Тихий рёв

Ибо, да будет человек избавлен от мести — вот для меня мост, ведущий к высшей надежде, и радужное небо после долгих гроз.
(Фридрих Ницше)

В тесной лаборатории, среди множества склянок и рядов аппаратур, спешно действовал доктор Самаэль Варм. Испариной покрылся его лоб, трясущиеся руки не слушались. «Поймают сейчас, и всё пропало» — мысль билась о стенки разума, откликалась тревожным звоном и нарастала с каждым отскоком. Послышались чьи-то шаги. Суматошно подменив пробирки с реагентом, Варм уселся за компьютер. По монитору побежали строчки кода, сливаясь в единую рябь. Им не было конца. Закусив губу, Варм спешно дописывал код. Автоматы, синтезирующие вещество, получали новые команды.
Распахнулась дверь. Кто-то уверенно приближался. Допечатав последний символ, Варм вдавил «исполнить». Экран моргнул, строчки побежали вновь. За спиной из тумана медицинских испарений возник человек.
— Доктор Варм, что Вы здесь делаете среди ночи?
Доктора передёрнуло. Обернувшись, увидел старшего лаборанта, смотревшего голубоглазым океаном недоверия.
— Так известно что, — сказал Варм, нервно улыбаясь, — мандраж перед выпуском партии. Не могу уснуть. Вот и решил всё проверить, — врал взмокший доктор.
Лаборант испытующе смотрел на Варма. Тот гадал, проглочена ли ложь. Длившееся молчание, казалось, выбилось из родного пространства-времени.
— Ох, и перфекционист Вы, доктор. Это похвально и я солидарен с Вами. В этот значимый день нужно учесть всё. Оплошать никак нельзя. Иначе весь мир узнает об ошибке.
— Вы совершенно правы, мой дорогой друг… Но, раз я всё проверил, то чего хлопотать напрасно? Давайте попробуем набраться сил. Может успеем вздремнуть. Что скажите?
Не дождавшись ответа, Варм начал убирать аппаратуру и выпроваживать лаборанта. Доктор закрыл дверь и неуверенно перетекая, побрёл по коридору к лифту. Створки разошлись, впуская Варма. Повернувшись, он последний раз окинул взглядом привычное место работы. Тихо произнёс: «Поспите. Но завтра, мы все проснёмся». Двёри закрылись.

***
Огромный мегаполис простирался до горизонта и, наверно, свешивался за его края. Наполненные горящими диодами высотки были так щедры лучами света, что ночь казалась предзакатным днём. Город не знал сна. Молодой японец Арата вторил этому гигантскому организму. Окружающие зримые шири, словно великое озеро, отражали бездну звёздного неба. Небеса полные тайн, непокорённых горизонтов и мест для нового приюта. «Отец сейчас там? Если прокричать, то он услышит?» — эти мысли заставили Арату поднять голову и всмотреться в скопище небесных искр; потянутся к ним рукой.
Из мрака вышла женщина и села рядом на балкон.
— Ты звёзды ловишь? Поэтому не спишь? — сказала мягким голосом женщина.
Арата опустил руку, пристыжённый своим ребячеством.
— Был бы ловцом, пошёл в астронавты, — неуверенно улыбнулся он своей жене.
— Переживаешь, дорогой муж?
— Нет, родная.
— Тогда почему я вижу тревоги на твоём лице? Волнует сегодняшнее заседание?
— Я знаю, что предстоит. Знаю, чего они хотят. Тут не должно быть неожиданностей. Но меня гнетёт недоброе предчувствие.
— Тогда знай вот ещё что: я верю в мужа. И знаю, он не даст себя в обиду всяким рохлям, — она прижалась нежно розовыми губами ко лбу супруга, — ты всё верно сделаешь.
— У этих рохлей больно крепкие руки. Держат за горло.
— Я их не боюсь. Вместе мы справимся, — она повернулась в сторону комнаты, где спал их маленький сын.
— Ох, как бы я хотел, чтобы заседания не было.
Арата продолжал всматриваться то в небо, то в густой лес из зеркальных башен. Так и сидел до первых лучей восхода. После присоединился к жене на кухне. Включили новости.
Ведущая с экрана встречала зрителя улыбкой, но взгляд выдавал скрытое беспокойство.
— Доброе утро. Сегодняшняя дата -21 апреля 2027 года ознаменована, вероятно, важнейшим событием последних лет. Напомню, что сегодня должна пройти чрезвычайная сессия ООН, предметом обсуждения которой будет всемирное межконфессиональное урегулирование. Проведём краткий экскурс.
Лицо ведущей сменили чередующиеся фотографии и изображения инфографики. Голос продолжал звучать за кадром:
«Семь лет назад, фармакологическая компания „Tageda Lcd.“ выпустила революционный продукт „Абэн“, разделивший мир на „до“ и „после“. „Абэн“ презентовали как давно ожидаемую панацею; спасение от бесчисленных болезней. Внутриклеточные механизмы, запускаемые препаратом, наделяли человека несокрушимым иммунитетом. Зафиксированные результаты были феноменальны: за первое полугодие уровень заболеваний в мире сократился в 5 раз. В то же время был выявлен побочный эффект. Позже выяснилось, побочному действию были подвержены не единицы, а каждый пользователь „Абэна“.
Недостаток не имел острого проявления, но он постепенно усугублялся за месяцы развития в организме. Конечная стадия выражалась в изменённой личности и психике человека. Как это описывали родственники одного из пострадавших: „Его подменили. Он остался без души“. Сам пострадавший описывал произошедшее иначе: „Я почувствовал, что остался один, в мирском одиночестве. Пришло понимание несостоятельности догм. Мне сложно понять, почему я верил прежде“. Схожие формулировки произносили все пострадавшие. К сожалению, врачи слишком поздно связали между собой „Абэн“ и личностные отклонения, что позволило недугу беспрепятственно разрастаться. Мир охватила полномасштабная пандемия. Волна духовных отступников пронеслась по всему миру. Это сказалась не только на численности религиозных общин.
На фоне повального разодушевления наблюдались пики уровней безработицы и больных депрессией. Им сопутствовала массовая деклассификация: начальники уходили с постов, становясь волонтерами; продавцы увольнялись и начинали научную деятельность. Социологи объясняют это сменой внутриличностных приоритетов и мотиваций. Как следствие, произошёл ощутимый рост научного сегмента и полный упадок творческой деятельности (не считая специфичного стиля „дедгодизма“, представленного пустыми кричащими полотнами). Поздней последовали проблемы демографии. Жители Европы, словно потеряв всякий интерес к воспроизводству, показывали нулевые показатели. В отличие от жителей восточных регионов.
Катастрофический спад потребления обанкротил множество корпораций, остановил биржы и спровоцировал экономический регресс. Ряд стран объявил дефолт. Этим воспользовались сподвижники новых режимов, свергнув несостоятельное руководство. У власти этих стран оказались лидеры религиозных общин. Их позиция: выход из кризиса по средствам отказа от денег. Образовались примитивные коммунистические сообщества, пытающиеся поддерживать даровую экономику. И закономерный результат: неудачи на практике, усугубление положения и переход правления к более консервативным религиозным лидерам. Как итог — образование теократий.
На почве государственных преобразований зрел международный конфликт конфессионального толка. Возмущенные верующие кричали о „геноциде веры“. Лидеры и члены общин выдвигали требование запретить „Абэн“ и найти способ обращения его эффекта. Напряжение достигло наивысшей точки на прошлой неделе, когда радикальная группировка „π-code“ выставила ультиматум мировому сообществу. Их угроз...» — голос диктора прервал погасший экран.
Жену новости пересытили гнетущими словами. На муже, должно быть, такой рассказ сказался ещё сильней. Жена попыталась разрядить скопленное напряжение отстранённой речью.
— Нет, ты слышал? Про этих минималистов-художников? Кто только ходит на такие выставки? Нет, я понимаю, что их жизнь опустела, но это же не значит, что нужно рисовать одну чёрточку и называть это «искусством». Не лучше ли рисовать звёздное небо, а по новостям рассказывать о полёте на Проксиму Центавра? А лучше всего, если бы документальный фильм пустили о проекте твоего отца.
«Людям интересно делить ресурсы и влияние под боком, на родной планете, — думал Арата, — бездна миров с бесчисленными открытиями и теми же ресурсами их не заботит». Но вслух ничего и не сказал. Так хотелось простого покоя.

***
Молчаливый звёздный антураж баюкал спокойствием, и завораживал своей величавостью. Картина неисчислимых звёзд стала привычна глазам, но человеческая сущность всё равно бунтовала и кричала о неестественности видимого. Люди, словно Иона, были проглочены китом из композита, утаскивающим их всё дальше в непостижимые глубины космоса. Остаётся разве что молиться.
Но были и отличия от притчи. Кита-корабля было два. И сами они были значительно больше любого морского исполина. Просторы кораблей, трудно исчислимые, вмещали суммарно более двух миллионов человек. Корабли поколений на лазерных парусах, с ионными ускорителями и с искусственной гравитацией неуклонно шли к своей цели — к Проксиме Центавра. Она была столь уникальна: ближайшая от Земли звезда, с вращающейся вокруг неё экзопланетой, вероятно, пригодной для жизни. Прогнозы чрезвычайно обнадёживающие. Потому и путь длиной в 4,22 световых года считался оправданным. Но воспрянувший дух сковала усталость томительных ожиданий (длиной в несколько жизней). Камнем тянула в глуби печали тоска по родной Земле.
Рядовой день полёта выбился из монотонного ряда полученной тревожной вестью. Старший член экипажа Андрей Чехов смотрел в громоздкий монитор, размером со стену. Там высвечивался текст сообщения со второго корабля: «Необходима стыковка. Новости о Земле!». Чехов три раза перечитал короткие предложения, чтобы окончательно убедиться во вложенном смысле. Всё верно. Значит, предстоит подготовиться к важному приёму. Но первоначально необходимо найти господина Хитоноко.

***
Гудок такси выбросил Арату из вязи дум. За плечом водителя простиралась вереница из замерших машин. Пробка словно нарочно отдаляла нежеланный момент. Рассчитавшись с такси, Арата пошёл дальше своим ходом. Неиссякаемые потоки людей омывали подножия монументальных небоскребов. Подхваченный течением Арата лавировал к знаменитому зданию. До экстренного заседание генеральной ассамблеи оставалась пара часов.
Ранний визит объясним не одним только волнением, но и предусмотрительным желанием миновать толпу. Массы не только мешают продвижению, но и бывают скоропоспешны в суждениях. Хотя, если разобраться, то причин для волнений нет. Арата не виноват, ведь он представитель продукта, а не разработчик. Вменять ему нечего. Решение направленно не на него, так что и коснётся только косвенно. Вся его причастность ограничивается ролью свидетеля.
Вдруг раздался шлепок. Что-то неприятное и склизкое потекло по шее. Арата провёл рукой — на ней оказалось сырое яйцо. Обернувшись, он увидел кидавшего — тот стоял не один. Спешно переведя прогулку в пробежку, Арата услышал выкрики в спину: «Тиф! Разносчик тифа!». Да уж. Из присущей скромности он никогда не желал известности. Но по иронии судьбы её обрёл. И не самую лучшую.
О массивное здание штаб-квартиры ООН, похожее на огромный блок бетона, волнами разбивалась толпа неистовствующих людей с плакатами. Ещё за сотню шагов был слышен их недовольный ор. Подойдя ближе можно было разобрать пестрящие надписи: «Души душегубов!», «Убили Бога!», «Отрава человечества!».
Нет, сюда определённо соваться не стоит — его попросту линчуют. Пришлось огибать квартал широким крюком до чёрного входа в здание. Охранник, перепуганный внезапным появлением гостя, изрядно удивился и его внешнему виду. Но вспомнив о демонстрантах, резонно заключил: «Они окончательно сбрендили». Так же поинтересовался, не нужна ли помощь. Арата поблагодарил, но отказался, направившись в туалет — в одиночестве смывать белковые массы с пиджака.
Склизкое месиво не уступало, и импровизированная стирка в раковине не помогла. Вещь на выброс. Пришлось идти в заполненную аудиторию в непотребном виде — без приличного костюма.
По пути Арату встретил пожилой мужчина чудаковатого вида. Ощущение, словно тот только что читал лекцию в ближайшем университете. Как выяснилось, впечатления оказались удивительно точными. Перед Аратой стоял знаменитый астрофизик, который ничуть не удивился взъерошенному виду собеседника.
— Вы же Арата — сын самого господина Хитоноко?
Арата растеряно кивнул, чуть отступив назад. Поймал себя на мысли, что успел взглядом прочесать астрофизика на наличие сырых продуктов.
— Это честь! — продолжил астрофизик, — Вы должны гордиться отцом. Он сделал так много, что невозможно переоценить. Мы и вся космонавтика обязаны ему!
Смущенный валом почестей и упомянутых заслуг отца, Арата замялся. Лишь молча поклонился добродушному астрофизику.

***
— Как это его нигде нет? Не в космос же он вышел на прогулку! — кричал Чехов на молодого помощника.
— Но сэр, но корабль огромен — невообразимое число людей и отсеков. Честно говоря, я не уверен, что мы сможем оперативно разыскать господина. В конечном счёте, почему нельзя провести встречу без него? — едва закончил помощник, как тут же пожалел о сказанных словах.
— Вот как? Предлагаешь вести переговоры без Хитоноко? Без человека, создавшего миссию? Без того, кто собрал всех нас, инициировал полёт и выбрал цель? Правильно я тебя понял — без этого господина ты предлагаешь провести встречу и что-то решать за его спиной? Да я скотом последним буду, если так поступлю! Продолжай поиски, да с удвоенным рвением. И впредь, думай о том, что говоришь! — фраза Чехова кислотой ошпарила щёку помощника.
Чехов с группой безуспешно бродили по отсекам корабля. За два часа непрекращающихся поисков, они не обошли и сотой части корабля. Чехова наполняла смесь злобы и отчаянья. Но отказываться от розыскных намерений он не собирался. Чёрта с два.
Чехов решил сменить метод. Прекратив бег, он остановился и уселся на пол посреди одного из коридоров главной палубы. Помощники из-за резкого торможения, чуть не влетели в него. Один из них хотел что-то спросить, но его отдернули, поднеся палец к губам. Оцепив периметр, они не подпускали прохожих к командующему — обеспечили личный закуток покоя среди снующей суеты. Не прошло десяти минут, как Чехов вдруг выправился и заключил: «Ясно». Ничего не объяснив, он повернул в обратную сторону. Помощники уверенно следовали за ним.
Через час поисковая группа была в конце корабля — в хвостовом отсеке. После очередной беготни, они нашли нужную смотровую площадку. Там в одиночестве сидел старик-японец. В воздухе витал аромат зелёного чая. Чехов крадучись подошёл к нему и мягко спросил: «Старый друг, чего сидишь один и смотришь вслед?».
Тот с глазами полными тепла посмотрел на русского. Казалось, старик хотел приподняться и обнять товарища, но почему-то передумал. Старый друг ответил: «Думы о прошлом. О Земле. О сыне».
Плечи старика сжались в объятиях Чехова.

***
В огромном зале ассамблеи была одна, а может и все две сотни человек. Среди них представители стран, политики, лоббисты и прочие фигуранты власти. К общему удивлению, прессу оставили за дверьми.
«С позволения, начнем», объявил генеральный секретарь. В зал спустилась проникновенная тишина. После объявления повестки, секретарь отошёл от традиций выступлений: «Попрошу подняться одного из разработчиков „Абэна“ и выступить с коротким докладом, для создания понимания сути, предтеч и перспектив».
Арата аккуратно переставлял ставшие стеклянными ноги, боясь, что те рассыплются вместе с ним на тысячи осколков. Ноги сгибались со скрежетом и царапали пол. Арата почти просвечивал. Наготу без пиджака обжигали сотни пристальных глаз. Неловкое молчание звенело в ушах. Но когда он встал за трибуну, готов поклясться, что расслышал лязг готовящихся когтей. Арата не различал всех взиравших на него. Софиты слепили и коптили кожу. Перед глазами нависла пелена. Зал полый расплывчатых пятен, а не людей. Ногти впивались в мягкую ладонь, оставляя отметины.
— Препарат «Абэн» разработан с целью наделения пациента искусственным иммунитетом. Содержащий сыворотку и интерферон α-Ω, «Абэн» был задуман как средство широкого спектра против всевозможных болезней. Это подтверждалось результатами тестов. Вначале на животных, потом на добровольцах. В 97% случаев препарат излечивал от болезней, даже от таких как гепатит и СПИД. Для этого хватало минимального количества вещества: вплоть до двух таблеток — 40мг. Результаты сохранялись и после отмены приёма.
Странное чувство. Зачитываешь перед лидерами мира новость о том, что вы победили болезни, но при этом испытываешь вину и страх.
— Никаких отклонений на испытуемых выявлено не было. Побочные эффекты появились только с выходом рыночных партий. Всем известно, о каком эффекте идёт речь. Бездуховность. Сейчас у нас есть примерное представление о причинах данного явления. Наши фармацевты считают, что интерферон активизировал ген, повышающий активность теменной доли мозга — тем самым улучшая координацию, мыслительные процессы и речевые способности. Но этот же ген и оказывал влияние на лимбическую систему. Синергия этих обстоятельств вызвала «духовную нечувствительность». Отмечу, что это не патология. Нет нарушений в деятельности мозга, но есть преобразования.
Ремни натянулись, колёсные ступицы заскрипели. С вершины понёсся состав укоров.
— Есть основания полагать, что дефектной оказалась именно формула рыночного препарата, а не той версии, которую мы давали испытуемым. Это подтвердила последующая экспертиза. Возникает вопрос — «Кто изменил формулу?». Показания старшего лаборанта дают ответ: автор препарата — доктор Варм. Он же стёр записи разработок, оставив только изменённую формулу. И он же мог бы всё исправить и найти способ обращения эффекта. Но Варм бесследно пропал в день релиза препарата. Ни местная полиция, ни Интерпол его так и не нашли.
По залу побежали редкие перешёптывания. Люди не улавливали связи в сводке происшествий и медицинских терминов. Ответ на главный вопрос — «Что делать?», так и не прозвучал.
— Опираясь на данные, я заключу: на разработку препарата «с нуля» и поиск метода обращения воздействия уйдёт порядка восьми лет. Конечно, если выделят ресурсы, финансирование и кадры, срок сократится — лет до пяти. Я, как представитель препарата, принимаю ответственность и готов приложить все усилия для искупления вины и исправления ситуации. И в качестве первого шага скажу вот что: хоть «Абэн» работает и спасает жизни, я считаю, его нужно отзывать. Он создавался, чтобы исцелять тела, а не увечить души.
Спускался со сцены Арата в мертвой тишине.

***
По выправке стоящий Чехов и его расслабленный друг ожидали прихода визитёров в просторной комнате — импровизированном конференц-зале. Решили не занимать командный мостик, чтобы не отвлекать пилотов и навигаторов от работы. Костяшки старческой кисти мелодично постукивали о стол. Чехов же начал переминаться с ноги на ногу: годы ожидания, казалось бы, должны были развить терпение, но раздражённость и волнение выглядывали наружу. Хитоноко же принимал грядущее ответственно непринуждённо. Словно выбора и оснований для переживаний не было, как их нет у сокращающегося сердца.
Наконец явились гости. В распахнувшиеся двери вошли молодые мужчины грозного вида. За ними плёлся ещё один — щуплый, в белом халате и с кипами бумаг. Приветствовали друг друга коротко. Обе стороны хотели скорей перейти к существенному разговору.
— Почему капитан Лирвиц не пришёл? — уточнил господин Хитоноко.
— Лирвиц умер, — ответил смуглый мужчина лет тридцати, — последние два года я капитан.
— Ясно, — спокойно ответил Хитоноко, — Вы сказали, у вас есть новости о Земле?
— Так точно, — голосом, полным зрелых сил, ответил капитан второго корабля, — мы знаем, как всё исправить.
Чехов и Хитоноко удивлённо переглянулись. Новость повисла звенящим эхом: боялись нарушить молчание, будто сказанная фраза могла её разбить.

***
Генеральный секретарь вновь занял место за щитом трибуны.
— Благодарю за Ваш доклад. Но я всецело не согласен с вашим заключением. Изымать «Абэн», спасающий жизни, попросту не гуманно. К тому же, поздно идти на попятную. Половина жителей Земли (пять миллиардов человек) уже испытала препарат, а вторая половина ещё ждёт своего исцеления. Поэтому, не смотря на разногласие с некоторыми лидерами стран и общин, мы должны продолжить спасать людей. Что касается угроз от радикалов, в том числе от "π-code", то я считаю неприемлемыми варианты уступок и сотрудничества. Не может быть речи об отказе от лекарства, спасающего миллиарды жизней, в угоду нездоровых фанатиков. Мы не должны испытывать сомнений в роковой час, а обязаны решительно искоренить все болезни человечества. Тем самым, сделав демагогии и пустые рассуждения несостоятельными. Потому я предлагаю инициировать создание международного закона «о здоровье мира». Считаю необходимым узаконить безоговорочное применение «Абена» всеми и повсеместно. Мера временная — после в ней пропадёт всякая нужда. Мы раз и навсегда сотрём болезни с лица планеты. Настало время отбросить пережитки!
Аморфные слова оратора стали телесно ощутимы. Под их натиском воспылал жар оваций двух сотен человек. Раздавленный Арата, словно лишённый костей, не смог выдавить из себя и ноту протеста. Другие шумом и топотом до краёв наполнили огромный зал. Всё слилось в симфонию уходящей эры.

***
Господин Хитоноко раскачивал седой головой, отказываясь принимать сказанное. Недоумение Чехова было в разы гуще и пеной вырывалось из уголков его рта.
— Как Вы можете такое предлагать?! — вопил Чехов, — Вы понимаете последствия?
— Абсолютно, — ответил смуглый капитан, — повернув назад, мы сможем вернуть Земле привычный облик.
— Да это бред! Вы где эти результаты получили? В компьютере? На листочках? Чёрт, да у вас ни одной пробирки нет. Как вы можете утверждать, что это сработает?
— Мы неоднократно всё проверили и твёрдо верим данным. Будет так, как гласят расчёты. По-иному быть не может. Я готов свою голову за это класть.
— Погоди, приятель головастик. Ты берёшь в расчёт смену курса? На текущей скорости мы не сможем повернуть. Придётся тормозить. Ты про потерю ускорения подумал? Как долго потом разгоняться будем? Лет 20? И даже, даже если мы, много лет спустя, всё-таки вернёмся… А вдруг есть ошибка и ничего не выйдет? Что тогда? Взлететь уже не сможем.
— Ваше предложение лететь к чужой звезде с неизвестной планетой — оно лучше? Вы же даже не знаете, пригодная она или нет! — возмущался смуглый капитан.
— Вы, молодой человек, полны грёз и идейного запала, — наконец вмешался господин Хитоноко, — но ваш маршрут лежит не к реальной цели, а к романтическому образу, расцветшему во мраке космоса.
— Господин, при всём уважении, но Вы не понимаете, — возражал капитан второго корабля.
— Боюсь, что понимаю. Я разделяю Ваше пристрастие к сладким грёзам. Но кормясь одними ими, нам не выжить. Не построить новый дом. Не переродиться. Предаваясь одним мечтаниям, мы зачахнем с улыбкой на лице, — господин говорил слова с неподдельной грустью в голосе, — тот мир для нас потерян, пора его забыть. Нужно отбросить сомнения и заполнить эту полость волей. Ради будущего, которое мы построим вместе.
Молодой капитан хотел возразить, но не осмелился. Отдав команду, он, вместе с остальными визитёрами, спешно покинул помещение. Чеканя тяжёлым шагом металлический пол они направлялись к выходу, спеша отчалить. Неясно, бежали они от чужого корабля или от провальных переговоров.

***
«Чёрт-чёрт-чёрт!». Арата как ненормальный бежал по улице, не заботясь о том, как это выглядит со стороны. Измоченный в растворе паники, он утратил всякий страх перед прохожими: рвал рой человечных москитов, не боясь, что те его погубят, если поймут, какая в нём течёт кровь. Сталкиваясь с плечами, он пробивался через их потоки, спеша к семье. Оставалось пару кварталов.
Арата чуть не вышиб дверь — влетел в квартиру, напугав жену и сына. Быстро и беспорядочно сыпались слова из его рта, смешиваясь в одно нечленораздельное месиво. Бегая из комнаты в комнату, он хватал вещи, уносил их в спальню, складывал в кучу; достал из чулана чемодан и продолжал махать руками. Судя по интонациям, в словах перемешивались возмущение, страх и просьба. Но точно не разобрать.
— Родной, что ты говоришь? — спросила жена.
— Они сделали это! — Арата на секунду остановился и попытался унять паническую атаку, — они ввели чёртов закон!
— Какой закон? О чём ты?
— Теперь каждый обязан потреблять «Абэн», — Арата почти кричал, — закон напичкает всех нашими пилюлями. Людям насильно будут менять личность за их же счёт. И всё под надзором правоохранителей.
— О нет… — жена прикрыла ладонью раскрытый рот.
— Ты всё поняла. Завтра сайты и газеты напишут самый громкий заголовок века. А снизу прикрепят фотографию ответственного за инструмент душевной инквизиции. Мою фотографию. Чёртов закон столкнёт лбами население Земли. А я буду в центре этого.
— Что нам делать, Арата? — оторопела жена.
— Уезжать. Чем скорее, тем лучше.
— А куда? Куда нам теперь ехать? Если весь мир теперь тебя ненавидит.
— Не весь. Можно улететь в Японию — к моему деду.
— В Японию? Как ты себе это представляешь? Мы даже языка не знаем.
— Выбирать не приходится. Собирайтесь. С сыном вылетите сегодня же вечером.
— Как? А ты? Мы без тебя не полетим! — на глазах жены собрались крупные капли слёз.
— Я прилечу. Через неделю, может раньше. Но вначале улажу дела. И… навещу его.

***
— Дерзкий мальчишка! — возмущался Чехов, — нет, ну ты представляешь? Всё на кон ставить ради записей в тетрадке. Если он, как ты говоришь, романтик — тоскует по ночам и любит сказки, то пусть возьмёт одну из капсул и летит себе один спокойно. Зачем всю команду тащить за собой?
Хитоноко по обыкновению молчал. Он разделял тревоги друга, но не искал избавления в гневе. Пламя идеи молодого капитана не угаснет. Как и чем обернётся — можно только гадать. Лишь бы не вспыхнули все.
Взгляд пожилого господина скользил по закалённому стеклу иллюминатора. Большую часть обозримого пространства заполнял колоссальный массив второго корабля. Столь знакомый и привычный, столько лет шедший обок. Раньше обмен пересылками был постоянным, считай каждую неделю. Позже всё изменилось. Сегодняшний визит был первым за долгое время. Второй корабль (изначально задумывавшийся, как часть целого, а не отдельная обособленность) становился всё более чуждым. И дело не в автономности. За годы окружение меняло восприятие и ветви измышлений. На втором корабле техника и инструменты, а на первом — социум. Мысль не успела достичь логического конца, как уста господина Хитоноко разомкнулись: «Они останавливаются» — он указал перстом на отстающий корабль.
Чехов хотел выкрикнуть ругательства, но понимание пришло быстрей. Ругань не поможет. Ничто не поможет.

***
Взор Араты застилал вид цветущих зеленью равнин, уходящих вдаль. Он проделал долгий путь на арендованной машине и уже не отвлекался на окружающие красоты. Стрелка бензина почти упиралась в пол, и ближайшей заправки не предвиделось. Какое всё же хлопотное предприятие он затеял. Но оно однозначно того стоило.
Узнав искомое место, Арата вышел из пыльного авто и направился по полю к внушительному дереву, в тени которого, виднелось прямоугольное что-то. Противоречия разрывали душу: одна нога вышагивала с желанием, другая противилась. Нерешительно, шаг за шагом, он преодолел разделявшее расстояние. С земли взирала каменная плита.
— Привет, Отец. Давно не виделись, — голос Араты дрожал, — признаюсь, мне было стыдно приезжать. Кажется, я подвожу тебя. Вряд ли я когда-нибудь достигну твоих высот. Не стоит и надеяться. Я не достоин имени рода. Покрытый позором, я вынужден бежать на твою родину. Не думал, что так всё обернётся. Я старался поступать по совести, но моя наивность завела меня в тупик, и чтобы выбраться из него у меня не хватает решимости и мудрости. Прости меня.
Уходя, Арата ни разу не обернулся. Стыд так и не исчез, но шаги давались легче. И сам обратный путь преодолел быстрей.
Через день он сидел в аэропорту, хрустя билетом до Японии в руках. В одиночестве, среди бурлящих очередей, он дожидался рейса. Натянутые нервы подёргивали всё тело, раздражаясь на малейший шорох. Глаза невольно высматривали вскинутые руки, готовые линчевать. Разъедающая ржавчина паранойи истощала дух. Когда внезапно заревела сирена, он первый подскочил, словно заряженная пружина.
— Экстренное сообщение! — голос из динамиков терялся в вое сирены, — поступило трагическое известие. Группа радикалов "π-code" захватила и взорвала крупнейшее японское АЭС Касивадзаки. Вводится чрезвычайное положение. Все вылеты отменены.
Грудь схлопнулась, после начав стремительно разрываться от раздирающего вопля из горящего нутра. Вой, бегущий по внутренностям, сотрясал всё тело и выжигал вены. Рот разверзся, но не прозвучало ни звука. Искажённое немым криком лицо Араты потеряло человеческий вид.
В этот момент, на другой стороне земного шара поднялись семь ужасающих столбов и слились в один жуткий гриб. Меньший по размерам, чем исторические предшественники, но в отличие от них, тотально смертельный. Ядовитые кобальтовые облака расползлись по планете.

***
Чехов с господином Хитоноко поднялись на капитанский мостик. Команда расступилась, уступив место перед терминалом связи корабля. Обращение зазвучало на всех необъятных просторах судна. Хитоноко был полон решимости, словно отлитый из бронзы, непроницаемый для взглядов. Но взгляд внутрь не требовался — намерения высечены на самом господине. Чехов стоял по правую руку и почтенно хранил молчание.
— Говорит Арата Хитоноко. Обращаюсь ко всем людям нашего корабля. Буду говорить напрямую, полагаясь на ваше понимание. Сегодня второй корабль сошёл с курса миссии ради возвращения на Землю. Их команда считает, что они нашли способ обращения радиоактивного распада, окутавшего всю планету. Так они рассчитывают возродить Землю. Я не берусь критиковать их идею и указывать на просчёты, будь то мёртвая почва без растительности или отсутствие механизмов терраформирования.
Я констатирую: мы не поддержали их. Поэтому они оставили нас. Лично я, не считаю, что стоит хоть какой-то выбор. Я и командование считаем, что единственный шанс на спасение ждёт нас на Проксиме Центавра. Но без второго корабля, где были все запасы и технологии, мы рискуем не долететь за эти сотни лет. Поэтому, необходимо погрузиться в гибернацию. Вы в своё время доверились мне, теперь я доверяюсь вам. Если кто-то считает, что нужно последовать за вторым кораблём — прошу, поднимитесь на мостик. Остальных прошу приготовиться к погружению в сон.
За несколько часов так никто и не поднялся к ним на капитанский мостик. Горький опыт научил ценить единство. Сплоченные и слитые в одну волю, они готовились исполнить просьбу Араты.
В течение недели все два миллиона человек распределились по камерам и заснули на долгие годы. Лишь сотня добровольцев осталась бодрствовать на посту смотрителей. Среди них — Чехов и господин Хитоноко. Оставшись вдвоём в одной из пустующих частей корабля, они выполняли свою монотонную работу по сбору данных с капсул спящих пассажиров.
— Друг Арата, разреши спросить? — Чехов разбавил монотонный писк приборов своим голосом, — вижу, что последние дни ты задумчивей обычного. Хоть это и сложно допустить. Не хочешь облегчить ношу, поделившись с товарищем?
После продолжительных раздумий Арата спросил друга: «Ты же знаешь, что наш корабль назван в честь моего отца?».
— Да, конечно. Это общеизвестный факт так называемой «новой истории». К тому же, мне довелось дружить с его наследником, — Чехов, подмигнул — а почему спрашиваете, господин наследник?
— Потому что это не верно, — многозначительно ответил японский старец.
— Что Вы имеете в виду? Разве не Ваш отец разработал проект корабля и сопряжённые технологии?
— Частично. Он разработал технологию лазерных парусов — лёгких и экономичных. Он же создал чертежи корабля — дом для поколений колонистов. Но не того корабля, на котором мы летим сейчас.
— Как понимать? — изумился Чехов.
— Отец проектировал самодостаточный корабль, способный снабдить свой экипаж всем необходимым. Были учтены все потребности. С одним уточнением: экипаж должен составлять всего 20 000 человек. Но в критической ситуации, остатки руководства решили максимально заполнить судно людьми. Удалось поместить два миллиона человек. Но для этого пожертвовали аппаратурой и запасами, которые переместили на второй корабль-дублёр.
— Кажется, понимаю.
— Всё верно. Оборудование, лаборатории, запчасти, склады пищи и медикаментов улетели вместе со вторым кораблём на выжженную Землю.
— Но даже при имеющемся оборудовании, мы же сможем выполнить миссию и заселить новую планету? — спросил Чехов опавшим голосом и едва слышно добавил: — Если она вообще пригодна.
— В этом я оптимистичен и уверен, что непременно сможем. Иначе бы не вёл туда людей.
— Тогда в чём проблема?
— Меня, дорогой друг, последние дни беспокоит одна мысль. Касательно наследственности и фармакологии. Видишь ли, хоть абен и воздействует на гены, но при этом изменения не передаются потомству.
— И что дальше?
— Все запасы абэна улетели со вторым кораблём. Из этого следуют достаточно горькое заключение. Наши потомки вынуждены будут вновь пройти весь путь. Ошибки прошлого и старые болезни могут захватить их в новом мире.
Товарищи долго молчали, наблюдая вереницу звёзд. Слова Араты опустили градус температуры в комнате. Каждый выдох чуть ли не опадал замерзшим паром наземь. Леденящий холод оплёл жилы Чехова, так что он не мог пошевелиться. Так продолжалось, пока заиндевевшую иллюзию не расплавил тёплый голос Хитоноко: «Не прячь печаль под сердце, так её не отогреешь. Лучше постараемся потомков уберечь. Я всем сердцем желаю светлого будущего, и думаю, мы сможем его достичь».
Чехов согласно кивал, подтверждая сказанное старым другом.
Арата встал, разгибая спину: «Но вначале самим бы набраться сил. Давай закончим на сегодня. Не помешало бы крепко поспать». Чехов согласился.
Величественная человеческая колыбель, оберегающая спящее тепло, плыла по чёрной и холодной бездне космоса, неся путников в неизвестное будущее.