Глава 1 (Глава 2)

Классикой культурных традиций в городе, где жил Генри были колесницы, запряжённые небольшого размера искусственно выращенными драконами или лошадьми, иногда даже оленями или лосями, а для полёта использовались специальные автоматизированные летающие автомобили, но тоже похожие на колесницы немного – там стоя ездили, а донышко было снабжено специальным гравитационно отталкивающим условно структурированным веществом, которое формировалось в процессе сложной пространственно-химической реакции, но было основано на концентрации световых энергий из пространства за которым притягивались и материальные структуры, а световыми их называли, потому что мы видим свет, но не видим материю, которая пересекает пространство, а она там есть и помимо воздуха, как ещё не сформированные атомы. Ещё у этих летающих автоматических колесниц были авто навигаторы, которыми задавали направление движения в процессе пути, но не как на Земных машинах баранкой, а именно наподобие велосипеда. Именно на такой колеснице он вечером ехал в свой дом, расположенный на окраине города, но так как он был не богат, но жильё у него было хорошее, так как учёные, не совершившее великое научное открытие глобального характера не пользовались популярностью, даже несмотря на то, что Генри действительно занимался исследованием важных вещей, всем было на это наплевать, потому что никто не воспринимал это всерьёз – а зачем это надо, когда есть система и военные космические корабли? Большего и не надо, даже оборонных межпланетных лазеров, которые он проектировал и подавал на утверждение посчитали бесполезной разработкой: «А кто нападёт? Пришельцы? Да там оборона Альянса такая, что тратиться на это просто ограбление!». Так его правительство и полагалось на средства космической обороны межгалактического Альянса и разработки Генри были не нужны, но несмотря на печаль, он ехал на колеснице, запряжённой лошадью по Галлее и всматривался в привычные улицы родного города, черпая из привычных пейзажей новые впечатления и тут ему дорогу преградила блондинка с короткий стрижкой и большими красными губами, одетая как типичная представительница элиты и прокричала:
— Что ты тут ошиваешься ночью, урод! Ещё и улицы своими глазами лапаешь! Ничтожество, покончи с собой! Или я велю убить тебя моим людям.
Генри проигнорировал её, даже при том, что почувствовал лёгкое головокружение, но понимал, что вероятно это «Богиня» по улице гуляет. «Богами» и «Богинями» в их обществе почитались члены высшего аристократического общества, владеющими сознательно искусством управления теменными участками головного мозга и силой мысли умеющими даже убивать людей или влиять, предсказывать определённые события, но вот наплевать ему на это стало, и он проехал мимо, продолжая наслаждаться пейзажами. Этим жестом Генри проявил смелость, потому что Генри не был «Богом» и без навигационно-проекционного шлема и устройства межгалактических социо-трансляций он не мог постоять за себя в случае её гнева. И тут женщина-«Богиня» прокричала: «Ааааа» и повалилась на асфальт, корчась в агонии, которую сама же внушала людям на Земле. Ей особенно нравилось внушать мысленно это девушкам, не достигшим половой зрелости и нравилось ощущать их агонию, боль и страдания. Она обожала это, получала от этого наслаждение и даже испытывала оргазм, ощущая их отчаяние, ей просто нравилось, она наслаждалась этим чувством, как её наполняет их жизнь и это у неё передавалось в семье по родословной, называясь секретом «вечной жизни» или «секретом Богини Судьбы». Так она убила больше 20 девочек на Земле и каждый раз получала искреннее удовольствие от процесса их мучений и слёз и правительство города знали об её усладах и позволяли ей это свободно, потому что на их планете это было популярно, как и на остальных издеваться над мясом в инкубаторах и даже если там кто-то узнавал об этом, то лишь почувствовав его мысль они забивали человека психологически и доводили до суицида и человек на Земле даже не знал причины. Но та девушка, которую она убивала на кануне знала её секрет и объяснила её душе, что в этом случае нервные клетки мозга умирают и она, впервые поняв это телом в реальности почувствовала агонию, которая психически проецировалась её жертвам цепной реакцией нервной системы и психических биополей, которые она программировала в световые структуры по наследству своей семьи. И девушка случайно их уничтожила, как негативную информацию в структуре и структура радостно её поддержала вот у неё и пошло отторжение психических процессов – она теперь должна была развиваться в процессе общения, а не доминировать над жертвой, потому что никто ничего не получает от этого – никакого развития. Однако женщина на той планете не знала об этом, она считала, что это чудесное ощущение чужой крови, текущей по клеткам её тела – это её услада. Она попыталась обороняться в припадке и парализовала себе на шее важную мышцу, чтобы девушка на Земле запаниковала и начала её бояться и пыталась убедить её, что она не реагирует, что у неё все отлично, но в результате мышцы свело у неё, а девушка только слегка поняла, что кому-то больно. Потом она заставляла девушку на Земле почувствовать её доминирование и мысленно ей сообщала: «Ты моя собачка. Ты ебаная сука, ты шлюха, стань шлюхой, заболей СПИДом и умри, чтобы я наслаждалась твоим организмом и жизнью. Умри раньше времени, чтобы я жила, покончи с собой просто так, чтобы я жила дольше, умри за меня, умри за меня, умри за меня» и пыталась убедить её, что она «душа» её матери на Земле, но девушка была не дура и знала, что она не та, кем хочет для неё считаться и взглянула просто её «душе» прямо в эпицентр и объяснила, что у неё каждый нейрон – это человек в таком случае, если она Богиня и всеми управляет и всех контролирует физически, так как девушка знала, что это физическая способность, но для общения, а не садизма и знала, что невиновного мир в этом случае не убьёт, хоть это и шок, потому что она с ней такое пыталась сделать, чтобы вогнать в кому ещё ранее и в результате эта женщина с пеной валялась на асфальте, перестав уже корчиться, а её глаза стали даже смотреть в разные стороны и выправить их положение та уже не могла. Генри задумался о вопросе человеческого мышления, но не обратил на женщину уже более внимания, пусть себе валяется, пофигу. Что есть мышление человека? Это однозначно взаимодействие нервной системы и нашей души, формируемой в природе, но что есть наша мысль? Это природное явление или технологическое? А ответ прост – природное явление, загаженное технологическим прогрессом, и Генри, об этом знал, но искренне не мог понять отношение к себеподобным как к мясу, он презирал аристократию искренне, но не мог ничего им сделать в силу низкого социального статуса, потому что будь его воля, он бы вообще их всех перебил и даже не сожалел бы, потому что это уже потерявшие человечность «бессмертные» бабуины, а не люди. Так он, искренне возмущаясь этим нюансом доехал домой, понимая, что эмоции с точки зрения некоторых – это проявление тупости, что далеко не так, потому что эмоции, как таковые — это тоже процесс мышления и общения, способного формировать сам процесс какого-либо нового действия, процесса. результата. Однако все это возможно и без них, то есть испытывая эмоции мы помогаем тому человеку, который их первым испытал, а также всем последующим.
Генри зашёл в свою квартирку в одной из высоток окраины города, белые металлические пололки со стеклянными квадратными кристаллическими лампами, жёлто-золотистый палас по центру гостиной, два вещественных, созданных собственноручно излучающих немного свет и радиацию камня на стенах возле окна и на дальней стене над небольшим обеденным столиком с обычными стульями покрытыми белым бархатом, но дерево стульев было блекло-желтоватым и на столе из материала, похожего на наш пластик, совмещённый с чем-то кристаллическим и тонким. Так же из мебели возле окна стоял угловой диван, расшитый голубыми, золотистыми, жёлтыми и коричневыми узорами и по середине угла этого дивана стоял туалетный столик с вазочкой из стекла, в которой стояли жёлтые, непонимающие петуньи цветы, но с одним отличием – они были чем-вроде гибрида ромашки и пиона. Он расслабился и начал отдыхать, не думая о проблемах…
Земля. В достаточно дорогой квартире Бьянка Хилл Германовна переживала ужасный моральный упадок, стресс и агонию, плача, надеясь на чудо и не понимая, что творится. Она сидела в белом одиноком и маленьком кресле рядом с синим многоугольным кофейным столиком на одной ножке, на котором красовалась стеклянная ваза с белой пропиткой и блестела чуть более блекло, чем серебро, а из вазы торчал маленький стволик зелёной обрезанной петуньи. Заплаканными глазами она повернулась и посмотрела на белую занавеску, прямую, не имеющую на себе ни одного узора, обычную, за обычной бежевой шторой, тоже без единого узора в надежде, что боль в тройничном нерве утихнет, что мозг, на который словно одели наполненную углями корону перестанет болеть и гореть изнутри, что она или умрёт, или прекратится эта боль, но все оставалось как прежде или даже сильнее и она чувствовала, как от этой боли исчезает её рассудок. Панорамный вход на балкон, напоминающий красивую изящную веранду из белого отполированного дерева, прямо как в кабинете президента в Кремле, который был занавешен шторами, утянутыми того же цвета широкими лентами в середине вертикальной линии их протяжки так и манил к себе, а два бежевых напольных светильника придавали этой картине некую парадность. «Седьмой этаж, если спрыгну, то возможно не умру, а боль станет только сильнее… Нет, не уду этого делать» — подумала Бьянка в слезах и агонии из последних сил, понимая, что так или иначе умирает и исчезает. Слёзы на глазах все сильнее слали литься, но помощи просить негде, она исчезает и все – все её забудут, всем будет пофиг, а кто-то ещё и обрадуется её смерти или несчастью, ведь люди жестоки и волнуются лишь о себе даже если они тебе родственники порой. На натяжном белом потолке усыпанного красивыми мини-светильниками красовалась большая люстра, вся в стекляшках, хаотично свисавших с неё, а Бьянка всё страдала от боли, чувствуя, словно умирает очень медленно и мучительно в собственной квартире и тут она не выдержала и позвала мать, чтобы в этот момент хоть кто-то был рядом. Обеденный стол из коричневого дерева с шестью гостевыми креслицами, обшитыми синим бархатом придавал этой атмосфере некую иронию и элегантность. Мимо шкафчика из белого дерева со стеклянными дверцами, сквозь которые было видно кучи новой красивой посуды и фарфоровых тарелок, который стоял возле дверного проёма, прошмыгнула её мать Хилл Валентина Григорьевна и посмотрела на дочь. Лицо женщина даже не изменило выражение, она с любопытством спросила:
— Ты что неадекватная? Чё ревёшь, совсем тупая что ли? Это все от безделья! Тупая разгульница! Меньше по мужикам надо шляться и больше работать, чтобы не было плохо тебе.
Бьянка, словно прося у матери пощады посмотрела на неё и попыталась объяснить, что у неё болит:
— Мама, у меня…
Но мать её перебила:
— Я сейчас еду принесу, готовься есть и не занимайся ерундой, выдра. Если ты соберёшься поддаваться слабости, чтобы я тебя обеспечивала, если ты не можешь содержать себя и будешь так вот сидеть, выть и болеть, тогда, умри.
Сказав это мать пошла за едой. Бьянке словно в этот момент воткнули нож в солнечное сплетение, разум помутился и она, все ещё чувствуя уничтожение и боль в нервах уже по всему телу, включая ноги искренне ощутила, что её убивает сама реальность и люди, как таковые, то есть реальность в полной ретроспективе просто так, просто потому что она не нужна этому миру.
Бьянка напоследок решила вспомнить свою жизнь – она всегда знала, что Бог есть, она любила этот мир и эту жизнь, она жила по совести и всегда старалась поступать по-человечески, хотя не всегда получалось, а ругаясь с кем-то всегда извинялась первой, потому что не могла вынести мук своей совести, которую ценила по-настоящему. И в остальных людях она так же ценила человечность и всегда радовалась, когда с ней поступают и ведут себя по-человечески. И тут её повалило на пол – боль превысила порог, но ни шока, ничего не ограждало эту боль. Девушка понимала, что на этом моменте она должна быть уже мертва, но вот незадача – она не умирает, а боль все усиливалась. И вот она закричала от боли, не в силах её вынести, однако громко не могла, так как начинала ещё и задыхаться, а потому она только плакала и как могла спрашивала эту пустоту:
— Зачем? Зачем? Зачем? Почему? Почему?
Её мать вошла в комнату, посмотрела на неё, отвернулась с улыбкой накрывая на стол. Посмотрела на дочь и сказала:
— Все, хватит дурака валять, поли есть.
В этот момент в девушке, то доброе, светлое и человечное было просто уничтожено, просто этой реакцией её матери. Она встала и принялась жадно уплетать хлеб да соль, и семья спокойно поужинала…