Хочешь быть услышанным, слушай!

Хочешь быть услышанным, слушай!

Еквалпе Тимов-Маринушкин

Второй рассказ повести: «Необычная случайность»
в книгу «Неслучайные странности».

     …– Стой, Валерка, стой!.. – настигает меня уже на улице Шурик. – Ты что с дуба рухнул?
     – С какого ещё дуба? – отвечаю машинально, не оборачиваясь, нехотя выныривая из своих странно-случайных мыслей.
     – Да кто ж тебя поймет? – похоже, злится, – может с Меншиковского, – это он на поход в подземелья из «Секретов старого замка» намекает, – а может и с Иликовского, – вспоминает, по-видимому, своё падение с велосипеда на Иликовском полигоне, когда мы танк штурмовали.
     – Да сам ты рухнул, – наблюдаю, как беззаботно огрызается мой подросток внутри меня, себя… ну, нас, то есть!..
     Вот интересно: мы с Сашкой тогда, в 1980 году после этого комсомольского собрания действительно точно также шли домой и о чем-то спорили, даже, кажется, ссорились, но вот по какому поводу и что я на самом деле тогда сказал, теперь уж точно не вспомню!
     Потому, наверно, и молчу, не вмешиваясь пока в диалог закадычных друзей.
     Впрочем, сейчас, похоже, разговор разворачивается как-то не так. Сашка, не то, что обиделся, на мои слова на собрании о преданности и слепой вере, он их, кажется, вообще не понял, не осмыслил, что ли. Зато, к моей нечаянной сегодняшней радости, мой друг детства, который всегда понимал меня с полуслова, хотя и соглашался нечасто, абсолютно точно понял, что я… не совсем я. И это, – спасибо тебе, дружище, можешь себе представить, как это приятно! – его очень обеспокоило.
     …– Да остановись же ты, наконец, – хватает он меня за руку и, развернув к себе, заглядывает в глаза. – Что-то случилось?..
     Боже мой!
     Передо мной мой самый лучший друг детства.
     И как же давно мы с ним по настоящему не виделись: те редкие встречи на даче по случаю какой-нибудь неотложной круглой даты раз в три-четыре года вряд ли можно назвать разговором по душам, долгожданной встречей друзей. К тому ж за эти тридцать девять лет, что прошли с этого почему-то памятного мне дня мы с ним оба очень изменились, постарели, обвыклись, остыли, что ли, от жизни.
     Увы.
     Но сегодня другое дело: передо мной не сегодняшний, старый незнакомый иронично-шутливый, немного циничный и даже иногда принципиально-бескомпромиссный к близким людям человек, а мой, тот самый из «Секретов нашего двора» думающий, сомневающийся, ищущий и… всёпрощающий друг.
     Саня после окончания Нахимовского и соответственно высшего военно-морского училища по распределению попал служить на северный флот в отряд подводных кораблей, где к своему пикантному малозаметному заиканию, довольно-таки быстро приобрел не менее пикантный свинцовый стильный цвет ещё пышной мальчишеской шевелюры. К своим неполным тридцати годам у него за плечами оказались многие десятки тысяч пройденных океанских миль, которыми можно несколько раз опоясать земной шар. В результате на нас из-под седых бровей сквозь изрезанные неглубокими, но частыми морщинами щелочки век бескомпромиссно смотрел познавший жизнь старец, который вместе с неиссякаемой смешливой иронией вдруг неожиданно приобрел и всепоглощающий дух авантюризма. Похоже, эта свойственная некогда всем нам детская напасть вдруг полностью передалась ему, безудержно подталкивая его к какому-то суетливому постоянному движению по жизненной кривой во все стороны, желанию успеть попробовать в неё всё и вся. Возможно, из-за неё, а может ещё и из-за стремления к бескомпромиссному лидерству везде и всюду, охватившему его безудержно, вокруг него стало всегда много всяких необязательных событий, действий, увлечений и… спутников.
     …– Чего уставился, – всё-таки действительно злится наш бессменный последние три года знаменосец дружины. – Говори же, наконец!
     – Здорово, Саня, – выдыхаю тихо, радостно, обогнав своего подростка внутри, и непроизвольно тяну его к себе, как некогда младшего брата.
     – Точно с дуба рухнул, – смущаясь, выбирается он из моих объятий, с опаской заглядывая в глаза, отступая и глупо улыбаясь.
     – Ты знаешь, – вдруг, не ожидая того, говорю с жаром, спешно, словно желая обогнать моего притихшего двойника в себе, не дать заговорить ему, – у тебя всё будет хорошо! Ты со всем справишься, всего достигнешь и, конечно же, будешь счастлив… во всяком случае, так станешь считать в далеком 2019 году. Но, как жаль, как же безумно жаль, что ты не сможешь понять, услышать того, что я говорил именно тебе… там, в классе, потому, что ты не хочешь принять одно маленькое правило жизни.
     – К-какого ещё правила, – вдруг некстати по-детски заикается он. – С тобой всё в порядке?
     – Да, в порядке я, в порядке, а правило простое, запомни: – улыбаюсь, чувствуя поглощающую меня радость этой случайной встречей, – если хочешь, чтоб тебя слышали, – слушай сам.
     – К-как?.. – заикается, волнуясь.
     – И ещё, Сашка, – прерываю его, –  мне нужно срочно уйти, уехать, у меня мало времени, наверно.
     – К-к-куда?.. – растеряно ещё больше заикается.
     – Неважно, – уверенно режу мысль, слова, – ты просто слушай и запоминай, если сможешь, конечно.
– Н-ну, хо-ро-шо, – тянет, – говори.
     – Скажи нашей Елизавете, от меня, понимаешь, сегодняшнего, чтоб обязательно прошла полную диспансеризацию. 
     – Чего прошла?
     – Ну, медицинское обследование, такое полное.
     – Зачем это? – пугается.
     – У неё скоро, – горестно отвожу глаза, вспомнив, как мама как-то рассказывала, когда мы с ним уже окончили наше Нахимовское училище, – обнаружат страшную болезнь, кажется в желудке, которую сейчас может быть ещё можно предотвратить, вылечить.
     – Я понял, – с ужасом смотрит в глаза.
     – И ещё, – не замечая, втягиваюсь в свои навязшие за прошедшие годы на душе тревожные мысли 2019 года, – Мишке Алексееву, из параллельного класса.
     – Гитаристу? – вынужденно втягивается в них и Шурик.
     – Ему, – с жаром киваю, – не пить водку, вообще алкоголь.
     – Так он же вроде и не пьет. У него отец…
     – Это сейчас не пьет, – перебиваю, – а через шесть лет… на твоей, кстати, свадьбе выпьет целую бутылку… водки.
     – Какой… свадьбе? – вскидывается друг. – С кем?
     – Неважно, – категорически останавливаю его. – Просто передай Мишке, мол, начнет пить и семью потеряет, и с пятого курса, за полгода до диплома вылетит, и на машине разобьется.
     – Х-хорошо, – сникает Сашка.
     – Тарасу, – тараторю я, боясь не успеть договорить, – чтоб во время Перестройки ни в коем случае не становился дальнобойщиком.
     – Какой ещё «пере» стройки? – вновь оживает Воин.
     – Эх, – выдыхаю, невольно вспомнив мрачный конец восьмидесятых и черное начало девяностых. – Да неважно какой, Саня, неважно, нас с тобой в это время здесь в Рамбове не будет. Ты уж постарайся, втолкуй ему, как-нибудь, чтоб шоферил себе на нашем Ломоносовском молокозаводе и не вписывался во всякие сомнительные рейсы по пылающему ближнему зарубежью.
     – К-какому зарубежью? – было начинает он, но, передумав, с тревогой в голосе безудержно за заикался. – А ч-что… с-с… ним… с-стрясется?
     – Не знаю, – горько вздыхаю. – До сих пор не знаю. Пропал без вести, как в войну. Во всяком случае, до 2019 года про нашего Амбала никто ничего не из нас не узнает.
     – Ох… – вырывается у Сашки. – А Вавка? Толстый?
     – У них… в целом всё хорошо, – улыбаюсь, вспоминая про нашу неразлучную дворовую пятерку. – Вавка в армии увлечётся боксом, вытянется, как и мечтал, выше нас с тобой, а бицепсы накачает, что твои ляжки.
     – Ни-че-го себе, – восхищённо тянет Шурик.
     – Толстый в конце Перестройки, девяностых, то есть, возглавит строительную фирму отца.
     – Серёга? – жмет плечами друг. – Толстый? Не может быть!
     – Может-может, – смеюсь, ты даже у него в фирме поработаешь с годик другой после выхода в запас, – рассказываю увлеченно.
     – Вот это да, – восхищается Сашка.
     – Вот только, передай и ему тоже, – говорю, взвешивая слова, – хотя… я лучше сам.
     – Хорошо, – таращит глаза, –Там видно что-то с ним случится?
     – Не знаю, – отрезаю, давая понять, что не стану про то рассказывать, – но обязательно узнаю!.. И ещё, – вздыхаю, – завтра ни о чём, что услышал сегодня, не спрашивай меня и… не рассказывай мне.
     – Почему это? – сомнение и страх в его глаз, вновь оттесняют, было захвативший его азарт, мальчишеский интерес.
     – Да потому, – выдыхаю, не пугаясь его отчаянью, – что мне… нечего сказать… себе, пусть всё будет, как есть, вот только брату, хотя нет, – передумываю, – ему я сам как-нибудь попробую.
     – Х-хорошо, – снова пикантно заикаясь, тянет друг. – Они тоже вряд ли согласятся…
     – Я знаю, – огорчаюсь, – но я должен был это сказать, ведь это всё не может быть просто так, напрасно.
     – Не может, –  соглашается.
     – Я стану Его просить за них, – выкрикиваю ломающимся голосом.
     – И я тоже, – вдруг понимающе улыбается.
     – Пока, – жму руку.
     – До завтра, – жмет в ответ и долго-долго смотрит мне вслед, с удивлением наблюдая, как я круто меняю курс, взяв направление движения к вокзалу…

Автор благодарит своего критика ЕМЮ за оказанную помощь, а также приносит извинения читателю за возможное совпадение имен, событий, диалогов, потому как рассказ, безусловно, является художественным, вымышленным, написанным на ходу. В нём вероятней всего масса стилистических и орфографических ошибок, при нахождении которых автор, принеся в очередной раз свои извинения за неудобство перед скрупулезными лингвистами, просит направить их администратору группы «Питер из окна автомобиля», на любой удобной Вам платформе (ВК, ОК, ФБ), для исправления, либо оставить их прямо под текстом.
     Спасибо за внимание и… сопереживание.
25.11.2018г.

https://proza.ru/2019/09/17/373