"Хранители библиотеки Древних" Глава 4 (Глава 5)

Точкой отсчета для меня стал последний звонок Аджари. С этого времени прошло уже одиннадцать недель. С каждым днем надежда дождаться пропавших угасала все сильнее. И чем больше мирился с тем, что уже никогда не увижу ни Стефанию, ни Сахемхета, тем отчаяннее становились после очередной бессонной ночи мои молитвы в лучах солнца, освещавшего бездушные пирамиды.

В тот вечер я задержался в музее: закрывшись в своем кабинете на цокольном этаже, увлекся изучением одного подозрительного папируса, который очень напоминал добротную подделку, и совершенно забыл о конце рабочего дня. Не удосужившись предупредить, один из новых охранников, по незнанию, запер меня в запаснике. Кушетка и диван были в моем распоряжении; графин с водой вкупе с несколькими пачками галет также, как и чайник, всегда обитали на незаметном угловом столе. Поэтому решил никого не беспокоить телефонными звонками, а просто лечь спать. Настольную лампу гасить не стал – все равно было страшновато ночевать одному в огромном здании и, к тому же, в компании мумий. Устроился поудобнее на диване, закрыл глаза и уже успел немного подремать, как с протяжным скрипом распахнулась настежь дверь. От неожиданности я инстинктивно закутался в плед. К косяку прислонился человек, достаточно высокого роста, мужчина, судя по силуэту.
– Джон? Извини, что напугал, – с легким специфическим и таким знакомым акцентом произнес он, – думал, тут никого нет.
Незваный гость вошел и сел на кушетку напротив меня. Теперь он был освещен тусклым светом настольной лампы.
–  Сахемхет? – моему изумлению не было предела. – Что случилось? Где Стефания? Куда вы пропали на три месяца? – начал задавать вопрос за вопросом, не давая ему возможности вставить хотя бы слово.
Но ответа не последовало, только грустный взгляд в мою сторону и тихий стон. Принялся разглядывать его: предо мной был совершенно не тот мальчишка с пытливым взглядом, аккуратно собранными в хвост длинными волосами и ровным овалом лица, как на экране телевизора. Я увидел истощенного, измученного молодого человека, с растрепанной, серой от пыли гривой, воспаленными, полными слез, глазами, в одежде, больше напоминавшей лохмотья. Казалось, что его нашли в гробнице только сейчас, а не десять лет назад.
– Помоги разгрузить машину… – прошептал он после долгого молчания.
– Хорошо, – я вылез из-под пледа. – В твоем полном распоряжении.
Мы взяли каталку, вышли через служебный выход на улицу, где стоял грузовик. Юноша отдернул рваный брезент, опустил вниз борт. В свете уличного фонаря разглядел два антропоморфных гроба. Он залез в кузов и пододвинул один из них к краю. Я подогнал каталку и стал помогать вытащить такой необычный груз. Эти надписи и рисунки не перепутал бы ни с какими другими – передо мной был пропавший внешний гроб Птаххетепа. Мы завезли его в запасник, поставили на свое место и вернулись за вторым. После нечеловеческих усилий и его погрузили на каталку. Запахло свежей краской и деревом.
– Кто в нем? – я, раскинув руки, загородил проход. – Правду!
– Моя мама… – дрожащим голосом ответил Сахемхет, стирая рукавом навернувшиеся на глаза слезы. – Ты знал ее как Стефанию…
– Не может быть! Открой!
Кто угодно, только не она! Моя Стефания! Руки отказывались слушаться, как и ноги. Египтянин сдвинул крышку. Передо мной лежала аккуратно запеленатая мумия, источая головокружащий аромат масел и благовоний.
– Это Стефания, – еще раз повторил Сахемхет. – Я не лгу…
Ноги подкосились, и я, как мешок, повалился на землю рядом с музейной каталкой. Послышалось невнятное бормотание и скрип колесиков. Сахемхет отвез гроб в запасник и вернулся уже с другой каталкой за мной. Я, конечно, не экспонат, чтобы меня так бережно возить, но в данном случае никто из нас двоих лучшего варианта и не нашел бы.
Юноша устроил меня поудобнее на диване, хотя сам еле держался на ногах, подошел к столу, налил воды и залпом выпил весь стакан.
– Есть хочешь? – спросил, понимая, что он, скорее всего, достаточно долго нормально не питался.
– Потом… Ты подождешь до утра мой рассказ? – пошатнувшись, ответил Аджари вопросом на вопрос.
– Да, – насколько мог удобно устроился на диване, освобождая место рядом с собой. – Несколько часов, дней или даже месяцев ничего не смогут изменить. Поспи…
Сахемхет лег рядом, положил голову на мои колени. Я укрыл его плечи свободным концом пледа, обнял рукой и, закрыв глаза, вслушивался в тяжелое дыхание египтянина. Не хотел думать о том, что могло произойти с археологами, как умерла Стефания. Только он знал правду – я лишь мог строить догадки. Под такие мысли не заметил, как и сам заснул.

Меня разбудил ворвавшийся в кабинет Захия, который с трудом сдерживал волнение.
– Что тут произошло? Откуда грузовик на территории? – его крик сошел на шепот, когда Хавасс перевел взгляд на еще спавшего Сахемхета. – А он что здесь делает?
– Я и сам пока ничего не понимаю, – также тихо ответил я. – Знаю только, что Стефании больше нет.
– Что? Я вызываю сюда полицию… – глава Службы древностей направился к двери. – Хватит с меня этого древнего психа! Одни проблемы от него.
– Захия! Стой! Если ты сделаешь это…
– Только ради тебя, Джон. Я улажу проблемы. Скандалы, связанные с музеем и моим именем, мне не нужны. Но ты увезешь его из страны как можно быстрее!
– Спасибо, доктор Хавасс.
– Надеюсь на тебя.

Сахемхет спал, изредка вздрагивая и что-то бормоча, а я обдумывал, как буду уговаривать его покинуть родину и жить в Лондоне.

Прошло еще несколько часов. Затекли ноги, захотелось поесть. Стараясь не разбудить юношу, подложил под его голову подушку, а сам осторожно встал. К счастью, моя парализация была временной, и я передвигался так же свободно, как и раньше. Заварил кофе, сел за рабочий стол, открыл пачку галет. Слишком много мыслей снова закрутилось в голове: бесконечное число вопросов и ни одного здравомыслящего ответа на них. Одно радовало, что Хавасс не превратил случившееся в событие мирового масштаба.

Часы показывали около восьми вечера. Чтобы нас никто не потревожил, запер кабинет изнутри. Было слышно, как уходят работники музея из запасников, как смотрители делают последний обход перед тем, как закрыть на ночь служебные помещения. Мы снова остались одни в опустевшем здании. Египтянин заворочался, открыл глаза.
– У тебя же есть ключи от музея… – я констатировал факт вместо того, чтобы задать вопрос. – Пойдем домой?
– Еще никто не пришел? – сладко зевнул он.
– Наоборот, все ушли. Ты проспал почти сутки.
– Прости, Джон… Так устал, что спал бы и спал.
Я помог ему подняться. Пришлось немало приложить усилий, чтобы вывести еле державшегося на ногах юношу на улицу и запереть за собой все двери. И откуда сутки назад у него нашлись силы двигать неподъемные гробы?
Под покровом темноты мы добрались до квартиры Стефании.
– Я искупаюсь, если ты не против, – устало произнес Сахемхет, переступая порог.
– Конечно. А я позабочусь об ужине, – взяв ключи, отправился на поиски круглосуточного магазина.
Вернувшись с большим пакетом, я застал юношу дремлющим в кресле. Черные влажные волосы небрежно лежали на плечах поверх длинной льняной рубахи, расшитой древним орнаментом. Стараясь вести себя как можно тише, приготовил поздний ужин, накрыл на журнальном столике и только тогда разбудил его.
– Джон, спасибо… Но я не хочу…
– Ешь! – приказал я. – Иначе силой буду кормить!
– Совсем, как Стефания, – вздохнул он, взяв в руки тарелку с супом. – Ты сможешь сохранить все, что я расскажу?
– Да.
– Мама планировала зафиксировать и донести до людей мои знания после этой экспедиции, но судьба решила все иначе. Джон, запиши каждое слово! Начнем сейчас – у нас может оказаться так мало времени, что, боюсь, не успею все рассказать тебе… Я не знаю, что будет завтра. Там, на полке лежит большая самодельная книга для рукописей. Стефания сама переплела и украсила ее.
Допив чай и дождавшись, когда Сахемхет поест, я взял ручку, бумагу, сел рядом и приготовился писать.
– Пожалуйста, не перебивай меня… – попросил юноша. – Все вопросы потом.
– Хорошо. Я готов.

Он закрыл глаза, помолчал, собираясь с мыслями, и медленно начал свой рассказ, чтобы я успевал за ним:
«Все, что ваши историки говорят о Древнем царстве, в большинстве своем является заблуждением. Эпоха пирамид, эпоха обожествленных великих царей-строителей, эксплуатировавших ради бессмертия и славы тысячи простых людей… Да, великих царей, но воителей. Если бы мой дед, прадед, прапрадед стоили пирамиды на плато, я бы видел эти сооружения во всем великолепии, а не в таком же плачевном состоянии, как сейчас. Хуфу искал потайные комнаты, пытался реставрировать эти рукотворные горы блоками, валявшимися у подножья, как делаете вы, даже покрасил самую большую в темно-красный цвет, ибо покрыть облицовкой заново оказалось невыполнимой задачей. Он был так восхищен ими, что построил рядом для себя и семьи три скромные пирамидки из упавших вниз камней. Великая честь для смертного человека, пусть и царя. Хафра продолжил дело отца и потратил немало времени и средств на ремонт средней пирамиды. Веком раньше, Джесеру хотел возвести такое же величественное сооружение, как на плато, даже выбрал место с уже готовой древней шахтой и остатками стены по периметру, но деревянные леса не выдерживали людей и камни без дополнительной опоры. Оттуда и такая странная форма. Я читал об этом в храмовой библиотеке. Проще говоря, он ввел моду на ступенчатые гробницы из мелкого известняка на глиняном растворе, которые строили цари Древнего царства. Знатные или богатые предпочитали менее затратные семейные усыпальницы – мастабы.

Прости, но мне всегда становится смешно, когда ученые начинают говорить о Сфинксе. Столько гипотез по поводу его создания, но все они плоды фантазии историков. Я точно знаю, что им заинтересовались в первый раз, когда Хуфу вел работы на плато. Расчистили, но не смогли понять, что же это за голова на обрубленном куске скалы. Я сам видел его, тогда песком засыпало подножие уже метра на три. Там не было лап! Ни намека на них. За головой находился длинный блок из родного известняка, покрытый вертикальными бороздами. Хуфу приказал покрасить это изваяние за компанию с пирамидой. Жуткое было зрелище, особенно, после дождя. Видимо, мокрого Сфинкса увидел ваш любимый Геродот и так испугался, что назвал его «Отцом ужаса».
Тебе ведь часто попадались кубические статуи Среднего царства? В моем мире ничего не возникало на пустом месте или из бреда сумасшедших, как в вашем. Сфинкс был снова откопан. Если смотреть спереди, он, правда, напоминал сидевшего на земле человека, прижавшего колени к груди, только руки, как и стопы, были разрушены. Его «отреставрировали». Ноги достроили из кирпича, вырубили между ними в известняке статую Исиды. Хитрые ремесленники «под шумок» ввели в моду такие легкие по изготовлению статуи, вносили в них изменения по просьбам заказчиков, но не особо отходили от канона. К Новому царству такие предметы искусства перестанут пользоваться спросом и почти исчезнут, как и Сфинкс под очередным барханом.
Я предполагаю, что тело льва Сфинксу придали уже во времена Тутмоса IV, когда, как говорится на стеле, его в очередной раз очистили от песка. Зверо-человечьи статуи появились по приказу царей уже в Среднем царстве, но стали очень популярны во времена Хатшепсут. Возможно, это был противовес крылатым быкам Вавилона и Ассирии. Сфинксу подработали пе́ред под грудь животного, вырезали царскую бороду, убрали ноги и достроили лапы, выровняли спину, приделали хвост. Очень хитрый политический ход для мальчишки, мечтавшем о троне, заручиться поддержкой «Хранителя Великих пирамид» и «Господина Вечности». Таким Сфинкс и дошел до этого времени. На кого похоже его лицо? Оно и при Хуфу уже было повреждено. Я видел фотографии храма в Абу-Симбел. Между Сфинксом и статуями на фасаде храма огромное сходство, особенно с той, что первая справа. Не знаю, поддержишь ли мою гипотезу о том, что на плато должен находиться такой же скальный храм, как в Абу-Симбел. Только он не получился из-за плохого известняка, а Сфинкс – голова одного из колоссов, которого не смогли закончить. Возможно, это было изваяние очень почитаемого человека, что уничтожить его не поднялась рука. Веками позже недоделанный памятник помешал прокладке транспортной дороге при строительстве средней пирамиды. Блоки добывались и на месте кирпичных мастаб с восточной стороны. Обойти с севера недостройку они не смогли – была выбрана порода, пришлось бы строить платформу из блоков. Лишние траты материала и неустойчивость в их планы не входили. Тогда пошли самым удобным способом: скалу распилили на блоки, качественный камень забрали на пирамиду, крошившийся пустили на внешние стены зданий впереди Сфинкса, на скальном основании достроили дорогу, а у головы убрали спинку, отшлифовали сзади платок и оставили ее на большом прямоугольном куске известняка как памятник прошлой цивилизации. Да, древняя цивилизация, построившая Абу-Симбел и Сфинкса, была предшественницей той, что вела строительство в Гизе, Мейдуме, Дахшуре…

Прости, что в моих словах столько условности: я обладаю более-менее сносными знаниями по третьей и четвертой династиям, о том, что было раньше, сужу, опираясь на то, что видел, а что было позже – могу только предполагать, исходя из традиций, веры, памятников, языка своего народа.

Ты спросишь, кто же возвел самые большие пирамиды? И я отвечу, что не знаю, кто были эти мудрые зодчие, жили ли они здесь или прибыли с далеких звезд. Могу только сказать, что это, однозначно, были не мои предки и предки их предков.
В сущности, последовательность царей, принятая историками, правильная, если опираться на папирусы и фрески. А вот датировка – спорный вопрос. Сам пытался сопоставить даты с Позднего царства до Первой династии, но бросил на Втором переходном периоде – пошел сильный разрыв между нашим и вашим летоисчислением.

Итак, твой первый вопрос будет о том, кто же я такой. Мое имя ты знаешь: Сахемхет Неферефкара Хор Ахет. Мой отец – Владыка Обеих Земель Менмаатра Ка Оф Шепсис, известный вам как фараон Шепсескаф. Мой дед – Менкаура, которого вы считаете строителем третьей пирамиды. Я – сын царя от его второй жены. Брат по отцу от первой жены был старше почти на четырнадцать лет. Знаю, что у меня были еще и младшие сестры. Старший брат считал, что если я маленьким отнимаю все внимание отца, то в будущем отниму у него и законный трон. Несколько раз мне чудом удалось избежать смерти. Отец посчитал это гневом богов, а не завистью другого человека. В три года он отправил меня в храм Тота к Птаххетепу – ученому, мудрецу и хранителю главной библиотеки страны.

Птаххетеп не относился к жрецам, хотя носил такую же одежду, украшения и брил голову. Он просто был ученым человеком. Я запомнил его строгим, требовательным, несгибаемым и, одновременно, добрым, спокойным и справедливым. Выглядел лет на шестьдесят-семьдесят, хотя точного возраста не знал никто. Да и мне сложно говорить, так как я был еще ребенком, а люди редко доживали до старости, чтобы мог сравнить. Глубокие морщины покрывали причудливым узором его худое лицо. Он и так был невысокого роста, а сутулая осанка и привычка ходить с тростью делали его еще ниже.
Меня окружили заботой и теплотой, как будущего верховного жреца, ибо по своему происхождению я должен быть или у светской, или у божественной власти. К первой меня никогда бы не подпустил брат. Оставалось второе.
С таким учителем рано научился читать и писать. А в семь лет впервые познакомился с трудами Птаххетепа. Я тайком брал их из случайно обнаруженного тайника в его комнате и внимательно изучал каждый столбец. В записях я увидел не мифических богов, а реальных, которые жили до нас за тысячи лет. Все мифы о них стали восприниматься по-другому. И вот наступил день, когда я потерял бдительность и попался Птаххетепу за чтением очередного запретного папируса. Думал, накажет, прогонит к отцу во дворец, а он улыбнулся и прошептал:
– Пусть это станет нашей тайной. Будешь моим учеником?
– Да, – ответил я. – Это правда, что написано?
– Идем, если не веришь.
Мы взяли еды, воды, плащи, чистые свитки папируса, мешочек медных колечек в качестве денег и направились в долгое путешествие на юг: плыли вместе с торговцами на лодке под парусом, шли пешком, порой ночевали под открытым небом, пока не оказались в странном месте.
– Что ты видишь? – спросил он, останавливаясь между разбросанных огромных глыб прямоугольной формы.
– Камни… И много…
– Вот и все так видят. Здесь была постройка. Может, дворец или храм.
Я подошел к камню странной формы, который был в несколько раз выше меня, изрезанный по верхнему краю, и провел рукой по ровному боку.
– Так не сделать ни твердым камнем, ни зубилом… – произнес я. – Даже если тереть песком… Никогда не видел такого ни во дворце, ни в храме, когда наблюдал за каменотесами во время ремонта. Слишком гладко, словно лезвие кхопеша.
– Правильно говоришь. Это было распилено.
– Как дерево?
– Почти. Только пила была огромной. Думаю, что еще и круглой, и быстро крутящейся, – учитель изобразил ее движениями рук. – Пойдем, кое-что покажу. Только никому не говори – будет плохо и тебе, и мне, а это место погибнет в огне человеческой жестокости.
Птаххетеп прошел между остатков колонн, разгреб ногами песок, стал снимать доски и пальмовые ветви, закрывавшие вход. Он достал из сумки масляные лампы, зажег их. Спустившись по самодельной лестнице вниз, мы оказались в зале, наполовину засыпанном песком. Ни надписей, ни рисунков, только идеально гладкие, блестевшие от огня стены, почти такие же, как в Осирийоне. Квадратные колонны и перекрытия, казалось, были сделаны из одного куска камня, ибо швы можно было заметить только внимательно приглядевшись. Учитель позвал жестом за собой. Дышать становилось все тяжелее, захотелось спать.
– Что со мной? –  я опустился на песок, стараясь побороть желание заснуть здесь и сейчас.
– Это с непривычки, – приободрил он. – В первый раз я проспал тут недели две. А теперь — могу быть сколько захочу. Глотни-ка, – и протянул кувшинчик, – травяной отвар помогает проснуться.
После нескольких глотков почувствовал себя так бодро, что был готов идти хоть на край света.
– Это здесь… – позвал он за собой.
Перед нами был узкий лаз сквозь приоткрытые створки огромных каменных дверей, засыпанных почти целиком. Птаххетеп прополз первым, я за ним. Это была библиотека богов. То, что я там увидел, запомнил навсегда: в центре комнаты над песчаной рекой возвышался огромный гладкий камень с черной пластиной, лежавшей над ним на четырех фигурках людей с поднятыми вверх руками. Сверху ее покрывал мелкий белый песок. У стен громоздились покосившиеся стеллажи с каменными дисками, которые я принял за посуду. Учитель снял с полки один из них, положил в центр камня отверстием на штырь, потом стал быстро двигать диск пальцами. Песок на пластине, словно по волшебству, собрался в четкие символы, так похожие на наши. Это сейчас я знаю, что такое может делать электростатическое напряжение или высокочастотная звуковая вибрация, но тогда на ум пришла только божественная сила.
– Это язык тех, кто жил тут до нас, – он достал папирус и стал записывать знаки. – Уже лет двадцать пытаюсь их прочитать. Как говорятся – не знаю, но что обозначают – могу сказать про двести восемьдесят шесть начертаний. Многие такие же, как наши, только смысл другой. Наш язык от них пошел. Если ты увидишь глубокую и ровную надпись на камне и, прочитав, получишь бессвязный набор слов – перед тобой их язык. Но таких текстов мало. На наружных стенах – все под толстым слоем песка, а на тарелках – только в этой библиотеке…
– А каменные горы около Мен-фе они строили?
– Это не горы и не гробницы. Они давали силу, что двигала вещи в их мире. Здесь есть чертежи. Но я в них ничего не понял.

Да, Джон, речь шла об энергетических установках, об электричестве, передающимся без проводов, о лампочках и прочем, без чего не может жить твой мир. Это было и у тех, кто жил за тысячи лет до Птаххетепа и меня.

Мы ушли, но с этого дня все мои мысли были только о Древних богах. Он больше меня не брал с собой, говорил, что там внутри вредно для детского здоровья. Зато на плато мы были частыми гостями. Я активно учил их язык по папирусам, помогал учителю с переводами, одним словом, стал его последователем и единственным учеником. Он привел меня к царской гробнице, строительство которой подходило к концу, хотя строительством это было сложно назвать: отец приказал отреставрировать старое сооружение, откопанное по наводке Птаххетепа. В Та-Кем и так было сложное положение из-за постоянных войн на границе с Нубией. Возведение даже небольшой пирамиды требовало огромных затрат. Но мой отец поступил как мудрый царь, заботившийся о своей стране и простом народе.

Мне было уже десять, когда на трон взошел брат. По-видимому, он правил недолго или очень плохо, потому что я так и не нашел его в списках царей четвертой династии ни на стенах храмов, ни в современных энциклопедиях. Прости, Джон, но я не хочу произносить его имя… Забвение – лучшая месть за то, что случилось со мной и моим учителем.
Птаххетеп закончил строительство своей очень скромной гробницы на дне древней шахты. Из тайника исчезли все оригиналы рукописей, остались только переписанные мной копии. Он что-то задумал, но предпочитал держать все в тайне, словно догадывался о приближающейся беде. Потом учитель пропал почти на две недели и вернулся с большой деревянной коробкой, обмазанной высохшей глиной, спрятал ее в тайник. Тучи братской ненависти сгущались над нами с каждым днем все сильнее и сильнее. Я слышал, как верховный жрец постоянно упрекал учителя из-за моего пребывания в храме, приказывал отправить к матери и сестрам во дворец. Но библиотекарь отмалчивался или менял тему разговора. Однажды утром, перепугав жрецов, в храм ворвались царские телохранители, схватили нас, привели в ритуальный дом, выгнали оттуда всех бальзамировщиков. Их главный приставил нож к моей шее и холодно произнес:
– Принц Сахемхет обвиняется в измене, сговоре с чужеземцами и покушении на жизнь царя. Наказание – смерть. Птаххетеп, владыка милостив: ты можешь собственноручно убить виновного, или это сделаю я. Выбирай!
– Я сам… – голос учителя задрожал, по изрезанному морщинами лицу потекли слезы. – Можно будет сразу же подготовить тело к погребению и похоронить в моей гробнице? 
– Делай с ним, что хочешь, но к закату я должен отчитаться господину о его казни.
– Я приготовил все для своих похорон, позволь принести это сюда. Мне нужны твои люди…
Меня заперли в хранилище натра. Птаххетеп вместе с охраной ушел в храм. Каждая минута, проведенная в одиночестве, казалась вечностью. Закрыв глаза, слушал биение сердца, которое должно было скоро остановиться, и плакал. Я не винил учителя, что он не борется за мою жизнь, не молит о пощаде: моя судьба была предрешена, да и умереть от его руки было большей честью, чем от кхопеша самого царя. Сколько прошло времени — не знал. Открылась дверь, и воины поволокли меня в большой зал. Там бесцеремонно швырнули на каменный стол для бальзамирования. Хотел заплакать от страха, но улыбка на лице хранителя библиотеки словно загипнотизировала меня.
– Ничего не бойся, – ласково произнес он. – Ты просто заснешь сейчас, а я разбужу тебя уже в другом мире.
– Воля твоя, мой господин, – прошептал в ответ.
Телохранители брата рассмеялись над этими словами, но я знал, что каждое слово Птаххетепа надо понимать буквально. Он что-то задумал и просил спокойно относиться к каждому действию, каким бы бесчеловечным оно не показалось. Стерев с моего лица растекшуюся от слез косметику, учитель покрыл кожу смесью масел, заново подвел краской глаза, одел в чистую одежду, украсил запястья браслетами, что были подарены еще отцом, протянул мне кувшинчик.
– Пей и засыпай.
Птаххетеп завернул меня в первый слой ткани. Сквозь надвигающийся сон я почувствовал знакомый запах, какой был в той библиотеке. Вот, что принес тогда он в коробке, обмазанной глиной, вот почему не брал с собой, чтобы я не привык. Последнее, что помню, как меня положили в гроб и куда-то понесли.

Все, что произошло дальше, я представил, услышав рассказ Стефании. Скорее всего, вся стража, находившаяся в зале, уснула под действием этого снадобья. Меня во внутреннем гробу оставшиеся телохранители под руководством учителя быстро, без полагавшихся церемоний похоронили в усыпальнице. Они же и сочли Птаххетепа колдуном, заговорщиком, связали, живьем затолкали в «случайно забытый» внешний гроб, потом спустили его в почти засыпанную шахту и забросали камнями ее до верха. Это так жестоко… Слишком жестоко…»