Малёк Десять-Сорок-два
Возрастные ограничения 18+
Кулх Стариков потянул двухметрового малька ихтиокрафта за хвост, пытаясь оттащить его от кормушки, но тот упёрся, крепко обхватив прутья дозатора не по-детски мускулистыми лапами. Этому двухметровому мальку (как и остальным детёнышам косяка) стукнуло четыре недели — возраст, когда наступает пора обучаться ремеслу. Чтобы окончить тренировочный курс и успешно сдать экзамен, им предстояло пройти финальное генетическое усовершенствование, а для этого, в свою очередь, каждому из них было необходимо получить прививку номер два — вторую и последнюю подростковую инъекцию наноботов, начинённых вирусными векторами с набором ДНК и белков.
Даже мелкие ихтиокрафты обладали воистину непробиваемой кожей, похлеще бегемотьей, так что римские легионеры с успехом могли бы шить из неё неплохие доспехи. Конечно, случись легионерам оказаться в этом месте, в это время и с жабрами. Единственным пригодным для инъекций местом на их теле ихтиокрафта являлся живот, мягкая кожа которого была не толще трёх сантиметров.
— Не хочу! — крикнул малёк в интерком, истерично извиваясь, словно от лишнего куска комбикорма зависела вся его жизнь.
Он использовал открытый канал, так что окружающие мальки вздрогнули и стали обеспокоенно поглядывать в его сторону огромными глазами-блюдцами.
Речевой кортекс ихтиокрафтов хотя и позволял говорить, но лишь простыми фразами. Правда, большего от них и не требовалось, так как способность к многоуровневому абстрагированию и критическому мышлению у рабочих — добытчиков гелия-3 и дейтерия — создавала бы проблем больше, чем помогала решить.
Малёк занервничал, и двадцатизначный серийный номер на его боку подсветился неоново-зелёным.
Кулх переключил интерком в закрытый режим, чтобы их не могли слышать остальные.
— Дорогуша, хватит капризничать, это быстро, — сказал он тоном опытного сутенёра.
— Не хочу.
Кулх попытался успокоить малька, обратившись к нему по имени — четырём последним цифрам серийного номера:
— Тридцать-шесть-Пятнадцать, я просто хочу тебя измерить. Если согласишься, получишь печеньку.
Он сокрушённо вздохнул, отчего бурунчики воды, вырвавшиеся из его жаберных щелей, заметно оттопырили фильтры биокостюма. Кулх взял с собой обычную порцию лакомств — продолговатых печенек, размером с корнишон, но их осталось только две: запас в карманах таял быстрее, чем количество ещё непривитых детёнышей, а эта особь оказалась такой же непослушный, как и остальные — на Европе в последнее время усилилась тектоническая активность, и метеочувствительные ихтиокрафты превратились в несносных упрямцев. Все, как на подбор.
— Нет, — ещё раз повторил малёк по инерции, но тут до него дошёл смысл второй половины фразы: он разжал кисти лап, вильнул всем телом и в мановение ока оказался прямо перед лицом Кулха, почти коснувшись его носа своими пухлыми губами. — Дай печеньку.
У ихтиокрафтов голосовые связки конструкторами предусмотрены не были, рыбам под водой они ни к чему. Малёк «говорил» не артикулируя и раскрывая зубастый рот (рты у ихтиокрафтов — зубастей некуда), а используя церебральный коммуникатор — интерком, — генетически выращенный прибор связи на спаренных катионах.
Биокостюм Кулха ощетинился макаронинами псевдоподий, похожих на молодые побеги ламинарий, часть которых заканчивалась глазами, а часть — сенсорными присосками. Удивлённо раскрытые глаза напряжённо уставились на малька, а сенсоры-разведчики неторопливо потянулись его обнюхивать.
Кулх быстро отстегнул от запястья сканер-инжектор и ткнул малька в мягкое, по-лягушачьи податливое пузо, одновременно запустив обещанную печеньку в направлении его рта. Малёк не обратил внимания на лёгкий укол — ихтиокрафты не чувствовали боли, если их отвлечь, а проворно схватил печеньку лапами и запихал её в рот.
— Дай ещё, — потребовал он.
— У меня больше нет, — соврал Кулх, на секунду почувствовав себя подлецом.
На самом деле, у него ещё осталась ещё одна, но она была припасена для последнего непривитого малька.
Ихтиокрафты, будучи генетически сконструированными рабочими, не имели склонности к скепсису, поэтому Тридцать-шесть-Пятнадцать сразу же потерял интерес к собеседнику и, вновь схватив лапами дозатор, продолжил прерванное занятие — грызть недоеденный комбикорм.
Кулх поплыл к последнему на сегодня мальку, ловко загребая воду шестипалыми перепончатыми кистями. Их разделяло всего несколько метров, и вскоре он легонько потянул маленького ихтиокрафта за хвост.
— Нет, не хочу! — закричал очередной малёк под номером Десять-Сорок-два, в точности повторяя поведение своих собратьев.
Как обычно, Кулх переключил интерком в закрытый режим.
— Дорогуша, хватит капризничать, это быстро, — в который раз за день повторил он заезженную мантру.
— Не хочу, — ответил малёк точно так же, как и все, кто был до него, нервно подсветив свой серийный номер неоном.
Следуя букве инструкции, Кулх обратился к упрямцу по имени:
— Десять-Сорок-два, я должен тебя измерить. Если ты согласишься, то получишь печеньку.
— Не хочу печеньку, — ответил малёк, продолжая мусолить дозатор с комбикормом.
Кулх подождал несколько секунд, чтобы до детёныша дошёл смысл его умопомрачительного предложения — отведать вкусную печеньку, но малёк молчал, занятый комбикормом.
Это было нарушением паттерна поведения, странностью, на которую Кулх не рассчитывал: от печеньки ихтиокрафты прежде не отказывались никогда.
— Рыбка, я дам тебе очень вкусную печеньку, — повторил он, отчётливо выговаривая слова и сделав ударение на «вкусную» и «печеньку».
— Мне не надо, — вновь равнодушно ответил Десять-Сорок-два.
Вокруг кормушки стояла кромешная темень, но свет не был нужен ни Кулху, ни ихтиокрафтам, так как они прекрасно всё видели и в инфракрасном спектре. Кроме того они могли ощущать микротоки в работающих приборах и даже электрическую активность нейронов живых организмов, как это делают утконосы. Перед командировкой на Европу, Кулх прошёл несколько генетических улучшений, и был подготовлен к подлёдной жизни не хуже любой местной рыбины.
— Так ты хочешь эту долбанную печеньку? — спросил он, всё ещё не веря своим ушам.
— Я не хочу, — повторил малёк упрямо.
Это была внештатная ситуация, но именно её пытался смоделировать Кулх. Дело в том, что в косяках молоди ихтиокрафтов время от времени возникали случаи, когда некоторые мальки каким-то образом оказывались непривиты, и как следствие этого, не могли успешно закончить курс обучения и получить сертификаты добытчиков-обогатителей. Мальков-курсантов отбраковывали, и с этим производственным браком нужно было как-то разобраться. Кулх вызвался выполнить эту довольно простую работу вместо автономного дрона — привить мальков, а заодно и выяснить, что в этой рутине пошло не так.
Горячо-горячо-горячо, — довольно подумал Кулх, мысленно потирая руки в предвкушении разгадки этой головоломки.
— Почему ты не хочешь печеньку? — начал он издалека.
— Она невкусная.
— Все печеньки вкусные.
— Я люблю комбикорм, — настаивал на своём малёк.
Он сказал это так уверенно, что Кулх не удержался: подплыл к резервному дозатору, широко открыл рот, полный по-акульи острых зубов, и сам отгрыз кусок комбикорма, благо после всех своих генетических изменений он мог это сделать легко.
Комбикорм оказался обычным — похожим по вкусу на пресноватую твёрдую колбасу с включением хрустящих орехов. Кулх с отвращением сплюнул и вытер по-рыбьи тонкие губы.
— Дорогуша, а ты когда-нибудь пробовал печеньки? — спросил Кулх.
— Да, пробовал, — ответил малёк, пользуясь тем, что общаться по интеркому можно было и не отрываясь от еды.
— Это было вкусно?
— Нет.
— Почему нет?
— Не знаю, — сказал малёк меланхолично.
Это было что-то новое. Ихтиокрафтов генетически сконструировали так, чтобы печеньки, изготовленные из синтетического белка и жира, являлись для них лакомством, против которого устоять невозможно.
Что ж, пришло время связаться с Жульеном Петровым, — решил Кулх.
Петров работал киберзоологом и отвечал за местную популяцию ихтиокрафтов. Ему, как и Кулху, стукнуло за двести пятьдесят, он тоже успел повоевать, но главным его достоинством было то, что он знал всё, имеющее хоть маломальское отношение к ихтиокрафтам.
Кулх вызвал киберзоолога по интеркому, и его виртуальная проекция появилась неподалёку от Кулха в полный рост.
Жульен был облачён в белый лабораторный костюм с капюшоном, прикрывшем его крупную продолговатую голову — внешне заметный результат многочисленных генетических манипуляций над его мозгом.
— Ничего себе! — это было самое конструктивное из того, что смог выдавить из себя Жульен, после того как услышал новость о взбунтовавшемся мальке.
Он выглядел обескураженно.
— Так что мне с ним делать, дружище? — спросил Кулх. — Я тут вожусь уже полчаса.
— Насилие применять нельзя, — сказал Жульен, — это его травмирует. Он может стать профнепригодным.
— Я ведь не могу торчать тут вечно, — Кулх развёл руки в стороны, ткнув шестернями в окружавшую его километровую толщу воды.
— Давай я с ним сам поговорю.
— Валяй.
— Привет, Десять-Сорок-два, — сказал Жульен, обращаясь уже к мальку, в чате, к которому был подключён и Кулх.
Визуальный кортекс малька был достаточно развит и позволял моделировать графическое изображение собеседника, поэтому детёныш тоже прекрасно видел проекцию сияющего белизной Жульена.
— Привет, — ответил малёк, продолжая грызть комбикорм.
— Ты хочешь печеньку?
— Нет.
— Почему?
— Я не люблю печеньки, — малёк был на редкость последователен.
— Почему не любишь?
— Я не знаю.
— А кто знает?
— Я не знаю.
Кулх уже знал ответы малька на все эти вопросы, поэтому он нетерпеливо проворчал, обращаясь только к Жульену:
— Дружище, давай придумаем что-нибудь новое. Опрос я уже провёл раз пять, если не больше.
— Ладно, я понял, — кивнул Жульен.
Видимо, до него тоже дошло, что повторением одних и тех же вопросов проблему не решить.
— У тебя есть идеи, что с этим мальком не так? — спросил Кулх.
— Нет, — ответил Жульен. — Хотя… дай мне минуту, я попрошу дроида просмотреть логи генетических манипуляций над эмбрионами. Если учесть, что проблема такого рода возникла только у одного малька из целого косяка, и если отмести вариант с мутацией, то можно предположить, что этот дефект постнатальный.
— Хорошо, пусть посмотрит, — сказал Кулх.
Робот мог прошерстить логи, включающие тысячи часов видеозаписей, результаты сотен промежуточных тестов и прочее, за минуту-две, а их нужно было просмотреть внимательно, чтобы понять, на каком этапе с мальком Десять-Сорок-два произошло что-то из ряда вон выходящее.
Кулх висел в тёмном и холодном пространстве, слушая как инфракрасные ихтиокрафты ритмично похрустывают челюстями, уплетая свой любимый комбикорм за обе щёки, словно гигантские водные хомяки. Мимо проплывали косяки мелких европейских лососей. Кучка рыбёшек оторвалась от остальных и пыталась откушать со стола ихтиокрафтов, заставляя мальков нервно оглядываться по сторонам и отгонять незваных гостей хвостами. Внизу, на далёком дне, едва виднелись ямки, выкопанные ихтиокрафтами чуть постарше — молодняк любил дурачиться в мягком песке.
Наконец, Жульен нарушил молчание и радостно закрутил дынеобразной головой:
— Бинго! Я откопал эпизод, который мы ищем. Виной всему оказалась первая постнатальная прививка, в ней проблема.
— И что это было, дружище? — спросил Кулх.
Его вертикальные зрачки расширились от нетерпения.
— Это пройдоха Рыжик, — ответил Жульен торжественно, сияя как надраенный самовар. — Кот каким-то образом научился проникать в лабораторию и гулять по столу с препаратами для прививок.
Это было чепэ: их станционному коту Рыжику вход в лабораторию был заказан, хотя он всегда норовил прошмыгнуть в неплотно закрытые двери, привлекаемый стойким запахом рыбы. Видимо, ему всё-таки удалось это сделать.
— Погоди. Как прогулка Рыжика по лаборатории смогла сказаться на этом мальке?
— Вот, сам посмотри, — ответил Жульен и включил видеозапись.
Лабораторный стол, покрытый кюветами. Затем откуда ни возьмись на него запрыгивает Рыжик, с заговорщическим видом крадётся между банками с реактивами, суёт лапу в кювету с препаратом «Блю-Блэк-15», облизывает, потом — в кювету с препаратом «Шар-4», снова облизывает и, в конце концов, макает её в десерт — препарат с прививкой номер один. На столе стоит вибростенд, и, когда он неожиданно включается, Рыжик с перепугу подскакивает как ошпаренный и исчезает из поля зрения камеры.
— Рыжик, кстати, раскаялся, — довольно сказал Жульен, когда заметил, что Кулх закончил просматривать видео. — Не суди его строго. Ещё он признался, что проделывал такое уже несколько раз.
Надо разобраться с этой канальей, — подумал Кулх беззлобно. Кот был общим любимцем на базе, несмотря на свои безобразные проделки.
— Возвращаясь к нашим баранам, что там у нас получилось в итоге? — спросил он.
— Ты не поверишь: теперь любовь к печенькам у малька Десять-Сорок-два должна отсутствовать напрочь. Она должна быть заменена свойством, возникшим как результат действия тех двух препаратов, которые смешал Рыжик. Это свойство, будучи доминантными, должно полностью вытеснить страсть к печенькам. Хочешь знать, что мы теперь любим вместо них?
— Давай уж, не томи.
— Это неудержимая тяга к созерцанию чего-то шарообразного и голубого на чёрном фоне.
— Что нам с этим делать? — спросил Кулх. — Кстати, по описанию похоже на Землю.
— Эти препараты как раз и используются при подготовке смесей для людей, их обычно колют перед возвращением. Так что давай попробуем показать этому многострадальному мальку проекцию Земли, — ответил Жульен. — Это может сработать.
Эта идея сначала показалась Кулху абсурдной, но, немного поразмыслив, он пришёл к выводу, что она не лишена смысла. Его собственные генетически прописанные стереотипы и пристрастия тоже многократно менялись. До командировки на Европу, например, он любил яркий свет, много деревьев и листвы. Сейчас же вид зелени оставлял его равнодушным, а свет раздражал, зато тёмной холодной воды всегда было мало. Теперь он с трудом верил, что когда-то наслаждался поездками на загородные пикники, а о возвращении на Землю сейчас думал как о неизбежном зле.
Кулх отвлёкся от размышлений и сочувственно посмотрел на малька.
— Смотри-ка, что у меня для тебя есть, — сказал он вкрадчиво, повернувшись к несговорчивому детёнышу и вывел трёхмерное изображение голубой земли на фоне чёрного космоса.
— Что это?! — закричал Десять-Сорок-два, глядя на проекцию широко раскрытыми глазами-блюдцами.
Кулху на мгновение показалось, что малёк вот-вот заплачет от счастья, хотя плачущая рыба — это нонсенс.
Малёк отцепил крючковатые лапы от дозатора и молнией метнулся к Кулху, норовя прикоснуться к существующей только в его воображении планете — голубому шару на чёрном фоне.
— Это Земля, дорогуша, — ответил Кулх, и быстро впрыснул прививку в по-лягушачьи податливое пузо малька.
Даже мелкие ихтиокрафты обладали воистину непробиваемой кожей, похлеще бегемотьей, так что римские легионеры с успехом могли бы шить из неё неплохие доспехи. Конечно, случись легионерам оказаться в этом месте, в это время и с жабрами. Единственным пригодным для инъекций местом на их теле ихтиокрафта являлся живот, мягкая кожа которого была не толще трёх сантиметров.
— Не хочу! — крикнул малёк в интерком, истерично извиваясь, словно от лишнего куска комбикорма зависела вся его жизнь.
Он использовал открытый канал, так что окружающие мальки вздрогнули и стали обеспокоенно поглядывать в его сторону огромными глазами-блюдцами.
Речевой кортекс ихтиокрафтов хотя и позволял говорить, но лишь простыми фразами. Правда, большего от них и не требовалось, так как способность к многоуровневому абстрагированию и критическому мышлению у рабочих — добытчиков гелия-3 и дейтерия — создавала бы проблем больше, чем помогала решить.
Малёк занервничал, и двадцатизначный серийный номер на его боку подсветился неоново-зелёным.
Кулх переключил интерком в закрытый режим, чтобы их не могли слышать остальные.
— Дорогуша, хватит капризничать, это быстро, — сказал он тоном опытного сутенёра.
— Не хочу.
Кулх попытался успокоить малька, обратившись к нему по имени — четырём последним цифрам серийного номера:
— Тридцать-шесть-Пятнадцать, я просто хочу тебя измерить. Если согласишься, получишь печеньку.
Он сокрушённо вздохнул, отчего бурунчики воды, вырвавшиеся из его жаберных щелей, заметно оттопырили фильтры биокостюма. Кулх взял с собой обычную порцию лакомств — продолговатых печенек, размером с корнишон, но их осталось только две: запас в карманах таял быстрее, чем количество ещё непривитых детёнышей, а эта особь оказалась такой же непослушный, как и остальные — на Европе в последнее время усилилась тектоническая активность, и метеочувствительные ихтиокрафты превратились в несносных упрямцев. Все, как на подбор.
— Нет, — ещё раз повторил малёк по инерции, но тут до него дошёл смысл второй половины фразы: он разжал кисти лап, вильнул всем телом и в мановение ока оказался прямо перед лицом Кулха, почти коснувшись его носа своими пухлыми губами. — Дай печеньку.
У ихтиокрафтов голосовые связки конструкторами предусмотрены не были, рыбам под водой они ни к чему. Малёк «говорил» не артикулируя и раскрывая зубастый рот (рты у ихтиокрафтов — зубастей некуда), а используя церебральный коммуникатор — интерком, — генетически выращенный прибор связи на спаренных катионах.
Биокостюм Кулха ощетинился макаронинами псевдоподий, похожих на молодые побеги ламинарий, часть которых заканчивалась глазами, а часть — сенсорными присосками. Удивлённо раскрытые глаза напряжённо уставились на малька, а сенсоры-разведчики неторопливо потянулись его обнюхивать.
Кулх быстро отстегнул от запястья сканер-инжектор и ткнул малька в мягкое, по-лягушачьи податливое пузо, одновременно запустив обещанную печеньку в направлении его рта. Малёк не обратил внимания на лёгкий укол — ихтиокрафты не чувствовали боли, если их отвлечь, а проворно схватил печеньку лапами и запихал её в рот.
— Дай ещё, — потребовал он.
— У меня больше нет, — соврал Кулх, на секунду почувствовав себя подлецом.
На самом деле, у него ещё осталась ещё одна, но она была припасена для последнего непривитого малька.
Ихтиокрафты, будучи генетически сконструированными рабочими, не имели склонности к скепсису, поэтому Тридцать-шесть-Пятнадцать сразу же потерял интерес к собеседнику и, вновь схватив лапами дозатор, продолжил прерванное занятие — грызть недоеденный комбикорм.
Кулх поплыл к последнему на сегодня мальку, ловко загребая воду шестипалыми перепончатыми кистями. Их разделяло всего несколько метров, и вскоре он легонько потянул маленького ихтиокрафта за хвост.
— Нет, не хочу! — закричал очередной малёк под номером Десять-Сорок-два, в точности повторяя поведение своих собратьев.
Как обычно, Кулх переключил интерком в закрытый режим.
— Дорогуша, хватит капризничать, это быстро, — в который раз за день повторил он заезженную мантру.
— Не хочу, — ответил малёк точно так же, как и все, кто был до него, нервно подсветив свой серийный номер неоном.
Следуя букве инструкции, Кулх обратился к упрямцу по имени:
— Десять-Сорок-два, я должен тебя измерить. Если ты согласишься, то получишь печеньку.
— Не хочу печеньку, — ответил малёк, продолжая мусолить дозатор с комбикормом.
Кулх подождал несколько секунд, чтобы до детёныша дошёл смысл его умопомрачительного предложения — отведать вкусную печеньку, но малёк молчал, занятый комбикормом.
Это было нарушением паттерна поведения, странностью, на которую Кулх не рассчитывал: от печеньки ихтиокрафты прежде не отказывались никогда.
— Рыбка, я дам тебе очень вкусную печеньку, — повторил он, отчётливо выговаривая слова и сделав ударение на «вкусную» и «печеньку».
— Мне не надо, — вновь равнодушно ответил Десять-Сорок-два.
Вокруг кормушки стояла кромешная темень, но свет не был нужен ни Кулху, ни ихтиокрафтам, так как они прекрасно всё видели и в инфракрасном спектре. Кроме того они могли ощущать микротоки в работающих приборах и даже электрическую активность нейронов живых организмов, как это делают утконосы. Перед командировкой на Европу, Кулх прошёл несколько генетических улучшений, и был подготовлен к подлёдной жизни не хуже любой местной рыбины.
— Так ты хочешь эту долбанную печеньку? — спросил он, всё ещё не веря своим ушам.
— Я не хочу, — повторил малёк упрямо.
Это была внештатная ситуация, но именно её пытался смоделировать Кулх. Дело в том, что в косяках молоди ихтиокрафтов время от времени возникали случаи, когда некоторые мальки каким-то образом оказывались непривиты, и как следствие этого, не могли успешно закончить курс обучения и получить сертификаты добытчиков-обогатителей. Мальков-курсантов отбраковывали, и с этим производственным браком нужно было как-то разобраться. Кулх вызвался выполнить эту довольно простую работу вместо автономного дрона — привить мальков, а заодно и выяснить, что в этой рутине пошло не так.
Горячо-горячо-горячо, — довольно подумал Кулх, мысленно потирая руки в предвкушении разгадки этой головоломки.
— Почему ты не хочешь печеньку? — начал он издалека.
— Она невкусная.
— Все печеньки вкусные.
— Я люблю комбикорм, — настаивал на своём малёк.
Он сказал это так уверенно, что Кулх не удержался: подплыл к резервному дозатору, широко открыл рот, полный по-акульи острых зубов, и сам отгрыз кусок комбикорма, благо после всех своих генетических изменений он мог это сделать легко.
Комбикорм оказался обычным — похожим по вкусу на пресноватую твёрдую колбасу с включением хрустящих орехов. Кулх с отвращением сплюнул и вытер по-рыбьи тонкие губы.
— Дорогуша, а ты когда-нибудь пробовал печеньки? — спросил Кулх.
— Да, пробовал, — ответил малёк, пользуясь тем, что общаться по интеркому можно было и не отрываясь от еды.
— Это было вкусно?
— Нет.
— Почему нет?
— Не знаю, — сказал малёк меланхолично.
Это было что-то новое. Ихтиокрафтов генетически сконструировали так, чтобы печеньки, изготовленные из синтетического белка и жира, являлись для них лакомством, против которого устоять невозможно.
Что ж, пришло время связаться с Жульеном Петровым, — решил Кулх.
Петров работал киберзоологом и отвечал за местную популяцию ихтиокрафтов. Ему, как и Кулху, стукнуло за двести пятьдесят, он тоже успел повоевать, но главным его достоинством было то, что он знал всё, имеющее хоть маломальское отношение к ихтиокрафтам.
Кулх вызвал киберзоолога по интеркому, и его виртуальная проекция появилась неподалёку от Кулха в полный рост.
Жульен был облачён в белый лабораторный костюм с капюшоном, прикрывшем его крупную продолговатую голову — внешне заметный результат многочисленных генетических манипуляций над его мозгом.
— Ничего себе! — это было самое конструктивное из того, что смог выдавить из себя Жульен, после того как услышал новость о взбунтовавшемся мальке.
Он выглядел обескураженно.
— Так что мне с ним делать, дружище? — спросил Кулх. — Я тут вожусь уже полчаса.
— Насилие применять нельзя, — сказал Жульен, — это его травмирует. Он может стать профнепригодным.
— Я ведь не могу торчать тут вечно, — Кулх развёл руки в стороны, ткнув шестернями в окружавшую его километровую толщу воды.
— Давай я с ним сам поговорю.
— Валяй.
— Привет, Десять-Сорок-два, — сказал Жульен, обращаясь уже к мальку, в чате, к которому был подключён и Кулх.
Визуальный кортекс малька был достаточно развит и позволял моделировать графическое изображение собеседника, поэтому детёныш тоже прекрасно видел проекцию сияющего белизной Жульена.
— Привет, — ответил малёк, продолжая грызть комбикорм.
— Ты хочешь печеньку?
— Нет.
— Почему?
— Я не люблю печеньки, — малёк был на редкость последователен.
— Почему не любишь?
— Я не знаю.
— А кто знает?
— Я не знаю.
Кулх уже знал ответы малька на все эти вопросы, поэтому он нетерпеливо проворчал, обращаясь только к Жульену:
— Дружище, давай придумаем что-нибудь новое. Опрос я уже провёл раз пять, если не больше.
— Ладно, я понял, — кивнул Жульен.
Видимо, до него тоже дошло, что повторением одних и тех же вопросов проблему не решить.
— У тебя есть идеи, что с этим мальком не так? — спросил Кулх.
— Нет, — ответил Жульен. — Хотя… дай мне минуту, я попрошу дроида просмотреть логи генетических манипуляций над эмбрионами. Если учесть, что проблема такого рода возникла только у одного малька из целого косяка, и если отмести вариант с мутацией, то можно предположить, что этот дефект постнатальный.
— Хорошо, пусть посмотрит, — сказал Кулх.
Робот мог прошерстить логи, включающие тысячи часов видеозаписей, результаты сотен промежуточных тестов и прочее, за минуту-две, а их нужно было просмотреть внимательно, чтобы понять, на каком этапе с мальком Десять-Сорок-два произошло что-то из ряда вон выходящее.
Кулх висел в тёмном и холодном пространстве, слушая как инфракрасные ихтиокрафты ритмично похрустывают челюстями, уплетая свой любимый комбикорм за обе щёки, словно гигантские водные хомяки. Мимо проплывали косяки мелких европейских лососей. Кучка рыбёшек оторвалась от остальных и пыталась откушать со стола ихтиокрафтов, заставляя мальков нервно оглядываться по сторонам и отгонять незваных гостей хвостами. Внизу, на далёком дне, едва виднелись ямки, выкопанные ихтиокрафтами чуть постарше — молодняк любил дурачиться в мягком песке.
Наконец, Жульен нарушил молчание и радостно закрутил дынеобразной головой:
— Бинго! Я откопал эпизод, который мы ищем. Виной всему оказалась первая постнатальная прививка, в ней проблема.
— И что это было, дружище? — спросил Кулх.
Его вертикальные зрачки расширились от нетерпения.
— Это пройдоха Рыжик, — ответил Жульен торжественно, сияя как надраенный самовар. — Кот каким-то образом научился проникать в лабораторию и гулять по столу с препаратами для прививок.
Это было чепэ: их станционному коту Рыжику вход в лабораторию был заказан, хотя он всегда норовил прошмыгнуть в неплотно закрытые двери, привлекаемый стойким запахом рыбы. Видимо, ему всё-таки удалось это сделать.
— Погоди. Как прогулка Рыжика по лаборатории смогла сказаться на этом мальке?
— Вот, сам посмотри, — ответил Жульен и включил видеозапись.
Лабораторный стол, покрытый кюветами. Затем откуда ни возьмись на него запрыгивает Рыжик, с заговорщическим видом крадётся между банками с реактивами, суёт лапу в кювету с препаратом «Блю-Блэк-15», облизывает, потом — в кювету с препаратом «Шар-4», снова облизывает и, в конце концов, макает её в десерт — препарат с прививкой номер один. На столе стоит вибростенд, и, когда он неожиданно включается, Рыжик с перепугу подскакивает как ошпаренный и исчезает из поля зрения камеры.
— Рыжик, кстати, раскаялся, — довольно сказал Жульен, когда заметил, что Кулх закончил просматривать видео. — Не суди его строго. Ещё он признался, что проделывал такое уже несколько раз.
Надо разобраться с этой канальей, — подумал Кулх беззлобно. Кот был общим любимцем на базе, несмотря на свои безобразные проделки.
— Возвращаясь к нашим баранам, что там у нас получилось в итоге? — спросил он.
— Ты не поверишь: теперь любовь к печенькам у малька Десять-Сорок-два должна отсутствовать напрочь. Она должна быть заменена свойством, возникшим как результат действия тех двух препаратов, которые смешал Рыжик. Это свойство, будучи доминантными, должно полностью вытеснить страсть к печенькам. Хочешь знать, что мы теперь любим вместо них?
— Давай уж, не томи.
— Это неудержимая тяга к созерцанию чего-то шарообразного и голубого на чёрном фоне.
— Что нам с этим делать? — спросил Кулх. — Кстати, по описанию похоже на Землю.
— Эти препараты как раз и используются при подготовке смесей для людей, их обычно колют перед возвращением. Так что давай попробуем показать этому многострадальному мальку проекцию Земли, — ответил Жульен. — Это может сработать.
Эта идея сначала показалась Кулху абсурдной, но, немного поразмыслив, он пришёл к выводу, что она не лишена смысла. Его собственные генетически прописанные стереотипы и пристрастия тоже многократно менялись. До командировки на Европу, например, он любил яркий свет, много деревьев и листвы. Сейчас же вид зелени оставлял его равнодушным, а свет раздражал, зато тёмной холодной воды всегда было мало. Теперь он с трудом верил, что когда-то наслаждался поездками на загородные пикники, а о возвращении на Землю сейчас думал как о неизбежном зле.
Кулх отвлёкся от размышлений и сочувственно посмотрел на малька.
— Смотри-ка, что у меня для тебя есть, — сказал он вкрадчиво, повернувшись к несговорчивому детёнышу и вывел трёхмерное изображение голубой земли на фоне чёрного космоса.
— Что это?! — закричал Десять-Сорок-два, глядя на проекцию широко раскрытыми глазами-блюдцами.
Кулху на мгновение показалось, что малёк вот-вот заплачет от счастья, хотя плачущая рыба — это нонсенс.
Малёк отцепил крючковатые лапы от дозатора и молнией метнулся к Кулху, норовя прикоснуться к существующей только в его воображении планете — голубому шару на чёрном фоне.
— Это Земля, дорогуша, — ответил Кулх, и быстро впрыснул прививку в по-лягушачьи податливое пузо малька.
Рецензии и комментарии 0