Монстры в городе (Глава 8)

Я спала так крепко, что снов не видела. Страшно представить, какие после пережитого вчера кошмара это могли быть сновидения, а так, удивительно, но даже выспалась. Было тепло и мягко; утопая в перине, я приоткрыла глаза, уставившись на выцветший бледно-голубой узор наволочки.
― Странно, откуда у нас такое постельное бельё, может, папа с дачи привёз, но зачем? ― мысли текли лениво, думать совсем не хотелось. Я перевернулась на спину, разглядывая клочья паутины в углах и разводы краски на потолке:
― А это что ещё за трещины, и куда пропала моя любимая итальянская люстра? ― сердце тревожно забарабанило, ― мамочка, где я?
Повернув голову набок, поняла, что то, на чём лежала моя голова ― никакая не наволочка. Это был Митин свитер, тот самый, который мне как-то пришлось стирать в своей машинке. Выходит, ночью я спала у парня на груди, вот чёрт… Он заворочался во сне, уткнувшись лицом в мою макушку, а потом обнял ― и я замерла, боясь пошевелиться. Но «продолжения», к счастью, не последовало: паршивец крепко спал, когда, осторожно сняв его руку со своего плеча, я пулей выскочила из кровати.
Вот тогда и вспомнила, как и почему оказалась здесь. Меня трясло словно в ознобе и хотелось плакать, но почему-то не получалось. Отыскав тапочки, прошмыгнула на кухню, где одуряюще вкусно пахло блинами ― баба Катя крутилась у плиты. Голодный живот заурчал, требуя немедленно «подкрепиться», но, увы, я была не дома, и блины тоже были не мои. С трудом нашла в себе силы вежливо поздороваться с бабулей, услышав в ответ:
― Доброе утро, деточка! Хорошо спала? Видно, вчера так намаялась, что быстро уснула, бедняжка… Иди, иди, всё во дворе, ты знаешь где, а потом приходи, дам полотенце ― баню с утра истопила…
― Большое спасибо, ― смущенно пробормотала, тронутая её добротой; накинув куртку, влезла в сапоги и выбежала во двор.
Солнце стояло уже высоко и светило в полную силу. Оно пригрело мои щёки, и губы невольно тронула улыбка ― весна! Как же раньше я любила это чудесное время года, а теперь, наверное, буду проклинать. Ведь папы не стало именно весной. Глаза зажмурились от яркого слепящего света, но воздух был настолько чист и свеж, что, прежде чем вернуться в дом, захотелось хоть немного побыть на улице. Вокруг искрился, переливаясь огоньками, ещё не потемневший снег ― не то, что в Москве, где он уже давно сошёл.
За домом раздалось подозрительное фырканье, и это меня насторожило. Я потихоньку заглянула за угол, и рот растянулся до ушей в ехидной ухмылке ― там около сугроба стоял голый по пояс Митя, энергично растираясь снегом.
― Надо же, успел встать. И как ему только не холодно? Закалённый, да? Подумаешь… ― я слепила снежок и со всей дури запустила его в друга. И судя потому, как он вскрикнул и что пообещал сделать с метким стрелком, ― не промахнулась. Быстро взбежав на крыльцо, была остановлена ответным снежком, попавшим прямо между лопаток. Ну, больно же…
― Девушку бьёшь, герой? ― «обиделась» я.
― Не я первый это начал, ― ответил Митя, натягивая на ходу всё тот же полинявший свитер. Мне стало грустно ― вспомнилось, что второпях я ничего с собой не взяла, даже переодеться не во что. Вот ведь бестолковая…
Митя быстро поднялся на крыльцо, взяв мои руки в свои ладони, и осторожно их растёр.
―Твои пальчики замерзли, ― сказал он, словно оправдываясь, и я смутилась от его нежного взгляда, ― пойдём в дом, пока совсем не превратилась в Снегурочку.
― А что ты имеешь против снегурочек?
― Они мне не нравятся, очень уж холодные…
Мы вошли в терраску, и я поймала себя на ужасной мысли, что чуть не спросила его:
― А я тебе нравлюсь? ― тут же мысленно надавав себе пощёчин:
― Вот ведь ненормальная, папа… умер, как можно думать о таких глупостях? Дура, дура…
В тёплой терраске нас поджидала баба Катя:
― Что-то вы, ребята, долго… Ася, на-ка, возьми пакет и иди в баню мыться, а потом будем есть блины.
― А что там? ― удивилась я.
Она смущённо улыбнулась:
― У тебя ж и вещей-то нет, ещё вчера заметила ― видно, некогда было собираться. Так я с утра сходила к подруге Валентине ― у неё внучка за границу укатила, учиться. Вещи почти все оставила, даже совсем новые. Валентина тебе их тут положила, ты уж не обессудь ― там и бельё есть…
У меня перехватило горло, не было сил говорить, слёзы, всё утро не желавшие проливаться, вдруг хлынули потоком. Как же я была благодарна бабе Кате и этой незнакомой Валентине за доброту и внимание, поэтому крепко обняла её, поцеловав в морщинистую щёку и схватив пакет с вещами, побежала в баню. Я догадывалась, что старушка в тот момент вытирала слёзы уголком фартука, как когда-то делала моя бабушка…
Баня очищает не только тело, но и душу ― вымывшись, почувствовала себя намного легче. Одежда и правда была совсем новой, оказавшись мне почти в самый раз. После бани мы все вместе пили вкусный чай, ели блины со сметаной и сгущёнкой. Баба Катя рассказывала о своей семье и улыбалась так светло, что все её морщинки разглаживались, и она казалась совсем не старой, а просто немного уставшей женщиной. Так в моей тёмной жизненной полосе блеснул первый лучик света…
― И куда же вы теперь, детки? ― участливо спросила баба Катя.
― Куда-нибудь подальше отсюда, туда, где нас не найдут, ― ответил Митя, но в его голосе не было большой уверенности, что нам это удастся.
― А жить-то на что будете?
― Найдём работу, мы молодые, справимся.
― Да это, конечно. Но, может, останетесь ― живите, сколько хотите, а Асеньке работу подберём, у меня в городе много знакомых, пристроим. Худенькая она, да и не привыкла, видно, к тяжёлому труду. Ты только, Ася, на старуху не обижайся, трудно тебе будет, ― глядя на меня с жалостью, говорила бабуля.
Я понимала, что она права: папа баловал «дочурку», приучив жить на всём готовом, не зная забот, а теперь и учёбу придётся бросить, и работу искать. А куда меня возьмут, разве что официанткой в придорожное кафе? От таких мыслей стало совсем тоскливо. Нет, не о такой жизни я мечтала… Только сейчас начала понимать, насколько круто менялась моя судьба.
Вдруг Митя поднял руку, призывая нас к тишине, и прислушался. Его лицо стало серьёзным и напряжённым. Он резко вскочил из-за стола:
― Ася, быстро собери вещи, оденься и будь готова.
― К-к чему?
― Убегать, ― бросил на ходу друг, с тревогой глядя в окно. Одев куртку, он выскользнул за дверь, не проронив больше ни слова.
Мы с бабой Катей переглянулись и молча разошлись в разные стороны: я ― в Митину комнату, собираться, а баба Катя ― на кухню. Дрожа, помимо рюкзака, забрала рубашки друга и вернулась. Гостеприимная хозяйка отдала мне свёрток с припасами, протянув небольшой нож в чехле:
― Возьми, деточка, это моего покойного мужа. Он острый, будь с ним осторожнее, вдруг в дороге пригодится, ― и отвела взгляд, тихо добавив, ― таким ножом можно не только хлеб нарезать.
Я вздрогнула при мысли, что теперь придётся защищать свою жизнь и, кивнув, убрала подарок в рюкзак. Не говоря ни слова, вмиг погрустневшая бабуля сунула что-то в карман моей куртки.
Рассмотреть, что это было, я не успела, поскольку в комнату вбежал побледневший Митя ― обнял на прощание бабулю, уже готовую расплакаться, и, взяв меня за руку, сказал:
― Они нас нашли, ты готова?
От страха у меня не было сил ему ответить или спросить, кого он имел ввиду ― и так было понятно… Слабо махнув рукой приютившей нас и уже вытиравшей слёзы бабе Кате, вслед за Митей выскочила из дома.
Уходили через огород по тропинке между сугробами к маленькой калитке, ведущей на соседнюю улицу. Мотоцикл ждал нас, на этот раз мне тоже достался шлем, но застегнуть его трясущимися пальцами удалось только с третьей попытки. Дальше всё происходило быстро и сумбурно, как во сне: друг усадил меня на мотоцикл, я крепко вцепилась в его куртку, и мы помчались неизвестно куда…
Теперь я чувствовала себя немного спокойнее, даже пыталась смотреть по сторонам, выискивая ту самую опасность, о которой говорил Митя. Но ничего подозрительного не нашла: ну, ходили люди по своим делам, проезжали мимо машины, никто, казалось, не обращал на нас внимания. Может, зря он всполошился? Как же я хотела, чтобы это оказалось правдой, но интуиция подсказывала, что невидимая опасность совсем рядом и идёт за нами по пятам.
Покинув город, названия которого я так и не успела узнать, мы оказались на оживлённом шоссе. Ехали осторожно, не превышая скорости, не нарушая правил, чтобы не привлекать к себе внимания. Митя, видимо, почувствовал себя здесь увереннее, потому что его спина, к которой я прижималась, немного расслабилась, хотя по-прежнему не представляла, куда мы движемся и где будем сегодня ночевать. Если, конечно, к вечеру останемся в живых…
Я честно старалась об этом не думать, но чем дальше мотоцикл удалялся от гостеприимного городка, тем тревожнее становилось на душе:
― Это же настоящее безумие! Что я делаю? Не хочу уезжать далеко от дома, от папы…
И тут ощущение невосполнимой потери накрыло меня с головой. Я только что поняла ― случилось непоправимое, и пути назад, в спокойную счастливую жизнь ― не существует… Захотелось просто закрыть глаза и отцепить руки от Митиной куртки: пусть сначала будет больно, зато потом уже никогда не придётся бояться и убегать… И никаких страшных снов…
Подзабытый было голос в голове вкрадчиво шепнул:
― Давай, Ася, сделай это. Зачем тебе такая жизнь? Это лучше, чем умереть в когтях монстра…
Почувствовав, что я ослабила хватку, Митя выехал на обочину и остановился, едва успев подхватить меня ещё до того, как в полуобморочном состоянии я окончательно сползла на асфальт. Он поставил меня на ноги и, прижав к себе, крепко обнял, испуганно повторяя:
― Ася, Асенька, пожалуйста, не падай! Потерпи немного, сейчас тебе станет лучше… Это моя вина ― наверное, слишком сильно гнал, ты же не привыкла. Ничего, всё пройдёт, я справлюсь и смогу тебя защитить, верь мне, пожалуйста, верь…
Непонятно, предназначались ли эти слова мне, или он успокаивал сам себя, а, может быть, и то, и другое. Мы стояли на обочине, слёзы горячим потоком заливали моё лицо, всё вокруг казалось смутным и расплывчатым ― кажется, вдоль дороги чернел лес, а по шоссе мчался нескончаемый поток машин. Колени предательски подгибались, и тело охватила противная слабость. Хотелось только одного ― упасть в снег, закрыв глаза и навсегда забыв обо всём, но друг упрямо тормошил меня, не давая этого сделать.
Не помню, как долго это продолжалось. Неожиданно возле нас затормозила машина, и вышедшая из неё женщина о чём-то заговорила с Митей. Меня кружило в странном гудящем водовороте, растворявшем в себе слова и звуки, и только позже я узнала, что на моём пути снова встретился хороший, неравнодушный человек. Женщина оказалась возвращавшимся с вызова врачом, и это было ещё одно чудо. Она строго сказала перепуганному другу:
― Давай-ка, дружок, неси её к машине, на ваше счастье, там кое-что есть.
Усадив безвольное тело на заднее сидение «Хонды», Митя внимательно следил, как доктор измеряла мне давление и ставила укол. Это помогло ― уже скоро я немного успокоилась и, постепенно приходя в себя, прислушалась к их разговору на повышенных тонах. Умудрившись самостоятельно вылезти из машины, шатаясь, подошла к спорящей парочке и даже попыталась улыбнуться:
― Со мной всё в порядке, спасибо Вам, доктор… Мне, правда, уже лучше, можно ехать дальше…
Немолодая женщина в тёмном пальто с бледным лицом и печальными добрыми глазами всплеснула руками, тяжело вздохнув:
― Ну что с вами делать, ребята? Где вы свои головы оставили, а?
Она отсыпала Мите в руку горсть таблеток со словами:
― Давай ей по одной штуке, если приступ повторится. Как только приедете на место, сразу покажи жену врачу.
После этого села в машину и уехала, крикнув на прощание:
― Берегите друг друга!
Я смотрела ей вслед, нахмурившись и пытаясь переварить услышанное:
― Мить, про какую жену она говорила?
― Про тебя… Извини, Ася, как-то само вырвалось, я так испугался, вот и ляпнул первое, что пришло в голову…
Беззлобно проворчала:
― Вот несносный враль, размечтался… Были бы у меня силы, показала некоторым, где раки зимуют…
― Ну, слава богу, кажется, тебе и вправду легче, ― попытался шутить Митя. Всхлипнув, неожиданно для себя самой, я крепко его обняла, зарывшись лицом в плечо, потому что поняла ― пришла моя очередь поддержать друга. Так и стояли у всех на виду, пока мимо мчались машины, и никому не было до нас дела.
Хотя… Совсем рядом проехал свадебный кортеж, и высунувшиеся из окон ребята посигналили нам, что-то прокричав. Мы помахали им в ответ ― везунчики, им сейчас было весело, наверное, приняли нас за влюблённую парочку…
Но долго оставаться на холодном ветру было трудно. Я первая отстранилась, вытирая слёзы:
― Поедем дальше?
Митя снова притянул меня к себе, нежно целуя в лоб:
― Ты правда в порядке? Что ж, тогда в путь…
И всё повторилось ― дорога, ветер, неизвестность… Я прижалась к Мите, изо всех сил гоня прочь печальные мысли, хоть это и было непросто:
― Хорошо, что он не догадался, какую глупость совсем недавно я пыталась сделать. Пусть и дальше считает, что меня просто укачало, а вот женщина-доктор с пронзительным взглядом сразу всё поняла, поэтому так и настаивала на поездке в больницу…
Примерно через час мы свернули с шоссе на небольшой просёлок, ведущий в лес. Удивившись, я похлопала друга по спине. Он притормозил, испуганно оглянувшись:
― Ася, тебе снова нехорошо?
― Со мной всё нормально, ― бодро соврала я, ― так куда мы едем? Почему в лес, разве здесь не опаснее?
Митя отвёл погрустневший взгляд, делая вид, что рассматривает поваленные ветром сосны. Впервые в его голосе мне почудилась обречённость, и в душе снова зашевелился страх ― неужели он сдался?
― Тут рядом есть небольшой мотель, тебе надо отдохнуть, а потом… кое с кем встретиться. Я откладывал, сколько мог, не хотел тебя ещё больше пугать, но, кажется, у нас нет выбора ― самим не справиться. Не хочу рисковать твоей жизнью ― держись, недолго уже.
Заинтриговав меня таким образом, он повёл байк вперёд. Минут через пять мы остановились у мотеля, больше похожего на сказочный теремок. Митя порылся в карманах, смущённо спросив:
― У тебя есть какие-нибудь деньги?
Я достала из рюкзака свою крошечную стипендию и, машинально обшарив карманы куртки, обнаружила носовой платок с аккуратно завёрнутыми купюрами:
― Это же баба Катя в карман положила! Да здесь, наверное, вся её пенсия. Как же она теперь…
Митя взял деньги и, пересчитав, спокойно ответил:
― Умница, баба Катя… Я обязательно ей всё верну и с процентами, обещаю. А за неё не беспокойся, у пенсионеров всегда есть заначка. Ася, ты почему смотришь на меня с подозрением, что опять не так? Думаешь, промышляю по бабкиным шкафам?
В ответ я фыркнула, показывая, что мне совсем не смешно.
В двухместном номере мотеля, сбросив со спины рюкзак, я первым делом забралась на кровать, опустив тяжёлую голову на маленькую, неудобную подушку. Наконец-то можно было немного расслабиться ― ужасно ныла спина, и не только она одна… Митя порылся в сумке с припасами:
― Давай поедим… Тут баба Катя нам блинов положила и бутербродов. Что хочешь?
― Спасибо, ничего, и так тошнит. Может, позже.
Он сел на свою кровать, жадно вгрызаясь в бутерброд, и мне стало стыдно: за время побега я ни разу не подумала о том, как ему сейчас непросто. Мой друг устал ― под карими глазами пролегли синие тени, лицо осунулось… Чёртова эгоистка…
Почувствовав на себе мой пристальный взгляд, Митя перестал есть, смущённо пробормотав:
― А морс из ягод будешь? Бабуля постаралась…
Я облизнула сухие губы:
― Пожалуй, не откажусь…
Кивнув, он достал две небольшие пластиковые бутылки и одну из них протянул мне. Пока я отвинчивала тугую крышку, в дверь неуверенно постучали, и присмиревшее было сердце тут же рухнуло в пятки… Пытаясь успокоить нараставшую панику, с ужасом взглянула на побелевшего Митю:
― Неужели это за нами? Но почему ведут себя так вежливо, а не врываются, как в кино, выбив дверь ногами?
Митя как-то странно посмотрел на меня ― словно заранее прося прощения. Торопливо поставив бутылку на тумбочку, он пересел на мою кровать, взяв за руку своими холодными дрожащими пальцами и умоляюще заглянул в глаза:
― Ася, пообещай верить мне и не бояться…
― Я постараюсь, но, в конце концов, что происходит?
Он словно не расслышал вопроса, пряча взгляд:
― Помни, я с тобой…
От этих слов мне стало совсем плохо: на голове снова зашевелились волосы, ногти почернели, а в груди как будто разлили ледяное молоко ― так было холодно…
Голос друга непривычно хрипел:
― Войдите!
Дверь медленно открылась, словно те, кто стояли за ней, до последнего момента не решались переступить порог. Их было двое, моих старых знакомых монстров ― Иван Иванович и его «практикант», которого я уже однажды приласкала бутылкой шампанского. При виде них из горла против воли вырвался полукрик-полурык. В бешенстве взглянула на Митю:
― Что это значит, кто позвал сюда этих тварей? Ты с ними заодно, предатель! ― я размахнулась, пытаясь дать ему пощёчину, но он легко перехватил мою руку, прижав её к своим губам:
― Ася, ты же обещала мне верить, прошу, не делай поспешных выводов. Просто выслушай их, а потом уже будешь принимать решение. Тебе ничего не угрожает…
Я тяжело дышала, еле сдерживая клокотавшую внутри ярость, но, сумев себя перебороть, с ненавистью посмотрела на вошедших. Они стояли в дверях, не спеша подойти ближе. Наконец, Иван Иванович сделал шаг вперёд, его приторно-сладкий голос по-прежнему вызывал у меня отвращение.
― Здравствуй, Ася. Не надо нас бояться, я давно пытался поговорить и объясниться, но это оказалось весьма проблематично, ведь ты всё время убегала. Тебя можно понять ― бедная девочка, заблуждаясь, обвиняла нас с Сергеем Петровичем, ― и он кивнул на «практиканта», ― в ужасных вещах, к которым мы не имеем никакого отношения.
Услышав своё имя, тот вздрогнул, неуверенно наклонив голову и снова спрятавшись за спину «босса».
Я удовлетворённо хмыкнула:
― Помнит меня и опасается, мерзавец…
Зверь внутри, в любой момент готовый к броску, затих в ожидании. Ко мне опять пришло странное спокойствие и неожиданная уверенность в себе: раз уж так вышло, что я оказалась лицом к лицу с монстрами, стоит хоть перед смертью получить ответы на давно мучившие вопросы:
― Кто вы такие, почему преследуете меня и Митю? Это вы убили всех этих людей? Отвечайте, или разговора не будет.
― А ты решительная девушка, Ася, прямо как твой отец, и такая же упрямая.
При упоминании папы мой внутренний зверь поднял голову, недобро зарычав ― хорошо, что только я могла его слышать.
― Не морочьте мне голову, ― спокойно и настойчиво повторила я.
Иван Иванович прошёл вперёд, сев на Митину кровать прямо напротив нас, Сергей Петрович застыл в дверях как часовой.
― На психику давит, гад, ― подумала я, ― но в странном «спокойном» состоянии на меня это не действует. Пусть изгаляется, плевать…
― Мне трудно удовлетворить твоё любопытство полностью, Ася, ― продолжил Иван Иванович, ― но кое-что я расскажу. Мы ― несколько необычные, но всё-таки люди, а не звери, убивающие других людей, даже если они непохожи на нас. Это бред. Все те чудовищные преступления, о которых ты спрашивала ― не наша работа, поищи виновных среди своих соотечественников.
Да, за нами идёт охота из-за того, что мы особенные. И за вами обоими ― тоже, ведь в вас течёт частица ― подчёркиваю ― лишь маленькая частица необычной крови. Ты и Дима ― теперь словно наши дети, именно поэтому я всё время присматривал за вами. Можешь не верить, но твой папа, Ася, был на нашей стороне, ведь в своё время мы ему помогли…
Иван Иванович замолчал, грустно вздохнув, видимо, давая мне возможность переварить услышанное.
Трудно описать мои чувства в тот момент, но я определённо ему не верила, хотя слова про папу заставляли крепко задуматься. Какое-то время молчала, исподлобья посматривая на притихшего Митю. У него было потрясённое и одновременно несчастное лицо ― кажется, он и в самом деле ничего не знал, но с этим я разберусь позже.
Мой голос мог бы заморозить всех в этой комнате:
― Допустим, это так, хотя Вы и не представили никаких доказательств того, что говорите правду. С какой стати я должна Вам верить? И чем подтвердите слова о моём отце ― может, есть какой-нибудь документ или запись, видеообращение? Нет?
Иван Иванович растерянно пожал плечами:
― Никто не ожидал такого развития событий и не готовился специально в чём-то тебя убеждать. Твой отец постоянно обещал, что всё объяснит дочери, но так и не успел этого сделать ― его убили раньше. За несколько минут до этого он позвонил ― вот запись звонка, больше у меня нет никаких доказательств, ― и он включил телефон, а я замерла, услышав родной взволнованный голос:
― Алло, Иван, кажется, они пришли за мной. К счастью, Аси нет дома, помни, что обещал ― спаси и вывези отсюда и её, и Дмитрия, он дорог дочке… Если не сделаешь, я тебя и на том свете найду…
Раздался щелчок, и голос замолчал. Всё поплыло перед глазами, я вскрикнула, и, уже падая, почувствовала, как Митя прижал меня к себе. Голос Ивана Ивановича был сух и тороплив:
― Быстро одевайтесь, машина ждёт у дверей. Ни о чём не беспокойся ― мы вывезем обоих в Финляндию, а потом в Швецию к твоей тёте. Обещаю позаботиться о вас.
Хлопнула дверь ― они ушли. Я подняла на Митю глаза, полные слёз и боли, и он нежно поцеловал мои волосы:
― Ася, решай быстрее, поедем с ними или бежим дальше. Я сделаю так, как скажешь, и ни за что не брошу тебя, слышишь, никогда не брошу…
В ушах ещё звучал голос папы и тот щелчок, оборвавший его жизнь. Пересохшие губы прошептали:
― Куда угодно, хоть в Швецию, хоть к чёрту на рога, ни за что здесь не останусь. Они убили папу, ― и я уткнулась Мите в грудь.
Он вытащил из кармана куртки одну из тех таблеток, что дала ему врач, и заставил её выпить. Осторожно помог одеться и, закинув мой рюкзак на плечо, за руку потащил на улицу, где нас уже ждала машина с дипломатическими номерами. Мы сели в неё, и последнее, что осталось в памяти о том страшном дне, были Митины руки, крепко прижимавшие меня к себе. Голову снова повело, затянув уплывающее сознание в холодную, вращающуюся тьму…
Я надолго уезжала в незнакомую страну, вместе с… людьми или нелюдями, которым по-прежнему не доверяла. Оставляла всё, что так любила и ненавидела, убегая в новую жизнь прочь из этого страшного сна…