Левиафан 2/2 (Глава 2)

Оскар с геймпадом в руках сидел в гостиной дома под номером 41. Перед ним на большущем экране уродливые демоны один за другим получали заряд дроби в голову и с рычанием падали на землю, разбрызгивая по сторонам литры крови. Оскар давно мечтал о приставке. А эта как раз вчера утратила владельца. Какая удача. Какой невыносимый кошмар.

Геймпад полетел в телевизор и расколол стекло. Экран погас. Оскар остался сидеть в относительной тишине, вслушиваясь в отдаленный собачий лай. Тишина была не только в этом доме, но и по меньшей мере в нескольких соседних. По телевизору крутились старые фильмы. На некоторых сайтах продолжали выходить посты (должно быть, заранее поставленные на таймер), но на сообщения никто и нигде не отвечал. Как не отвечал никто и по телефону. Родственники, знакомые, экстренные службы — по всем линиям лишь бесконечные гудки. Забавно, но Оскар практически не задавался вопросом «почему все погибли». Все его мысли занимал другой вопрос: «Почему я остался?»

Он встал с дивана и вышел в коридор. Его локоть задел изящный постамент по правую руку, на котором стояла дорогая на вид ваза с затейливым узором. Оскар повертел ее в руках, провел по орнаменту пальцем, тщательно исследуя рельеф. Да, ваза определенно была произведением искусства. Одним из огромного множества, что оставило после себя человечество. Но какой смысл в искусстве, которое больше некому воспринять? Оскар размахнулся и бросил вазу об угол стены, расколов на множество разлетевшихся по полу осколков. Не было смысла. Ни в чем больше не было смысла. Отчасти, потому что все умерли. Отчасти, потому что умерла мама.

В конце коридора Оскар увидел роскошную белую дверь с вычурной резьбой и позолоченной ручкой. Нет, он не испытал любопытства. Просто он был еще жив. Живые люди обычно двигаются. Поэтому двигался и он, несмотря на то, что в душе будто умер вместе со всеми.

За дверью оказалась ослепительная ванная комната. Ванна на позолоченных ножках, стилизованных под львиные, была гораздо шире и глубже его собственной. Не вполне отдавая себе отчет в своих действиях, он подошел к ней, открыл краны и вставил в слив пробку с оборванной цепочкой. Закралась робкая мысль, что это поможет расслабиться и хоть немного привести чувства в порядок.

Медленно, как настоящий живой труп, он стащил с ног тяжелые зимние ботинки, оставившие цепочку грязных следов на светлом кафельном полу. Одежду он просто побросал рядом с ними — незачем больше было быть аккуратным. Вода была еле теплой — он слишком сильно открыл холодный кран — но регулировать ее он не стал, просто сел на дно, сгорбившись, и тупо уставился на свои ноги. Было в них что-то неуловимо неправильное…

Почувствовал он не сразу, а когда почувствовал, то не вполне понял, что именно. Какое-то едва уловимое давление на барабанные перепонки, вызывавшее постепенно усиливавшийся звон в ушах. Мелкая вибрация в районе грудной клетки. Легкое головокружение. Воздуха будто стало немного не хватать при каждом вдохе. Оскар попробовал вдохнуть поглубже, но внезапно разразился приступом тяжелого сухого кашля, под конец которого его едва не стошнило.

«Что это? — крутилось у него в голове. — Я умираю?»

Вода начала переливаться через край. Ее плеск раздражал, отдавался сдавливающей болью в висках. Оскар потянулся вперед и закрыл кран, а затем откинулся спиной на скользкую эмалированную поверхность и прикрыл глаза. Легче не становилось. Что-то было не так. Поверхность воды покрывала мелкая рябь и от нее исходил едва слышный глубокий гул, напоминающий гудение линий электропередач. Движимый внезапным интуитивным порывом, Оскар набрал в грудь воздуха, с трудом сдержав новый приступ кашля, и погрузился в воду с головой.

Что чувствуешь первым делом, когда ныряешь с закрытыми глазами где-нибудь посреди океана?

Пустоту.

Бескрайние толщи воды спереди, сзади, по бокам и, самое страшное, внизу.

«Если я начну тонуть, то буду тонуть вечно, погружаясь все глубже и глубже в холодную вязкую темноту».

Ужасная мысль, но следующая еще ужаснее:

«Нет. Океан не пуст. В воде что-то есть».

Низкий гул, пробирающий вибрацией до самого костного мозга. Движение водных масс где-то внизу. Что-то поднимается тебе навстречу из тьмы. Что-то огромное. Больше самого большого кита. Больше самого высокого дома. Гораздо больше. И тут приходит ясное осознание:

«Оно меня видит».

Оскар с криком схватился за борт ванны и вывалился на холодный пол, сильно ударившись локтем и коленом. Надо было спустить воду, чтобы заглушить этот проклятый гул, но он понял, что не сможет заставить себя прикоснуться к ней. Едва не поскользнувшись, он вскочил на ноги, схватил одежду и обувь, и бросился прочь из ванной. Никогда в жизни он не испытывал такого неконтролируемого первобытного страха.

В коридоре в его ногу глубоко впился осколок вазы. Оскар резко остановился, тяжело дыша и загнанно оглядываясь по сторонам.

Дом. Земля. Безопасность.

Эти три слова ему пришлось повторить про себя несколько раз, прежде чем паника начала отступать.

Головокружение постепенно проходило. Возвращалась способность мыслить, задавать себе вопросы. Восстановив дыхание, он вытащил из ноги осколок и начал одеваться дрожащими руками. В его голове впервые за последние часы возникло что-то похожее на желание. Ему нужно было узнать причину. Стал вырисовываться хоть и безумный, но все же относительно конкретный план.

Во всем Талкнафьордуре было лишь одно место, где он мог хоть немного надеяться получить ответы.

***

Ледяной западный ветер, бросавшийся горстями твердых колючих снежинок, был как всегда неприятен, но хотя бы привычен. Опустевший, ставший за прошедшие сутки абсолютно чужим город давил на психику гораздо больнее. Дополнял картину редкий тревожно-визгливый лай, доносившийся с некоторых дворов. Но главным испытанием было не смотреть под ноги. Только наверх, ориентируясь по крышам — к счастью, Институт был виден издалека. Оскар не сдержался дважды и дважды его едва не вывернуло от вида посиневших, наполовину заметенных снегом трупов.

Он старался не думать ни о своих ощущениях, ни о произошедшем, полностью концентрируясь на своей цели. Только так он мог избежать паники. Получалось не очень хорошо, но он старался. То ли от напряжения, то ли по какой-то другой причине постепенно возвращалось головокружение. Незаметно нарастала мелкая вибрация в грудной клетке.

Но вот и красный металлический забор. Удачно, что ворота для въезда открыты — а за ними уже видно и центральный вход. Оскар хотел прибавить шагу, но тут же споткнулся и грохнулся обеими ладонями на что-то твердое, покрытое тканью и снегом. Секунду он пролежал, оглушенный, затем поднялся на ноги и хотел было продолжить свой путь, но зацепился взглядом за ткань у себя под ногами. Белая. На ощупь как какая-нибудь простыня или наволочка. Или…

Оскара согнуло пополам и вырвало желудочным соком. Он лихорадочно тер ладони об куртку, пытаясь стереть с них ощущение-воспоминание об этом прикосновении. Он угадал очертания под снегом. Эта ткань была лабораторным халатом. Он упал на спину мертвеца. Весь оставшийся путь до входа в институт был устлан мертвыми телами. Оскар представил, как все эти люди — а их были десятки — спускаются по лестницам и бредут навстречу своей смерти с этими кошмарными счастливыми улыбками, и его вырвало снова. В считанных сантиметрах от чьей-то головы.

Отдышавшись, он начал пробираться среди невысоких сугробов-могил. Пару раз под ногу попадались небольшие неровности. «Это камни, — говорил себе Оскар, с трудом сдерживая новые позывы к тошноте. — Не чьи-то пальцы. Просто камни.» Стена института, покрытая зеркальными панелями со стальными рамами, была совсем близко. До двери оставалась всего пара-тройка шагов, но взгляд Оскара упал на его отражение.

Он остановился и прищурился, вглядываясь. Отражение было темным, к тому же обзору мешала метель, но ощущение было отчетливым, хоть и не вполне ясным. Оскар дотронулся руками до своих холодных щек.

«Мое лицо. Какое-то… не такое. Будто чужое, что ли. Оно всегда было таким?»

Каким?

«Не знаю. Таким… плоским. Таким… странным. Кажется, что глаза посажены слишком близко. Что нос какой-то неправильной формы. А руки...»

Отдалив от лица руки, он уставился на них с ощущением, будто видит впервые.

«Какие длинные пальцы. Как я раньше не замечал? Это же должно быть так неудобно...»

Оскар встряхнулся и вполсилы шлепнул себя по щеке ладонью. Стекло не создает картинку само, оно лишь отражает ее. Его тело таково, каким должно быть, и все тут. Не время для таких глупостей. Он не знал, что точно рассчитывает найти в Институте, но оно явно было уже буквально в двух шагах.

Вот и дверь. Наконец-то. Оскар дернул ручку.

Заперто. Электронный замок. Защелкнулся, когда за последним вышедшим закрылась дверь. Ну конечно же.

Оскар оглянулся на цепочку собственных следов среди занесенных снегом мертвых тел. У кого-то из этих людей должен был быть при себе ключ. Но от мысли, что придется лазить по их карманам, его чуть не вывернуло снова. Должен был быть другой путь.

И другой путь нашелся. Незапертая калитка, ведущая с институтского двора на китобойную станцию. Оскар толкнул металлическую дверцу с кричащей надписью «ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА» и оказался внутри.

Первым по его восприятию ударил запах. Тяжелый, липкий запах крови и несвежего мяса. Вторым ударом была открывшаяся взору картина. Мало что может поразить человека, пережившего апокалипсис. Но вот она смогла.

Над тихо плещущейся водой, мгновенно вызвавшей новый приступ удушья и паники, была растянута огромная китовья туша. Снизу ее поддерживала крупная сеть, заметно впившаяся в плоть.

Сверху же туша была распорота вдоль всего тела, а широкие лоскуты его толстой кожи натягивали прикрепленные к потолку крюки. В пасть кита, а также куда-то в оголенное мясо на спине, вели пластиковые трубки, по которым циркулировала прозрачная жидкость, шланги и провода, другими концами уходящие в стену, отделявшую станцию от Института.

Ноги Оскара будто приросли к земле. Все его чувства и мысли велели ему бежать, но он не мог отвести взгляд от гротескной картины — свидетельства человеческой жестокости. А ведь это было еще не самое плохое.

Туша дернулась и на секунду прогнулась чуть сильнее, чем была, издав громкий стонущий вздох. Оскар упал на колени — его снова безудержно рвало.

Вскрытый и подвешенный на крюках кит был еще жив.

***

Оскар бездумно брел по пустому белому коридору. Неприметная дверь, отделявшая китобойню от Института, также оказалась не заперта. Но добравшись наконец до своей цели, юноша понял, что не имеет ни малейшего представления, что конкретно хочет найти. Затея теперь казалась откровенно глупой. С другой стороны, никаких альтернатив у него не было. Оставалось лишь придумать быстрый и безболезненный способ…

Что-то звонко грохнуло парой этажей выше. Оскар замер, прислушиваясь, но в здании снова стояла мертвая тишина. Тем не менее, в его сердце неожиданно ожила слабая надежда. Ведь такой звук вряд ли мог родиться без участия живого человека. Оскар бегом бросился к лестнице. Наверх, перепрыгивая через ступеньки. Один пролет, другой — кажется, отсюда. Со скрипом поддалась тяжелая металлическая дверь и он, тяжело дыша, вывалился в коридор, такой же белый и пустой, как на первом этаже. Но не успел он пройти по нему и пары шагов, как раздался самый прекрасный, самый желанный звук во всем мире:

— Руки вверх.

Из глаз Оскара брызнули слезы счастья. Он приподнял руки над головой ладонями вперед и развернулся на голос.

Белый халат. Смешные круглые очки. Широкие брови. Нос с изящной горбинкой. Тонкие губы. Где-то он ее уже видел.

— Дарина? — вспомнил он слышанное по телевизору имя. — Дарина Голдман?

— Да, это я, — осторожно откликнулась женщина, не опуская пистолет. — А кто ты? Не похоже, чтобы ты здесь работал.

— Я Оскар. Оскар Ладвиксон. Здесь работал мой отец до того, как… как…

— Ладвиксон, — задумчиво повторила Дарина. — Стало быть, Ладвик Фритриксон — твой отец?

Теперь дуло пистолета смотрело в пол. Сдерживаться от того, чтобы броситься вперед и обнять настоящего живого человека, стало еще труднее. Слова полились из Оскара сплошным потоком:

— Да, Ладвик Фритриксон. У него был свой кабинет, где он следил за лампочками и дергал за рычаг. А потом у него отказали одновременно сердце и мозг. И не только у него, таких смертей были десятки по всему миру. А еще эти массовые психозы и сообщения о чем-то большом в воде. Да я и сам это видел. Ну, не совсем видел, но ясно почувствовал. И…

— Стоп-стоп-стоп, — Дарина положила пистолет в карман халата. — Скажи для начала, не видел ли ты других выживших?

— Нет, — мотнул головой Оскар. — Все мертвы. Я звонил и писал многим людям. Никто не отвечает.

— Так и думала, — вздохнула ученая. — Ладно, давай обо всем по порядку. Думаю, времени у нас теперь предостаточно.

***

— Стало быть, головокружение, тошнота, ощущение вибрации, удушье… — Дарина достала из пачки тонкую сигарету и чиркнула зажигалкой. — Не смотри так, все, кто могли запретить мне курение в кабинете, умерли еще вчера. Так вот, то, что ты описываешь, похоже на симптомы поражения инфразвуком. И мы, и наши коллеги с большой земли уже несколько дней фиксировали его повышенный уровень над морскими водами. Но в ванне? Похоже, все еще хуже, чем я думала. Впрочем, это лишь подтверждает мою гипотезу.

— Гипотезу? — Оскар закашлялся и помахал рукой перед лицом, разгоняя дым. — Так вы знаете, что происходит?

— Что происходит? — исследовательница с мрачной насмешливостью приговоренного к смерти выдохнула еще порцию дыма в сторону собеседника. — Происходит конец света. Странно, что ты не заметил.

Оскар только кашлянул еще пару раз, игнорируя выпад. Дарина вздохнула и развела руками.

— Естественно, до нас доходили сообщения об этом ужасном существе в океанах. Хотя, стоит отдать тебе должное, поискать новости с пресных водоемов мы не догадались. В противном случае мне возможно удалось бы убедить коллег в своей правоте. Видишь ли, у этих сообщений есть одна характерная особенность. Во всех известных мне случаях убежденность в существовании этой твари строится лишь на звуке, который она якобы издает. Никто не определил ее внешний вид или хотя бы примерный размер. И это очень интересно сочетается с паническим страхом, который она вызывает у всех, кто ее слышал. Кстати говоря, я думаю, тебе еще повезло — ты окунулся всего лишь в большую ванну и только на пару секунд. Искупайся ты хотя бы в воде нашего фьорда, твой рассудок, скорее всего, был бы потерян безвозвратно.

— Но что все это значит? — Оскар напряженно почесал переносицу. — Я не понимаю.

— Я изучаю океан последние восемь лет, — Дарина затушила окурок прямо об столешницу и щелчком пальцев отправила его в полет к углу кабинета. — В нем до сих пор много неизведанного, но я могу с полной уверенностью сказать одно. В нем нет и не может быть существа, которое представляло бы угрозу для большого современного корабля. Повторяю: нет и не может быть.

— Не понимаю, — сконфуженно повторил Оскар. — Было столько сообщений. Столько людей его слышали…

— Да-да, — отмахнулась ученая. — Ты и сам его слышал, верно? Услышал, сидя в ванне, и всерьез уверовал в его существование. Взгляни на это со стороны. Да всего неделю назад я бы решила, что ты попросту спятил. Впрочем, возможно, это так и есть. Возможно, спятила и я, но раз уж ты сюда пришел, я поделюсь своими соображениями.

Она достала из пачки еще одну сигарету и протянула ее Оскару, пальцем другой руки толкнув к его краю стола зажигалку. Тот на автомате принял этот маленький подарок и замер, чуть сжимая ее пальцами — табак его никогда особо не интересовал.

— Я думаю, — вновь заговорила Дарина после паузы. — Что в воде нет того существа, которое рисует нам воображение под воздействием звука. Оно — лишь идея. Смутная, неоформленная идея о чем-то, что живет в воде и видит каждого, кто в нее погружается. О чем-то непомерно большом. Не только по размеру — ведь мало кто боится, к примеру, тех же китов — но и по своей силе в широком смысле, по некой глобальной значимости. Ведь ни один свидетель не называл данную сущность агрессивной. Этот страх — нечто большее, чем банальная боязнь быть съеденным. Улавливаешь?

— Всевидящее, всесильное, вездесущее… — Оскар поднял на ученую расширенные глаза. — Это…

— Это бог, — кивнула доктор Голдман. — Только этот, в отличие от нашего, существует.

Несколько секунд прошли в полной тишине. Затем чиркнула зажигалка. Оскар судорожно втянул в себя едкий дым и зашелся в приступе кашля.

— Китовый бог, — исследовательница фыркнула, дернув плечом. — Подумать только. Однако это единственное возможное объяснение. Жаль только, что венцом его творения оказались не мы. Да, я не специалистка в области психологии, но думаю, человеческим идеям свойственна конкретика. Расплывчатость этого образа и те немногие его особенности, что нам известны, указывают на то, что он принадлежит не человеку.

— Так это киты создали образ бога? Или все же бог создал китов? — Оскар затянулся снова, менее глубоко.

— Это уже философский вопрос, — пожала плечами Дарина. — В таком я тоже не сильна. Но заметь, как в эту концепцию вписываются массовые самоубийства китообразных. Это постоянно происходило и раньше, просто не в таких масштабах. Выдвигались разные теории — о болезнях, об оглушении гидролокаторами, но доподлинно причины так и не были выяснены. Сейчас я думаю, что это их способ общения со своим божеством. Чем больше жизней принесено в жертву, тем отчетливее проявляется образ. Тянет на нобелевскую премию по биологии, черт возьми, а? Жаль, присудить мне ее больше некому.

— Но почему? — Оскар попытался стряхнуть пепел, но выронил окурок и не стал за ним нагибаться. — Почему они все одновременно решили выброситься на берег? Зачем им приводить своего бога в наш мир? Какая тут связь с гибелью человечества? И почему не умерли мы?

— Ах да, — ученая легонько хлопнула себя по лбу. — Я же так и не сказала, с чего все началось. Впрочем, ты мог бы уже догадаться. Все началось со звука. Не с того, который слышен из-под воды теперь, с другого звука. Его зафиксировали, помнится, даже наши японские коллеги. Один мой знакомый физик говорил, что это может быть связано с четвертым измерением пространства — я сама в этом мало что понимаю. Так вот, источник этого звука был здесь, — она ткнула пальцем куда-то вправо и вниз. — Его издал тот кит, что содержится на станции все это время. Думаю, ты тоже это слышал, не так ли? Прекрасная, чарующая песня, от которой на несколько минут сошли с ума военные эхолокаторы по всему миру, а большинство моих знакомых, да и меня саму захлестнула волна мягкой, но явно неестественной апатии.

— Да, — кивнул Оскар и шумно сглотнул. — Я слышал. В тот день, когда мой отец…

— Как ты уже выяснил, Ладвик Фритриксон был не единственной жертвой в тот день, — Дарина поставила локти на стол и сцепила пальцы. — Но знал ли ты, что вместе с ним погиб его сменщик? Опять забыла, как его звали… А, впрочем, неважно. Он тогда как раз вышел покурить – и назад уже не вернулся. Суть моей гипотезы в том, что этот звук послужил сигналом всем китообразным планеты. Сигналом к самоубийству — как способу попросить своего бога о мести. Мести всему человечеству.

— Мести? За что?

— О, вот на этот вопрос я могу ответить практически с полной уверенностью, — тонкие губы доктора Голдман исказила горькая усмешка. — Дело в препарате, который мы синтезировали. В том, что вызывал у испытуемых омоложение организма сразу на нескольких критических уровнях. Эликсир жизни, чтоб его. Едва ли не вечной жизни, заметь. Сколько добра мы могли совершить с его помощью… — исследовательница неопределенно махнула рукой. — Точнее, дело не в нем самом, а в способе его производства.

— Из китовьего жира?

— Первоначально да, но как мы выяснили позже, в крови концентрация вещества больше. Когда все… ушли, я подняла кое-какие бумаги в поисках подтверждения своих догадок. Условий выделения вещества всего три. Во-первых, кит должен быть жив. Во-вторых, он должен испытывать боль, близкую к порогу смерти от болевого шока. В-третьих — и здесь начинается самое интересное — боль ему должно причинять живое существо. Эксперименты с автоматическими системами провалились. Выходит, квинтэссенция жизни — это бесчеловечная, ни на йоту не справедливая пытка одного живого существа другим. Невероятно, правда? — рассказчица снова горько усмехнулась. — Как, впрочем, и само существование препарата «воплощенной жизни». С осуществлением первых двух пунктов у нас не возникло серьезных проблем, хоть и пришлось творчески подойти к разработке системы жизнеобеспечения. А вот третий поставил под угрозу все мероприятие. Человеческая психика — хрупкая штука, знаешь ли. Никто из всего нашего научного персонала не хотел бить беззащитное животное мощными разрядами тока. Сотрудники, назначенные на эту работу, вскоре отказывались от участия. Ни поощрение премиями, ни угрозы увольнением не могли нас замотивировать. И тогда была разработана та часть плана, которая делает его поистине дьявольским, — Дарина опустила глаза и взяла паузу — казалось, ей тяжело об этом говорить. — Она, эта часть, предполагает вовлечение в процесс людей, имеющих минимальное представление о назначении вверенного им механизма. Просто следить за лампочками и дергать за рычаг. Справится даже простой лаборант, правда?

Оскар не ответил. Он был раздавлен словами исследовательницы. Вот, почему Ладвик Фритриксон по воле китов погиб в числе первых. Его использовали. Использовали и подставили.

— Знаешь, что забавно? — в тоне Дарины не было ни единой нотки веселья. — Винить за этот садистский план нам практически некого. Руководство Института знало его лишь в общих чертах. Исследователи же… Я, например, в основном просто общалась с журналистами. Кто-то просто выделил интересное вещество из предоставленного материала. Кто-то просто разработал систему жизнеобеспечения. Кто-то просто проложил электрические кабели. Каждый занимался своей узкой частью схемы. Лишь единицы знали ее во всех подробностях. Сам же ее создатель не предлагал ее для практического применения — только в качестве теории, упражнения для ума. А когда узнал, что ее все же планируют осуществить, тут же оповестил комитет по этике. Но мы отклонили все их жалобы, даже не разбираясь толком в их причинах. Ведь это было ради всего человечества, понимаешь? — ее голос и взгляд были исполнены отчаяния и неизвестно к кому обращенной мольбы о прощении. — Мы делали хорошее дело. Мы делали великое дело. Нас нужно было остановить.

С пола потянуло горьким химическим запахом паленого лака. Оскар наступил на тлеющий окурок, впечатав его в уютный бежевый паркет, и поднялся на одеревеневшие от напряжения ноги.

— Этот кит, — его голос стал глухим и хриплым, так что юноша едва его узнавал. — Его надо освободить.

— Не выйдет, — горестно покачала головой Дарина. — Ты не сможешь отсоединить систему жизнеобеспечения. Она спроектирована с ориентацией на максимальную надежность и полностью управляется автоматикой. А если каким-то чудом и сможешь, без нее он быстро умрет.

— Значит, пускай умрет, — Оскар сжал кулаки. — Он не должен больше так мучиться.

— Вот значит, как… — ученая достала из пачки последнюю сигарету и потянулась за зажигалкой. — Знаешь, мне тоже это приходило в голову. И Хакану тоже. Ты не находишь это подозрительным?

— Хакан? — в который раз за день Оскар почувствовал, что ничего не понимает. — Кто это? Где он?

— Хакан — охранник, ему принадлежал пистолет. Мы двое — или трое, считая тебя — похоже, единственные пережили все остальное человечество. Мы прошерстили все доступные радиочастоты, множество интернет-ресурсов, десятки телефонов. И когда мы поняли, что никого не найдем, он… выбрал другой путь.

— Другой путь? — переспросил Оскар. — Что это значит?

— Подумай сам, — Дарина глубоко затянулась, закатив глаза, будто пытаясь прочувствовать горечь дыма всеми своими внутренностями, и выложила оружие из кармана на стол. — Если эта божественная сущность захотела и смогла в одночасье уничтожить практически все человечество, то какое наказание она приберегла для остальных? Я лично не хочу выяснять, как киты представляют себе ад. То, что нас троих посетила одна и та же странная мысль, а также поведение большинства других людей перед смертью указывают на то, что мы не можем даже доверять собственному сознанию. К нашим конечностям уже привязали нитки, просто пока не начали за них дергать. Поэтому сейчас я добью эту сигарету и покончу с этим сама. И если у тебя есть хоть капля мозгов, ты последуешь моему примеру.

В голове Оскара царил полный хаос. Его глаза беспорядочно метались между серьезным лицом доктора Голдман, шкафами, забитыми ничего уже не значащими книгами, роскошным кожаным диваном в правом углу и столом, на три четверти заваленным бумагами. Прошло несколько секунд, прежде чем он понял, что имеет лишь одно стремление, которое способен связно изложить:

— Как мне убить кита?

— А ты упорный, да? — исследовательница стряхнула на пол порцию пепла. — Ладно, мне уже все равно. Если ты уверен, что хочешь это сделать, тебе нужно в комнату управления током. Это этажом ниже, помещение под номером 302. Заодно посмотришь на отцовское рабочее место. Если дверь осталась открытой, конечно. Код на нее ставил сам Ладвик, я его не знаю.

— Спасибо, — выдавил юноша.

Нужно было сказать что-то еще. Столько всего узнать, о стольком рассказать. Уговорить подождать, поискать других выживших. Уговорить не бросать его одного в этом городе, в этом мире. Хотя бы пожелать чего-то хорошего, сказать, что она ни в чем не виновата. Но он просто стоял, как истукан и следил за быстро, слишком быстро тлеющим концом сигареты, а с его губ сорвалось лишь глупое сдавленное:

— Мне очень жаль.

— Иди уже, — с горечью бросила Дарина. — Я хочу побыть одна напоследок.

Оскар добрался до лестницы на плохо гнущихся ногах, когда за спиной прозвучал выстрел, гулким эхом прокатившийся по пустому коридору. И в этот момент он понял, что раньше и близко не мог представить себе, что такое настоящее одиночество. Хотелось кричать, ругаться, петь песни, царапать стены, топать ногами. Хотелось, чтобы тишину нарушало хоть что-то кроме его собственных глухих шагов. Но эти истерические позывы постепенно замолкали. По телу разливалось спокойствие, похожее на едва колышущиеся океанские воды в штиль. А где-то в самой его глубине, на самом дне его сознания, медленно покачивалось смутное ощущение: «по крайней мере, я делаю что-то правильное».

Найти комнату 302 оказалось легко. Коричневая металлическая дверь, такая же, как те, что под номерами 301 и 303, на первый взгляд не выделялась в общем ряду ничем. Оскар потянул обтянутую липкой черной резиной ручку. Заперто. Конечно же. Чуть правее ручки к стене была привинчена панель с блестящими металлическими кнопками — видимо, не так уж давно установленная. Юноша присел и сощурился, силясь разглядеть на части из них следы частых нажатий, но нет, кнопки различались только выгравированными на них строгими цифрами.

Какой код мог поставить папа? Зная его, это должно быть что-то простое, что-то такое, что он точно не забыл бы.

1234

Над панелью мигнула красная лампочка. Естественно, это было бы слишком просто.

Может, что-то важное для него? Например, последние цифры домашнего телефона?

7832

Нет. Последние цифры мобильного?

3910

Нет. Год рождения?

1985

Тоже нет. А не называл ли он код в домашних разговорах? Маловероятно, но все же…

«Моя работа заключается в том, чтобы следить за рядом зеленых лампочек, а когда они все загорятся, дернуть за рычаг и убедиться, что лампочки погасли».

«Мы в основном изучаем китов. Они не рыбы, а млекопитающие, и очень даже умные. Может быть, и поумнее нас с тобой».

«Есть у них брачные песни, но есть и другие, значение которых нам до сих пор неизвестно».

Оскар наморщил лоб. Отец. Он ведь говорил что-то еще. Как раз перед тем, как…

«Мальчик мой. Ты ведь помнишь, в каком году ты родился?»

Странный вопрос. К чему он мог относиться? Не может же…

2011

Раздался писк и над панелью загорелся зеленый диод. Ну да, точно — что-то простое и важное. Возможно, самое важное число в его жизни. Оскар застыл у приоткрытой двери, сжимая ее ручку побелевшими от напряжения пальцами. По его щекам пробежало несколько горячих слез. «Отец, — подумал он с отчаянием во внутреннем голосе. — Ты хотел, чтобы я попал сюда. И я пришел. Помоги мне, пожалуйста, помоги мне поступить правильно».

Помещение было отделано так же добротно, как кабинет доктора Голдман, но в отличие от него казалось очень пустым. У дальней стены стоял стол с рядом зеленых лампочек (горели все кроме средней и крайней правой), дешевым электрическим чайником и парой кружек. Рядом с ним — стул с мягкой, но простенькой обивкой. На стене прямо над столом висел стеклянный ящичек с вращающейся рукояткой внутри, установленной примерно на среднее значение, и табличкой «НЕ ВСКРЫВАТЬ БЕЗ СПЕЦИАЛЬНОГО РАСПОРЯЖЕНИЯ». Подойдя ближе, Оскар увидел на столе и неприметный рычаг с ручкой из той же резины, что покрывала ручку двери. Он был совершенно не похож на пыточный инструмент. Провода от каждого из этих элементов были уложены в аккуратную шину и уходили по стене куда-то под плинтус. Юноша замер, оглядывая пространство в поисках подсказки, но больше никаких табличек или чего-то подобного в комнате не было. Отцу действительно не оставили возможности догадаться о смысле его работы.

Медленно текли секунды. Нужно было сделать хоть что-то. «Импровизировать,» — вспомнил Оскар красивое слово. Он шумно вдохнул сквозь зубы, в три широких шага пересек комнату и впечатал локоть, покрытый толстым рукавом пуховика, в стекло. Со второго раза оно треснуло по краям. С третьего разбилось, открыв доступ к рукоятке. Оскар осторожно просунул руку между торчащих осколков и выкрутил ее на максимальное значение, помеченное красной черточкой. Оставалось надеяться, что это убьет животное, а не просто добавит ему мучений. Так или иначе, других вариантов не было. В голове крутилась лишь одна мысль: «хоть бы это сработало, хоть бы это сработало, хоть бы...» Он положил руку вспотевшей ладонью на рычаг. Перед глазами встала яркая картина: улыбающийся своим мыслям отец, сидящий на этом стуле, раз за разом одним простым движением причиняя жуткие мучения живому существу в нескольких десятках метров от себя. Снова зашевелилась в груди глухая обида. Чем эти чертовы киты лучше людей? Они тоже заставили страдать маму, заставили страдать его самого. Мелькнула мысль оставить животное, являющееся причиной уничтожения человечества, медленно умирать на автоматической системе жизнеобеспечения. Но ее тут же подавил стыд.

«А сколько видов уничтожили люди? Что хорошего мы сделали для других? Что оставили после себя, кроме гор пластика, способных пережить все живое? Кит не виноват. Люди во всем виноваты сами».

Оскар вздохнул, закрыл глаза и рванул рычаг на себя. Откуда-то снизу раздалось натужное электрическое гудение. Лампочки на столе погасли. Юноша не видел этого, но отчетливо ощутил: сработало. Последний на Земле кит мертв. Оскар улыбался. Никогда прежде ему еще не было так хорошо.

«Я все сделал правильно, — неторопливо проплыла мысль. — Теперь все в порядке. Нет, с самого начала все было ровно так, как должно было быть. Я просто не хотел признавать. Но это неважно. Главное, что теперь я знаю».

Он развернулся и медленно, будто по морскому дну, сквозь воду, побрел к выходу. В его голове наконец, возможно впервые за всю его жизнь, все встало на свои места. Все было просто, ясно и справедливо. Как же он раньше не понял? Жаль было только Гретель, но что поделать. Им не слишком хорошо знакомо понятие о домашних животных.

Что такое человек с точки зрения кита? Несуразное, суетливое существо, отчаянно сражающееся с самой природой. Готовое на любое зверство ради порции лишнего времени в этом мире. Ради разноцветных бумажек с цифрами. Ради такого количества мяса, что половина просто сгниет на помойке. Ради красивой шубы, ради рабочей силы, просто ради развлечения.

«Если бы мир стал настолько ужасен, что жизнь в нем превратилась бы в ад. В таком случае, разве ты не согласился бы умереть, чтобы это исправить?»

Эти слова относились не к людям. Люди никогда не проявили бы такого единодушия в подобном вопросе. Кто-то продолжал бы бессмысленную борьбу. Кто-то бы струсил. Большинство же скорее всего просто проигнорировало бы призыв. Киты не такие. Ни один из них не смог бы жить, зная о том, что своей смертью мог бы поспособствовать избавлению мира от самого страшного зла. И это прекрасно.

Сначала самых несчастных — тех, кто был вынужден мучить других. По чужой ли воле или вследствие определенного формирования личности — неважно. Потом, когда Великий проявился практически полностью, всех остальных. Оставить лишь нескольких, тех, кто мог бы прекратить тот противоестественный кошмар, что стал причиной для столь радикальной меры.

Киты не хотели мстить людям. Концепция мести понятна только извращенному страхом и злостью человеческому сознанию. Нет, киты не хотели мстить. Они хотели помочь несчастным, запутавшимся существам, напуганным осознанием собственной смертности. Сделать подарок. Величайший, на какой только были способны.

Что до Великого… Естественно, что человеческий разум ломался, как тонкий лед при столкновении с божественным, с истинно трансцендентным. Очевидно, это не его вина. Также очевидно, что вода неспособна создать такую сложную картину сама. Очевидно…

Раздался писк электронного замка и на крыльцо Института вышел Оскар Ладвиксон, последний человек на Земле. На его лице застыла блаженная улыбка, а взгляд был обращен к небу. Там, среди низких зимних облаков, беззаботно резвились изящные дельфины. Их щелкающий смех был так заразителен, что и Оскар, сам того не замечая, начал смеяться вместе с ними. Но вот между ними из облаков показалась огромная округлая морда с умными маленькими глазами по бокам. Кит проплыл над фьордом, с удивительной для своих габаритов грациозностью развернулся другим боком и двинулся обратно. Было что-то знакомое, что-то естественно и несомненно родное в его мощных плавниках, массивном хвосте и широкой пасти. Он издал длинный утробный зов и свое место занял последний кусочек паззла. Юноша бросил взгляд на свое отражение в стеклянной стене Института и рассмеялся снова. И как только он мог отождествлять себя с этим смешным тонким и угловатым телом?

Где-то далеко внизу едва заметная фигурка обмякла и распростерлась на каменных ступеньках. А тот, кто совсем недавно еще считал себя Оскаром, неспешно взмахнул плавниками и поплыл от Земли, вслед за скрывшимися за облаками дельфинами, навстречу всепрощающей любви своего нового бога.