминали поганки, но все покрыты были нитями, очень напоминавшие паутину. А в паутине виднелись скелеты местной живности, а может и не местной… Были и людские кости, среди которых особенно выделялся один скелет в очках и с монтировкой, облаченный в странный комбинезон. Грибница имела четкую границу, это как раз было плюсом, но минусом было то, что она затрагивала реку, поэтому расположиться пришлось выше по течению.

Лагерь состоял из пяти палаток. Эти пять палаток вмещали в себя девять взрослых человек, трех детей и пару младенцев. Палатки стояли звездой, а в центре был костер. Женщины собирали все, что могло гореть, а мужчины искали все, что можно было съесть. Дети сидели с младенцами. Ближе к вечеру в лагере готовился ужин: два больших и три маленьких шестилапых, голых как египетские кошки и безглазых, создания. Их тела походили на сморщенную сосиску, а морда походила не то на крота, не то на зайца. В отряде была собака, которую держали как дегустатора, а потому первый кусок всегда доставался ей. Перед тем как готовить, пищу проверяли на радиацию, а уже после готовки, по поведению и состоянию собаки после первого куска, принималось решение – есть или не есть.

Пойманная дичь прошла проверку и все, с облегчением, принялись ужинать. Мясо было жестким, словно резина, а вкус был как у бумаги. Но никто не морщил нос, никто не возникал или жаловался. Все ели, ибо чувство голода сильнее любых капризов.

Новым миром правил древнейший инстинкт – самосохранение. Фундамент инстинкта – утоление голода и жажды. Ради утоления голода, все прочее, что человек взрастил в себе от сытой, ленивой жизни, было убито и закопано глубоко в недрах понятия — комфорт.

Ужин был в тишине. Последнее время, что ужин, что обед или завтрак — все ели молча. Разговаривать не хотелось. Все погружались в себя и что-то вспоминали, что-то обдумывали или о чем-то мечтали. Даже дети ели тихо. Был отчетливо слышен треск костра. Пламя приятно грело и словно бы создавало атмосферу былого времени. Времени, когда компания друзей выбиралась на природу, чтобы посидеть у костра, поесть шашлыков, просто отдохнуть. Быть может, все сейчас представляли именно это?

После ужина все принялись за свои дела. Санька, как негласный начальник отряда, корпел над картами, думая и размышляя как лучше проложить маршрут. Трое мужчин и Святогор были караульными. Поочередно, каждые два часа караул сменялся. Четыре женщины занимались по хозяйству: стирали тряпки и чистили посуду в плохо отфильтрованной воде, латали дыры на защитных комбинезонах и нянчили младенцев. Дети либо помогали им, либо проводили время с караульными. Ночь была тихой и спокойной, но не уютной. Небо затянуто облаками и свет луны, проходящий через мутно-желтые и серые облака, слабо освещал землю. Света городов давно уже нет, и ночи были особенно темные. Святогор, стоя в карауле, вглядывался в небо. Караульный – это глаза и уши лагеря. Но следит караульный в первую очередь не за той угрозой, что может прийти, а за той, что может выпасть. С неба. Всякие там мутанты, это конечно страшно и опасно, но дожди страшнее. Особенно сейчас – осенью! Дожди часто идут радиоактивные, а порой и кислотные. Палатки способны защитить от дождя, даже от кислот в нем, но от радиации защищает стратегический запас антирадиационных препаратов. Использовать этот запас можно только в крайнем случае, ибо пополняется он редко и только за счет мародерства.

Святогор стоял спиной к лагерю и разглядывал реку. Как и все вокруг, река была черной, от нее веяло приятной прохладой, а сама река была чертовски грязной, но не зараженной. Пить было можно, предварительно потратив несколько часов на ее фильтрацию. Однако вкус отдавал чем-то масляным, но слабо. Оглядев округу, Святогор обернулся к лагерю и обратил взор на детей, что помогали женщинам с младенцами. Святогор, да и другие, давно уже потеряли брезгливость и отвращение к уродствам. На своем пути они встречали много людей, искалеченных всяческой гадостью. Они встречали калек и уродов, с не хватающими и лишними конечностями и органами. С кожей всех возможных цветов. С чешуей вместо кожи, с рогами и копытами. И Бог знает, кого им еще предстоит увидеть и кого им посчастливилось не увидеть. Пара младенцев в руках женщин были словно пара агнцев подстать Новому Эдему. Трехглазый Адам и четырехногая Ева. Первое поколение – будущее новой эры. Их не чурались, их нянчили, их холили и лелеяли, их любили и не желали бросать. Трое детей, лет по пять или шесть, на вид, были нормальными, вот только… Один был похож на старика, у другого кожа была словно не по размеру, а девочка — тощая словно живой скелет! Лишь взрослые выглядели более или менее нормально. Но каждый из них скрывал свой недуг. Страшную язву на теле, прикрывающий чем-либо горб или зоб, кровавый кашель, сыпь или… Новая эра оставила свой след на всех. Но, не смотря на все, человек продолжал жить… Нет, выживать! И бороться!

К Святогору подошел Макс. Его подобрали недалеко от села Талое. Макс постоянно был в балаклаве и в тряпках, не снимая ходил в очках и перчатках. Причина была проста. На всем его теле не было ни единого волоска, на руках и ногах не было ногтей, а кожа покрыта родимыми пятнами всех размеров и форм. Он скрывал это не от других, а от себя. Макс боялся своего тела и потому прятал.

— Моя очередь, — просипел Макс. – Там тебя Александр звал.

— Хорошо, — отозвался Святогор.

Святогор прошел к палатке Санька и, отгибая полог, произнес:

— Звал?

— Да-да, проходи.

Святогор зашел внутрь палатки. Палатка вмещала до четырех человек. Сама палатка была прямоугольной и без окон, а материал палатки напоминал прорезиненный брезент, но Святогор знал, что то была не резина. Внутри, за импровизированным столом из валуна, сидел Санек — сержант Соколов Александр Дмитриевич. Рядом с Саньком дремал пес, который коротко глянул на Святогора и продолжил дремать дальше. На валуне лежала папка, а в ней были карты. Карандаш, резинка, рация и навигатор, напоминающий рыболовный сонар (устройство чуть больше рации с большим экраном и набором кнопок). Карты в папке были старые, еще довоенные, покрытые блеклыми пятнами зелени и голубизны, с паутиной тонких голубых и толстых оранжевых нитей рек и дорог. На карте было множество отметок, вроде: опасно; обход; что-то странное? И так далее. Был отмечен и их путь, который тянулся от Владивостока и до их точки привала. Санек сидел над картой и хмуро вглядывался в линии, водя пальцем то по одной линии, то по другой. Санек выглядел как усталый отец. Его волосы сильно поседели, а его поджатые губы теперь постоянно искажены печалью. И глаза – узкие щелочки с сетью морщин на скулах, превращали, в его-то двадцать шесть лет, в старика.

— Глянь, — произнес Санек и жестом указал на навигатор.

Святогор подошел и посмотрел в прибор. Изображение было черно-белым и показывало местность в радиусе пятидесяти километров.

Прибор этот – навигатор, был военной игрушкой. До войны все гражданские пользовались допотопной системой навигации GPS, которая использовала спутники. Система эта морально и технически устарела, а у военных уже вовсю использовались навигаторы нового поколения. Эти навигаторы использовали магнитное поле Земли и требовали лишь немного электричества, которое добывалось небольшой динамо-машиной с обратной стороны прибора. Крутанул ручку и наслаждайся. В памяти устройства заложены карты с привязкой магнитных полюсов или линий, или чего-то там… Короче! Когда человек движется, движется и прибор, чувствительный датчик реагирует на поле и ориентируется по нему, как компас! Но при этом, прибор выдает точное местоположение, но в ограниченном радиусе. Санек использует его не только как навигатор в их путешествии, но и как детектор аномальных возмущений поля. Как только в радиусе появляется такое возмущение, на карте, в той точке возмущения, начинает происходить черти что. Прибор отображает эти возмущения в виде некоего клубка линий, которые постоянно движутся.

Святогор глядел в прибор и видел два больших возмущения, а между ними шла дорога.

— А… Не понял? – недоумевающе спросил Святогор.

— Приглядись внимательнее, — посоветовал Санек, указывая на карту.

Святогор глянул в карту и нашел отметку их привала. Мысленно накладывая карту из навигатора, он продолжил их путь по дороге и уперся в два приличных города. Первая мысль – идти в обход, но тут же отогнал ее, так как мысленное представление местности из навигатора рисовали приличные возмущения. Святогор удивленно расширил глаза.

— Предлагаю делать крюк, — произнес Санек шепотом, видя глаза Святогора.

Святогор перевел безумные глаза на Санька и произнес:

— Ты ебнулся что ли? – шепотом ответил Святогор.

— А что ты предлагаешь? – возмущенным шепотом парировал Санек. – Через город идти? Нет уж, увольте!

— Да ты сам посмотри! Тут же крюк километров двести!

— И что? Мы и раньше крюк давали.

— Но не двести же километров! Пятьдесят или даже сто еще ладно, но двести!

— Ой… Двести, да хоть и триста! Какая, к черту, разница? Мы сколько уже прошли, а сколько еще идти? А ты тут из-за жалких двух сотен ноешь. Я через город не поведу. Точка! Я позвал тебя, чтобы обсудить — как именно будем обходить. Вот гляди.

Санек указал пару путей на карте. Святогор возмущенно уткнул лицо в ладони, прикрывая правый глаз. Он недовольно и хмуро смотрел в карту, разглядывая и обдумывая указанные пути.

— Не-не-не… Давай без рек, смотри преимущественно дороги.

Из нескольких путей был выбран путь вокруг Ачинска и Назарово, чтобы наверняка. Крюк выходил внушительным, но куда деваться?

— Когда? – спросил Святогор.

— Припасы нужны: воды и мяса. Да и отдых не помешал бы. День или два тут еще побудем и пойдем. Кто там караульный?

— Макс.

— А после него?

— Серега.

— Передай Сереге, как заступит, чтобы разбудил меня. Все… Не могу больше, голова раскалывается…

— Хорошо. Таблеток дать?

— Нет, перетерплю.

Святогор вышел из палатки и направился к своей. Можно и поспать.

Все палатки были одинаковые, все, если можно так выразится, были — трофейные, достались при бегстве из Владивостока. Хорошие и надежные, но громоздкие… Но тащить их – тащили все! Ибо из химзащиты у отряда были только эти палатки и противогазы с кустарными фильтрами. Единственный минус – не было своего дна, то есть дном в палатке служила сама земля или постеленный поверх брезент.

Святогор лег на брезентовый коврик, накрывшись пледом, связанным из разных кусков материи, положил под голову рюкзак и попытался заснуть. Сон приходил с трудом и Святогор забивал голову мыслями. В палатку зашли дети и тоже легли спать. Они, в отличие от Святогора, заснули очень быстро. Детский организм гибок и быстро приспосабливается к условиям, особенно когда сон – это одна из роскошей этого мира. Для детей нет такого места, где они не смогли бы уснуть. А вот Святогор все больше и больше думал. Он переключался с темы на тему. Мысли плавно сменяли друг друга. В этом потоке первая мысль терялась в последующих, и с чего были начаты размышления вспомнить уже не было возможным. Святогор не видел снов. Его несвязные мысли перед самим сном сплетались в психоделическую картину, которая заменяла ему сновидения. Он думал много и о многом, но уже очень давно не думал и даже не мог задуматься о том, каким он был раньше и каким стал. Мысли подобного рода уже просто не могли зародиться в его голове. Война делает из ребенка мужчину, а конец света делает из всякого старика. Этот старик отягощен иными мыслями… Все свои сны Святогор творил сам и потому всякий сон был его маленькой утопией. Когда же он засыпал, то погружался в темное и мрачное забытье. Святогор не видел ни чего кроме тьмы, которая была осязаема и мимолетные осознания этого вызывали дискомфорт, от которого он просыпался с чувством паники. Реальный мир охлаждал его чувство и Святогор отправлялся творить свою утопию вновь. Пограничное состояние между здравым смыслом и шизофренией. Наркотик для тех, кто еще хочет спать живым.

Утопия – это миф. Утопия не может существовать, ибо сложная система упирается в неразрешимые тупики, которые разваливают всю систему. Утопия возможна лишь для кого-то конкретного, лишь для одного! Одного эгоиста! Но сон на то и сон. Во сне, в созданном сне! Эгоизм простителен, а потому там всегда должно быть хорошо. Вот только сейчас в утопии Святогора не хорошо. Странное чувство дискомфорта рушило творимый мир. От этого чувства Святогор проснулся. В палатке было чуть светло и пахло как-то неприятно. Рядом сопели дети и Святогор сонно оглядел палатку. Неуверенными движениями он приблизился к выходу и поднял полог. Замутненный взор разглядел молочно-желтую дымку и еле-еле различаемые палатки.

— Туман… — вялым, еще сонным голосом произнес Святогор.

Мозг перезагружался и Святогор не сразу понял. В палатке стоял отчетливый запах нашатыря, а глаза слезились отнюдь не со сна. Когда мозг закончил загрузку и первая порция адреналина ударила в голову, Святогор заорал дрожащим голосом во все горло, осознавая, что видит:

— ТУМАН! ТУМАН! ТУМАААААААН!

Святогор запер палатку и принялся трясущимися руками закрывать щели. От крика все трое детей подскочили, словно их кипятком ошпарили. Они не сразу поняли, но видя, как Святогор закрывает все щели, опережая свои мысли, ринулись помогать. С трудом владея руками, все четверо затыкали каждую маломальскую щель. Послышались голоса:

— Мать вашу! Закрывай! Закрывай!

— ААА! Фу! Что это?!

— Черт! Черт! Черт!

— Давай! Давай!

В лагере царила паника. Потревоженный пес зашелся лаем. На короткое время паника стихла и в лагере повисла тишина, нарушаемая коротким лаем собаки. Санек отозвался первым:

— Все целы?! Отзовитесь?

— Я цел. Ковалев. Со мной трое детей, все целы, — отозвался Святогор.

— Со мной… Да цыц ты! – гаркнул Санек на лающего пса. — Мария Евдокимова, мы целы.

— Матросов и Захарова — целы, — просипел Макс.

— Я и Женечка — целы, — тонким голоском пролепетала Клавдия Михайловна.

— Мы тоже! – послышался тяжелый голос. — Зубарев и Владыкова с мелким.

Короткая пауза.

— А где Шелепин? – произнес Санек. – Шелепин! – закричал Санек. — ШЕ-ЛЕ-ПИН!

— Он… Он же караулил, — отозвался Сергей Зубарев.

— Твою ж… — послышался голос Санька.

Все вдруг осознали, что Шелепин не отзовется, сколько его не кричи. А на вопрос: почему? Всем был красноречивый ответ. Снаружи был туман и его острый нашатырный запах говорил о том, что он был кислотным.

Ожидания затянулись на два часа.

Поднявшееся Солнце рассеяло туман, давая всем возможность выйти наружу. В дымке серых облаков зияли просветы голубого неба, из которых на землю падал утренний свет. Туман рассеялся, но запах нашатыря все еще висел в воздухе и, во избежание риска, все были в повязках на лицо. Весь лагерь искал несчастного Шелепина. Лишь через час его обнаружил Макс.

— Сюда! – сипло прокричал Макс.

Он был у реки. Все сбежались посмотреть. Но как только все увидели тело, девушки, издав испуганный стон, затыкая руками рты, отворачивались или уходили. Дети глядели молча, не отрываясь, а мужчины задумчиво разглядывали тело. Лишь собака недоумевала.

Шелепин лежал на животе в неестественной позе. На его задеревенелом теле был изъеденный кислотой комбинезон. Его левая рука держала горло, а правая корявой культей тянулась в сторону лагеря. На его лице была гримаса жуткой боли, а все тело было покрыто химическими ожогами и язвами. Но самым странным было то, что его штаны были спущены. Но Санек сказал, что это как раз не странно. По всей видимости, он отошел по нужде, и туман накрыл его. Видимо он пытался закричать, но от боли в горле не смог. Вдыхая все больше и больше кислот, он заметался, упал и попытался ползти в сторону лагеря, но… Не сумел. Легкие полные кислоты разъелись, заполнившись кровью, и он захлебнулся.

— Сергей, — произнес Санек. – Отведи детей в лагерь.

Сергей кивнул, собрал детей, которые не могли оторваться от тела, и повел назад, подзывая за собой собаку. Санек и Святогор принялись обыскивать тело. Когда все ценное было извлечено, Макс произнес:

— Его бы, это… Похоронить что ли, хоть как-нибудь… Хотя бы по реке сплавить.

— Да. Стоит, — произнес Санек.

Все трое аккуратно подцепили тело палками и спустили в грязную воду. Руками касаться не хотелось, а потому тело скорее даже бросили в воду. Слабое течение подхватило и понесло вниз, к грибам.

— Надо пополнить припасы и валить отсюда. Проведем тут еще ночь. Караульным ни на шаг от лагеря! – строго произнес Санек. – Ссать и срать на виду! Срам прикрывать, а стыд нахер посылать!

— Расслабились… — просипел Макс.

— Да… — подтвердил Святогор. – Погодка-то… Распогодилось, уже не то, что раньше.

— А может это затишье? – сипнул Макс.

— Сплюнь! А то клюв обломаю, — пригрозил Санек. – Мало нам, что ли…

— Да я… Вспомнил тут, в прошлом году. Ну, когда все небо было чистое. Господи… Как же потом все грохотало…

— СПЛЮНЬ! Тебе говорят, — уже не сдержавшись, пригрозил Святогор.

Санек и Святогор ушли в лагерь и только Макс остался проводить уплывающее тело. Он что-то пробубнил себе под нос, окрестил ладонью воздух в направлении мертвеца и тоже вернулся обратно.

День прошел в легкой суете. О мертвеце уже забыли. Все давно привыкли. Многие сменили не один отряд, кочуя с места на место. Кто-то привязался и остался, как Макс, а кто-то присоединился и по достижению своей остановки, покинет отряд. Вот только где будет истинная остановка и как именно член отряда покинет его, не известно. Дошел живым – чудо. Умер в пути – простая рутина. И все привыкли к этой рутине настолько, что чья-то смерть это… Ну умер, и что? Неприятно, это да! Может, кто и всплакнет даже, но это быстро проходит. Одно плохо: общий груз остался прежним, а носильщиков теперь на одного меньше, а выбросить или потерять что-то из имеющегося инвентаря – Боже упаси!

Женщины занимались водой. Надо было отфильтровать воды на весь лагерь. Мужчины искали то, что можно было съесть. Ну, а дети сидели с младенцами. Все были заняты. В монотонной работе прошел день, а за тишиной и покоем прошла и ночь. Лишь утро было неуютным. Воздух становился все холоднее и с каждым днем зима все больше и больше заявляла о своих правах.

Утром на Святогора навалилась «жаба». Его тошнило и рвало, а левое плечо ныло. На плече было вздутие, словно небольшой горб. Обычно он редко болел, но сейчас что-то ему не нравилось. Горб ныл, и боль отдавала в руку. Лекарства, даже не лекарства, а скорее паллиатив, были, но Святогор не хотел тратить ценный запас. Однако его все же заставили принять несколько таблеток и через какое-то время боль стихла.

Сборы заняли немного времени, ибо все действия были отточены многими днями практики. Теперь их ждал крюк, на преодоление которого должно было уйти несколько дней.

Содержимое лагеря несли все. Каждому досталось по силам. Мужчины несли палатки, оружие и рюкзаки с необходимым и полезным снаряжением. Женщины несли припасы, тряпки и младенцев. Детям же досталось немногое, но ценное – медикаменты. Лишь пес был налегке. Вот ведь беспечное создание…

Их путь лежал преимущественно по старой дороге, но порой приходилось даже сходить с нее. Асфальт всюду был разбит. Везде торчала и колыхалась сухая трава. Молодые деревца тянулись кривыми стволами к небу, а старые походили на чучела. Молодые деревья весной ждет новая жизнь, а вот старые деревья превратились для молодых в источник сил. Сухие коряги были облеплены нитями древесных паразитов, и казалось, что они все еще цветут, но блеклыми и серыми цветами. Мир напоминал типичное село. Вот только порой попадались уж очень странного вида деревья, а дорогу перебегали не ежи, олени или какая еще живность, а бестия под стать фантазии самого Лавкрафта. Попадались расселины, ямы и рытвины. Остовы брошенной техники, гражданской и военной. Но не попадалось ни единого человека. На многие километры они были единственными.

Они двигались парами, друг за другом. Трое мужчин были облачены в военные комбинезоны, а на ногах изношенные до дыр берцы. На их головах были балаклавы, поверх которых капюшоны и защитные очки. Только Макс был, словно луковица, укутан в плотные ткани, вместо комбинезона, но и он носил балаклаву с очками, а на ногах были пара разных ботинок. Все женщины и дети были под стать Максу, только закутаны были сильнее, а на груди у пары женщин висели рюкзачки с младенцами.

Весь путь отнял у них пять дней. Их припасы сильно иссякли, а сами они изрядно утомились. На своем пути им несколько раз попадалась военная техника. Все, что фонило они обходили и даже не прикасались, а прочую обшаривали в поисках полезного. Мародерство или даже вернее сказать – стервятничество, давно уже не грех. Раз морали больше нет, к чему тогда сдерживаться? Их улов за эти пять дней составил: пара рожков патронов, новые ботинки для Макса и Клавдии Михайловны (они умудрялись изнашивать обувь быстрее всех), несколько банок с консервами, пара карандашей и фляга с водкой. Пес сумел поймать недокролика (с виду заяц, но с пятью лапами и ушами, сросшимися с телом). Пожалуй, самым примечательным был пейзаж. Что там было не понятно. Может бомба упала какая, а может и землетрясение, а может и что еще похуже. Но город Ачинск и ближайший к нему Назарово были словно на дне чудовищной впадины. Эту впадину удалось увидеть и разглядеть лишь, когда отряд дошел до Сереуля. Навигатор Санька выдавал несуразицу. Радиуса прибору хватало, чтобы достать центра этой впадины, то есть до самого Ачинска. Там творилось что-то с чем-то. Даже с расстояния в пятьдесят километров, и без бинокля, было видно, что в воздухе висят куски земли. Маленькие и большие, все парили в воздухе без видимой поддержки. Что там творилось? Чем это вызвано? Искать ответ никто не желал. Все хотели только одного — убраться подальше. Особенно с учетом того, что их подхлестывало жгучее ощущение. От возмущений пот становился горяч и жгуч как кислота, а металлические предметы, стоило к ним лишь прикоснуться, больно кололи. Возмущения влияли и на собаку. Та недовольно скулила и постоянно жалась к людям и земле, словно бы боясь чего-то. Одно только было приятно – воздух! Он был невероятно сладок и свеж. Воздух бодрил и пьянил. Но Санек говорил, что это как раз очень плохо. Стоило зазеваться, и пьянящий воздух затуманивал взор. Являлись видения и звуки. Когда кто-то косел, Санек подходил и бил, по чему попало, приводя в чувства. Таким вот образом, все добрались до Боготола, где им удалось пополнить только запасы воды, а дальше лежал Тяжинский. Если бы кто знал, то выбрал бы путь по железной дороге, прямо через город, но главное правило – не соваться в город без острой нужды, определило их путь через не то село, не то поселок — Нововосточное.

— Что там? – спросил Святогор у Санька.

Отряд стоял недалеко от дороги, стараясь, в случае чего, не привлечь к себе внимания.

— Не понятно… — неуверенно ответил Санек, задумчиво глядя в сторону деревни и держа в руках бинокль. – Коряги мешают и этот чертов холм…

Нововосточное лежало на небольшом холме и было недалеко от дороги. Меньше пяти сотен метров. Но перед дорогой и Нововосточным стояла стена старого леса. Мертвые и перекошенные деревья стояли словно забор, закрывая большую часть обзора.

Рядом с Саньком стоял пес и тяжело дышал. Этот пес, без имени и клички, мог бы быть более полезным, чем простой дегустатор, но пес в свое время пострадал от огня. В пожаре пес начисто потерял нюх, слух, левый глаз и половину хвоста, получив сильные ожоги. Пес выжил и превратился в беспечное создание, ожидающее своего часа. Часа, когда очередная трапеза станет для этого дегустатора последней.

— Долго еще стоять будем? – послышался женский голос.

Санек и Святогор обернулись. Говорила Наталья Захаровна. Небольшого роста бабулька с пестрым шарфом, обмотанным вокруг шеи, словно ортопедический корсет.

— Мы устали, — продолжала Наталья. – Поесть бы, сил нет…

После небольшой паузы, Санек дал ответ:

— Я на разведку. Алексей — за старшего.

После того как Санек ушел, женщины заговорили о чем-то своем. Заскучавшие Макс и Серега подошли ближе к Святогору и стали обсуждать что-то свое. Сам Святогор был рядом, но при этом оставался один. Через полчаса ожидания, Святогор начал волноваться. Санек не возвращался и это был повод для беспокойства. Когда Святогор хотел уже отправиться на помощь, послышался голос:

— Не дергайтесь.

Голос был твердым словно камень. Все обернулись в сторону голоса.

— Руки. Дернитесь – пристрелю, — продолжил неизвестный.

Все подняли руки. Только пес стоял и оглядывал всех с недоумением.

Перед людьми стоял человек, взявшийся чуть ли не из воздуха. Он был облачен в драные тряпки и больше напоминал снайпера, вот только в руках он держал автомат. Дуло автомата было нацелено на Святогора.

Неизвестный стоял не как какой-то вольный стрелок, а как опытный, как человек, хорошо знающий оружие.

— Здрасьте… — произнес Макс своим сиплым голосом.

Человек ничего не ответил, а лишь отнял от автомата одну руку и коснулся плеча, чуть приблизив к плечу голову. Неизвестный что-то буркнул и вернулся в прежнее положение.

Через короткое время, со стороны Нововосточного послышался голос, и Святогор едва обернул голову. К ним приближались люди и вели за собой Санька с поднятыми руками. Когда все были в сборе и можно было хорошо и отчетливо слышать друг друга, один из новоприбывших неизвестных произнес:

— Ну! И кто же мне из вас, господа, — произнес неизвестный гнусавым голосом. — ответит: кто вы, мать вашу, такие?

— Туристы, — грубо и с сарказмом ответил Сергей.

— Ага, на шашлыки вот выбрались, — просипел Макс в поддержку.

— Я вас щас выпотрошу и собакам скормлю, — зло и грубо оборвал шутников неизвестный. – Еще одна такая шутка, — он приставил пистолет к голове Санька. – И ваш приятель откроет в себе третий глаз.

— Мы путники, — произнес Святогор. – Просто кочевники. Ни более, ни менее.

Святогор заметил, что Санек нахмурился и едва-едва покачал головой.

— Простите, но мы…

— Молчать! – резко перебил неизвестный, пытавшуюся заговорить Марию Евдокимовну. – На вашем приятеле, да и на вас двоих, армейская форма, а это говорит мне, что вы либо военные, либо убили их и надели их форму. Что из этого хуже?

— А может они ее просто нашли? – вмешался Макс.

Святогор замотал головой, говоря Максу своим жестом, чтобы тот не вмешивался.

— Может, — выдавил гнусавый своим самым противным тоном. — Но в таком случае – вы вонючие мародеры! Которых надо пристреливать!

— А если мы военные, что тогда? – произнес Святогор.

— Такая же петрушка.

— Хороший у вас выбор… — буркнул Макс.

— Ага и конкурсы у нас интересные! – добавил гнусавый.

— Димон! – вмешался кто-то из стоящих неизвестных. – Рыжий приказал их не убивать.

— Знаю… — с сожалением произнес гнусавый. – Ладно, ведите их.

Всех повели в Нововосточное. Оказалось — это был когда-то поселок. От него, правда, мало что осталось, но местные окопались основательно. Местные жили больше не в самих домах, а под ними, используя сам дом как заслон. Сам поселок казался пустым и необитаемым, но все изменилось, как только все спустились в подвал одного из домов. Под поселком была сеть туннелей. Каждый дом – это камера. Каждая камера имела свое назначение. Люди сновали по туннелям как муравьи и жили своей жизнью и, похоже, что эта жизнь не жаловала любого рода пришельцев. Все косились на идущих с поднятыми руками. Их взгляды были странными. В их глазах читалось не то презрение, не то возбуждение. Они смотрели на идущих, как смотрят на подозрительно знакомого человека.

— Заходите, – приказал гнусавый, жестом поторапливая людей. — Живее!

Все прошли в темное помещение, освещаемое плошками с чем-то коптящим. Мужчины стояли перед столом, за которым сидел человек. Позади стояли женщины и баюкали младенцев. Дети стояли, прижавшись к женщинам, и старались не смотреть на взрослых. Вдоль стен стояли люди с оружием и просто ждали.

— В новой эре нет слова — доверие, в новой эре есть слово – предусмотрительность, — глухим, тихим и спокойным голосом заядлого курильщика проговорил человек за столом. – Кто вы?

— Вообще-то, по правилам этикета, первым представиться должны Вы, — проговорил Макс.

Кто-то из охраны ударил Макса в затылок.

— Вы в нашем доме и по правилам этикета я могу вас пристрелить! – продолжил человек за столом. – Смолянюк! Вы их обыскали?

Гнусавый сделал виноватый вид и робко выдавил:

— Ой…

— Дебил, — улыбаясь произнес человек за столом.

— Согласен… — виновато ответил гнусавый.

— Обыскать, — твердо продолжил человек.

Охрана принялась грубо и бесцеремонно обыскивать и выкладывать все ценное. Женщины стали жаловаться, дети плакать, пес гавкать, а гнусавый кричать и приказывать заткнуться. Кто-то лягнул женщину и та издала болезненный вздох. Святогор попытался заступиться, но его ударили прикладом. Рука, ухватив его за шиворот, опрокинула на стол. Рядом с ухом Святогора воткнулся нож.

— Стоять! – заорал человек, сидевший за столом. – Будете сопротивляться, и я вскрою глотку этому…

Человек за столом умолк, удивленно вглядываясь в лицо Святогора. В темноте было плохо видно и лишь у самой плошки лицо Святогора было хорошо различимо, как и лицо человека за столом.

— Леха? – странным и удивленным голосом проговорил человек.

— Матвей? – так же странно отозвался Святогор.

— Мать твою! Леха! – продолжал своим хриплым голосом Матвей. – Ха! Братан, живой!

Все в помещении стояли в некотором ступоре и недоумевали.

— Матвей, ты… Ты… Ты какого хера творишь?! – вырвалось у Святогора.

— Ха-ха! Леха, черт!

Святогор встал и, обошедший стол Матвей, принялся обнимать его.

— А я-то думал вас всех… Ну, бомбой…

— Нет, мы ушли раньше, — ответил Святогор, отвечая на объятия тем же.

— Простите! – вмешался Макс.

— Пасть закрой! – взревел гнусавый.

— Сам закрой! – вмешался Матвей оборачиваясь.

— Стой-стой-стой! Матвей, какого черта? – поспешно спросил Святогор.

— Что? – не понимая ответил Матвей. – А… Прости не признал, а правила – есть правила!

— Простите! – вновь вмешался Макс более настойчиво.

— Чего?

— Я, собственно, дико извиняюсь, – недовольно вмешался Санек. – Но какого портупея тут происходит? Вы тут индийское кино снимаете? Может еще станцуем?

Матвей заржал. Охрана неуверенно хихикнула.

— Руки-то опустите, — произнес Матвей. – Вещички им верните, — обратился он к охране.

— А… Простите, но, — вмешался гнусавый. – Кажется, я буду солидарен с нашим пленником. Что тут происходит?

— Это, — Матвей обнял Святогора за плечи. – Это Леха! Мой брат по малой родине. Мы вместе росли, вместе на войну пошли, правда воевать вместе не вышло. Но вот пообщаться, пока связь позволяла, довелось. Черт, я, когда узнал, что Владивосток разбомбили, я думал все…

— Нет, там… Короче мы бежали. С тех пор вот — идем.

— Так вы что, все с самого Владика топаете?

— Не все.

— Простите, — бесцеремонно вмешалась Валентина Владыкова. – У нас дети плачут.

— Смолянюк! – Матвей сделал манящий жест рукой.

Гнусавый подошел к Матвею.

— Накормить и напоить. Найти койки и расположить. Все понял?

— Так… Так точно, — покорно ответил гнусавый.

— Пшел… — Матвей вяло прогнал его жестом. – Черт… Как ты похудел-то.

Из потенциальных врагов все обернулись в друзей. С позволения Матвея всех расположили и накормили, однако кормили мало, ибо Матвей распорядился устроить званый ужин.

На ужине было мясо. Гостей принимали по первому разряду и кормили, словно на убой. Дети и женщины уплетали за обе щеки и старались больше есть, чем вмешиваться в разговоры мужчин. А мужчины обсуждали прошедшее. Как оказалось, Матвей Серов, он же Рыжий, рос в одном городе с Святогором. Ходили в один садик, учились в одной школе, вместе поступили на службу и проходили КМБ. С самого детства они были очень близкими друзьями. После КМБ их пути разошлись. Святогора отправили в одну часть под Москвой, а оттуда во Владивосток, Матвея в другую часть под Москвой, а оттуда в Красноярск. Потом война, за ней другая — последняя, а дальше все были сами по себе. Святогор, со своими держали Владивосток, а Матвей Красноярск. Потом попытки выйти на связь с другими частями. Святогор в то время стал связистом и имел полный доступ. Случайная волна и два друга находят друг друга. Месяцы общения и тишина. Потом побег Святогора и других из Владивостока, потом бомбежка и все… Новость о бомбежке Владика раскатилась по просторам радиоэфира, а потом эфир заглох. Красноярск и многие другие крупные города тоже подверглись бомбежке, но рассказать об этом уже не было возможным. Два года. Каждый прошел свой путь. Если Святогор еще в пути, то вот Матвей остановился. Они остановились в поселке и занялись им вплотную. Поселок превратился в убежище, в котором все живут вот уже второй год. Еда и вода есть, но поначалу приходилось питаться всем, что подворачивалось. Что поделать… Времена были трудные. Что касается их встречи, то она скорее была даже неизбежной, ибо их поселение расположилось в таком месте, что всякий шедший с востока обязательно проходил по этой дороге.