Глава 2. Новая эра (часть главы №2) (Глава 19)

Эльвира сидела на скамейке у парка. Мимо проносились электромобили, машины и роботы, а в воздухе жужжали насекомые и летающие дроны. На площадке в парке резвились дети – первое поколение, первые дети, родившиеся на Тейе. Эльвира читала электронную книгу и периодически поглядывала на детей, следя за Полли. К площадке приближался Валентин и когда Эльвира увидела Валентина, она, приятно улыбаясь и убирая книгу, встала и направилась к нему на встречу. С площадки донеслись детские крики: «Папа! Папа!». Валентин поцеловал Эльвиру и, подхватив радостно топочущего ножками дитя, чмокнул в щечку и его.

— Эх ты, Чадо ты мое ненаглядное, — произнес Валентин, обращаясь к ребенку.

Чадо заулыбалось. В свои два тойя чадо было очень смышленым. Связь повышала интеллект и дети развивались гораздо быстрее. В два тойя ребенок интеллектуально был как трех тойный.

— Папа? Тебе плохо? – звонким голосом произнесло Чадо.

— Устал, — ответил Валентин. – Как там говорится? Понедельник начинается в субботу, так?

— Что случилось? – спросила Эльвира.

— Мы нашли жизнь на Македоне, — ответил Валентин.

— Правда?! – воскликнула Эльвира. – Это же потрясающе!

— Да, но жизнь примитивная, колонии одноклеточных экстремофилов.

— В любом случае – это же грандиозно!

— Да… — неуверенно ответил Валентин.

— Что такое? – спросила Эльвира.

— Папа, тебе страшно? – беспокойно спросило Чадо.

— Страшно? Нет, что вы все… Это не страх, а беспокойство.

— Что же тебя тревожит?

— Даже не знаю… Пожалуй, сейчас у меня только прибавилось беспокойств. Мы открыли жизнь, а ведем себя так, словно ботинок из реки выловили.

— Ну, я думаю причина тому в связи. Найти инопланетную жизнь – это здорово, но не удивительно.

Валентин задумался.

— Не переживай, — ласково произнесла Эльвира и поцеловала Валентина.

— А я? А меня? – воскликнуло Чадо.

***

Валентин готовил овощной салат к пюре с мясным рагу. Технологичная кухня могла бы приготовить салат за пару минут, но Валентин любил сам готовить. Готовка доставляла удовольствие. В доме играла музыка. Играл Людовико Эйнауди – Запах дождя. Пианино и скрипка вальсировали, словно один из Земных солнечных дней переходит в дождь. Мелодия подобно ветру гнала влагу дождя, обрушивая ее на бескрайнее поле пшеницы. В сером небе проступали лучи Солнца, а запахи смешивались и, настигнув своего зрителя, окатывали волной. Валентин резал овощи, с полуоткрытыми глазами, вслушиваясь в мелодию и словно в такт ей ловко орудовал острейшим лезвием, словно владея не ножом, а стихией ветра.

В соседней комнате сидело Чадо и читало электронную книгу. Отец позвал на кухню и Чадо, не расставаясь с книгой, направилось к столу. Валентин поставил тарелку с обедом на стол перед Чадо и поставил стакан, чтобы налить сока. Чадо с каждым голлом становилось все взрослее и умнее. Не так давно Чадо справило свое двутойе и в свои два тойя уже могло читать и читало много, несмотря на то, что всего пол тойя назад словарный запас был невероятно скудным и о чтении не могло идти и речи.

— Что читаешь? – спросил Валентин, наливая в стакан апельсиновый сок.

— Уэллса, войну миров, — отозвалось Чадо.

— Вот как? И как тебе? – спросил Валентин, слегка улыбаясь.

— Забавно и странно, — ответило Чадо, делая неясное лицо.

Валентин ощутил, что Чадо в смятении.

— Что такое? Тебя что-то беспокоит?

Чадо молчало, но потом выдало:

— Пап, а зачем вы устроили войну, а не просто ушли?

Валентин встрепенулся. Этот вопрос был, хоть и не один в один, но по смыслу идентичен тому, что ему задала одна девочка. Валентин отхлебнул сока и, собравшись с мыслями, ответил:

— Представь себе, что тебя посадили на цепь.

Чадо попыталось представить.

— Просто так взять и уйти, не выйдет. Эта цепь незрима и сделана она из морали, законов, порядков, денег и многого другого. Уйти мог один или даже целая сотня человек, но сотня тысяч – это уже иной расклад. Такое количество людей не может незаметно собраться и уйти, не вызвав при этом последствия.

— Ясно, — перебило Чадо. – Чтобы уйти, было нужно оборвать все то, что вас удерживало на Земле, так?

— Именно, — подтвердил Валентин. – Мы сожгли мосты не только для того, чтобы сбежать, но и чтобы не дать возможности всему тому, что осталось на Земле, прийти на Тейю.

— А что если мы поступили как Гитлер? – неожиданно произнесло Чадо.

Валентин испытал страх.

— Откуда ты знаешь это имя? – настороженно спросил Валентин.

— Из книг… — несколько уклончиво ответило Чадо. – Я много читаю. Что-то становиться понятно, а что-то остается не понятным. Но у нас очень богатая библиотека…

— А почему ты думаешь, что мы могли поступить как Гитлер?

— В книге это называлось «арийская раса».

— Вот оно что, — понимающе ответил Валентин.

— Я вижу, что все люди разные и это слово я понимаю иначе, не как идеальная раса в би-о-ло-ги-че-с-ком, — с трудом выговорило Чадо. – В смысле, скорее, как раса избранных, кто решил, что их идея и идеал лучше других.

Волнение и страх Валентина нарастали. Чадо общалось с ним не как ребенок со взрослым, а как подросток или даже взрослый со взрослым.

Чадо почувствовало Валентина и прикусило губу. Валентин ощутил, что Чадо в смятении.

— Пожалуйста, закончи мысль, я хочу понять, что у тебя на уме, — произнес Валентин.

— Я… Очень много читаю и несколько книг заставили подумать. Гитлер, несомненно, плохой человек, но… Я думаю, не он виноват во всем этом. Вернее, он виноват и виноват во многом, но лишь когда стал… — Чадо задумалось. – Чудовищем.

— Поясни, — серьезно глядя на Чадо, произнес Валентин.

— Гитлер тоже желал процветания своего народа, но его методы… Мне пришел в голову вопрос о том, что есть добро, зло и истина? И мой ответ: добра и зла нет, а истина – это причинно-следственный закон. То есть – на все есть причина и следствие. Никто не рождается злым или добрым, ими становятся, а значит и Гитлер не родился таким, а стал, и на то была причина, и не одна. Гитлер был гениальным художником и если бы ему дали стать художником, то он бы не стал тем, кем он в итоге стал. Я думаю, что именно результат экзаменов в академии и повел его по пути разрушения, а все последующее: смерть матери, нищенство, безразличие людей, своего бессилия в то время, положение в стране и эмоционально сильные книги только закрепили его на его пути. Он не был злым, его довели до такого состояния и когда все это в нем накопилось, всего один момент в его жизни стал решающим. Всего один момент в жизни, вместо руки помощи, судьба приставила к его голове оружие и выстрелила, убивая в нем человечность. Пустое тело заполнило зло, которое и начало творить все то, что сделало его именно тем Гитлером, которого все знают.

Валентин силился понять Чадо.

— Если бы Гитлер не наткнулся на такое количество трудностей в жизни, то он бы не стал таким. Я сочувствую этому человеку, ведь он стал злым из-за других. Его жизнь и его человечность уничтожили. Вся его жизнь до контрольного события – это печальная драма. Вместо политики понимания, он наткнулся на политику клейма неугодности. Люди взрастили демона, который, получив контроль над телом, обратился против всех тех, кто его породил. Демон Гитлер – это рукотворное зло, а человек Гитлер – это несчастная личность. А если и мы такие? Что если и нас довели до крайности и наша человечность была убита, а мы, став демоном, прикрываясь благом, стали творить свой идеальный мир – утопию. Мы выбрали тех, кого сочли угодными, а неугодных заклеймили в этой неугодности и как демон Гитлер убирал неугодных со своего пути, мы тоже взяли и убрали с пути всех людей.

Повисла тишина. Валентин был погружен в размышления и тупо смотрел в пространство, пытаясь переварить сказанное – ребенком. Ребенком, которому всего два тойя, ну или около трех лет по Земному. Трех лет! Все сказанное было ей далеко не по возрасту, но по-детски прямолинейно.

— Да, — тихо отозвался Валентин. – Мы отобрали «избранных», но не по достойности, а по ценности. Человек, который знает, как взрастить на другой планете картофель ценнее, чем человек, который умеет только его собирать. Мы не стремились создать, мы стремились спасти. Это важно понимать, ведь нашей целью было не господство расы, а ее спасение. Если урожай поразила болезнь, то необходимо спасать то, что еще ею не поражено. Люди, что остались на Земле были поражены пороками, которые разлагали общество. Спасти их – это значит принести болезнь порока в наш мир и пользы от спасения, попросту бы не было. Гитлер… Да… В какой-то степени, Гитлер, как человек, заслуживает сочувствия. Он боролся и просто потерял себя в своей борьбе, которая уничтожила его человечность. Пожалуй, винить тут нужно не только тех, кто превратил его в того самого Гитлера, винить тут нужно всех и его самого. Люди сделали его таким, а он, не расслышав голоса разума, позволил убить в себе человека, а возникший на бездыханном трупе демон пустился во все тяжкие.

— А мы? Мы пустимся во все тяжкие? – произнесло Чадо.

— Наша человечность дала трещину, но не была убита. Наш человек все еще жив и его борьба увенчалась успехом. Да, мы совершили зло, находясь в безвыходном положении, но если бы мы не сделали это, то человек внутри нас бы погиб и его место занял демон. Та война была нужна, чтобы вырваться, сбежать и отрезать тот мир от нас.

— Знаешь, — тихо произнесло Чадо. — Стругацкие писали: «Если во имя идеала человеку приходится делать подлости, то цена этому идеалу — дерьмо». Вам ради идеала пришлось совершить подлость.

— Увы… — сокрушенно произнес Валентин.

— Значит, наша жизнь – дерьмо? – странно глядя на Валентина, ждало ответа Чадо.

Валентин задумался.

— Поверь мне — нет, — ответил Валентин. – Это «наша» жизнь – взрослых, дерьмо, ибо этот грех лежит на нас, но не на вас. Мы сделали все, чтобы вам не пришлось поступить или поступать так же. Нам нести эту ношу до самой смерти, а вам жить и творить.

Раздался звонок. Мрачная атмосфера разговора вдруг рассеялась и Валентин, выходя из тягучего состояния, подошел к телефону и ответил на звонок.

— Слушаю, — произнес Валентин. — Кушай, все остыло, — шепотом произнес Валентин, обращаясь к Чадо и прикрывая динамик телефона.

— Валентин, ты занят, я не отвлекаю? – раздался голос в телефоне.

— Завтракаю, что такое? – ответил Валентин.

— У нас тут ЧП, на северном карьере, думаю, тебе будет интересно на это посмотреть. Я уже связался с Джарвисом и Абени, они в пути, вот тебе звоню и… Короче! Ты будешь?

— А что там?

— Поверь, это лучше увидеть самому. Я на всякий случай уже послал за тобой.

Валентин замолчал и задумался.

— Ладно, приеду.

— До встречи.

— До встречи.

Валентин положил телефон.

— Ты надолго? — произнесло Чадо, с набитым ртом.

— Сперва прожуй, — отозвался Валентин. – Не знаю, — задумчиво ответил на вопрос он. – Мама будет дома после двух, а я скорее всего буду вечером. Посидишь дома одна или тебя оставить кому-то?

— Дома, — ответило Чадо, прихлебывая сок. – Книгу дочитаю.

— Хорошо, — ответил Валентин, приободряясь.

Валентин ехал на электромобиле через взлетный полигон. Автомобиль ехал на автопилоте, впрочем, в автомобиле было все и для ручного вождения. Полигон представлял собой гигантский пустырь, на котором располагались ковчеги и будущие корабли, которые еще строились. Сейчас с этого полигона взлетали либо ковчеги, редко, либо, гораздо чаще, корабли, которые: выводили на орбиту спутники, отправляли спутники к другим планетам системы, а также тестируемое оборудование. На полигоне были люди, но они были скорее для контроля и анализа качества всех работ. Через несколько часов электромобиль достиг карьера, на котором работали сотни всевозможных машин, роботов и дронов. Люди так же присутствовали, но сейчас люди занимались иным. Сейчас карьер был сосредоточением любопытства. Валентина встретили и проводили на дно карьера. В карьере добывалась медная руда и уходил карьер на глубину чуть более километра. Валентину и другим экспертам, пока они спускались в карьер, сообщили, что машины наткнулись на странное образование, которое им не удалось идентифицировать. Были вызваны специалисты, которые должны были решить проблему, но, как и машины, не сумели определить природу находки. Для этой цели были вызваны специалисты иного рода. На вопросы «почему именно их вызвали?», ответом было: «сами увидите».

На дне карьера лежало, вернее, торчало из-под земли, частично очищенное от нее, то, что не могло быть естественным образованием. Некий артефакт, который был явно творением чьих-то рук. Машины с дотошностью и осторожностью трудились, пытаясь извлечь артефакт. Когда артефакт был извлечен и продемонстрирован публике, то всем показалось, что он похож на некую неваляшку: две сферы, разного диаметра, соединенные между собой, имеющие по всей площади насечки и рисунки, а также некое подобие лица, на меньшей сфере.

— Это что? Какой-то божок? – произнес Джарвис.

— Очень похоже, но как он тут оказался? – произнесла Абени.

Валентин приблизился, чтобы рассмотреть артефакт. Он заметил, что на артефакте отсутствуют следы коррозии, а рисунки и, по всей видимости, письмена, были нанесены отнюдь не примитивным способом. Рисунки и письмена были словно высечены лазером, ибо грубый инструмент оставляет неровности, шероховатости и зазубренности, а здесь было все гладко и ровно.

— Его надо доставить в институт, посмотреть из чего он и как долго он пролежал здесь.

Артефакт извлекли, упаковали и доставили в институт, закрыв в изолированной камере. Артефакт подвергли анализу и попытались взять пробу, но сделать этого с первых попыток не удалось. Материал, из которого был изготовлен артефакт, имел твердость в сто сорок шесть процентов больше чем ленсдейлит и зрительно походил на металл, цветом как цинк или магний. Углеродный анализ не дал результатов, но анализ слоев земли в карьере дал возможность предположить, что объекту от шестисот семидесяти до миллиона трехсот тойев (от одного до двух миллионов Земных лет) и исходя из того же анализа, ясно, что артефакт упал на Тейю, а не был на ней создан.

Валентин изучал данные, сидя в своем кабинете, у себя дома. Раздался звонок.

— Харченко, слушаю, — произнес Валентин, отвечая на звонок и не отрываясь от чтения.

— Валентин, это я, — произнес Сафаров Гулназар.

Сафаров – ксенолог. Кучерявые черные волосы и роскошная бородка без усов, черные как уголь глаза и изысканного вида профиль.

— Да, что такое?

— Ты где? У меня данные по рисункам на артефакте, куда мне их переслать?

— Я дома, на мою почту шли.

— Хорошо, держи. Что там по составу?

Валентин зашел на почту и открыл присланный материал.

— В основном углерод, но в связке с каким-то металлом, пока не ясно каким, — меланхолично ответил Валентин. — Спектральный анализ бесполезен, а электронный микроскоп дает размытую картину, — вздыхая, закончил Валентин.

— Что с тобой? Устал? – поинтересовался Сафаров.

— Немного, не в этом дело. Чадо сегодня заставило задуматься.

— О чем?

— Мое Чадо умудрилось оправдать Гитлера.

— Что прости? Это как?

— Логической цепочкой. Гитлер не был злым человеком, его таким сделали. А еще спросила, не являемся ли мы такими же?

— Интересно… – произнес Сафаров задумываясь.

— Странно… – произнес Валентин так же задумываясь.

— Ладно, завтра в институте еще поговорим.

— Спокойной ночи.

— И тебе.

Валентин положил телефон и стал разглядывать рисунки, которые ему казались почему-то знакомыми. Что-то в них было, что-то говорящее, но, по крайней мере, пока, все это выглядело одной сплошной тарабарщиной.

В кабинет вошел человек и Валентин, увидев его, испытал безумную гамму эмоций.

Повисла тишина. Человек стоял у двери, в тени, и не шевелился, а Валентин смотрел на него, ожидая от него действий.

— Приятно тут у вас, — нарушил тишину человек. – Ну как успехи?

— Хорошо, — сухо ответил Валентин. – Что-то случилось, от чего вы удостоили меня своим вниманием?

— В общем и целом да… — несколько горестно ответил человек. – У нас возникла проблема.

— У вас?! – удивленно произнес Валентин.

— Представьте себе, — ответил человек. – Мы обнаружили флюктуацию, которая… — человек замолчал на некоторое время, а после продолжил. – У нас проблема с прогнозированием.

— Не совсем понимаю, что вы хотите этим сказать?

— Флюктуация вносит хаотичность в расчеты. Истинные результаты отличаются от расчетных. Обнаружить флюктуацию на данном моменте не представляется возможным, а потому мы в тупике и я думаю, что вы понимаете: наш тупик – это ваш тупик.

— Это касается моей работы? – не совсем понимая человека, спросил Валентин.

— Да, — коротко ответил человек.

— То есть, вы хотите сказать, что я должен работать в слепую, так?

— Мы уже работаем над этой проблемой, — обнадеживая, произнес человек.

— И как долго мне ждать?

— Неизвестно. Скажу лишь следующее: над проблемой работаем и эта флюктуация нам необходима.

— Это ваше: «нам необходима», что вы хотите этим сказать?

— Ее необходимо развить, обнаружить и изъять. Мы пока не знаем, что она такое, но ее показатели любопытны.

— А мне что предлагаете делать?

— Мне помниться, вы специалист в импровизации? Что же, вы сами выбрали эту работу, а нас интересует лишь полное выполнение поставленных планов.

— В своей работе, я рассчитывал на то, что точно буду знать, что и как следует делать.

— Увы, но эта ситуация из разряда «чрезвычайные», тут надо не бросать дело, а прикладывать любые доступные силы.

За дверью послышался детский голос.

— Что ж, — произнес человек. – Мы постараемся решить проблему, но при любых обстоятельствах, работа должна быть доведена до конца.

— Мне стоит чего-то опасаться?

Человек помедлил.

— С вероятностью в девяноста восемь процентов – нет.

— Девяноста восемь? – несколько взволновано произнес Валентин.