Зелень старого мира

Дети песков.
Живущие в «оазисах», последних оплотах человечества, построенных в спешке перед тем, как «рухнуло небо». Они знали, что эта защита не навсегда, но, тем не менее, она продержалась дольше, чем предполагали инженеры. Почти сто лет. Она дала возможность еще одному поколению родиться и умереть на Земле.
Люди сколько угодно могут биться в агонии, но когда по искусственному небу пошла трещина, и на дома посыпались осколки величиной с фолиант, все догадались, что они проживают последние дни в этом мире.

***
Тигре в последний раз склонился над приводом мотоцикла в попытке очистить его от песка, набившегося во время песчаной бури. Слишком глубоко, нужно разбирать. Без соответствующих инструментов от этой идеи можно было сразу отказаться. Он протащил его еще около мили, потому что не хотел оставлять так посреди желтого океана, и протащил бы еще как минимум столько же, но ограничение во времени заставило его остановиться.
Солнце палило, словно намеревалось весь мир превратить в горстку углей. Тигре боролся с желанием скинуть платок и, как следствие, получить ожог от страстного поцелуя ультрафиолета. Пот застилал глаза, а на потрескавшихся губах нагромождались песчинки, создавая шершавый налет.
Мужчина присел на мотоцикл и нашарил под многочисленными слоями одежды флягу с водой. Еще две бутылки лежали в багажнике, рядом с пайком и письмом, которое ему нужно было доставить в дружественный «оазис» как можно скорее.
«Я не знаю, кого еще просить, кроме тебя, — говорил майордом, склонив выбеленную сединой голову над расчетами. На голых участках обмякшей под тяжестью лет кожи, в том числе руках и шее, были раскиданы коричневые пятна – обычное дело для людей его поколения без врожденного иммунитета к ультрафиолету, — Ты единственный, кто ни разу не подводил меня. Можешь взять все, что нужно, и дай бог, чтоб оно помогло тебе в пути».
Связь между «оазисами» пропала семь лет назад. Говорят, радиоволны больше не выдерживают концентрации излучения, исходящего от вспышек на Солнце. После этого некоторые, избранные из тысяч, люди стали осуществлять так называемые вылазки, чтобы поддерживать контакт с другими поселениями. Отбор происходил едва ли не по спартанским меркам, и Тигре, дюжий и выносливый, оказался одним из лучших в Крепости. Не то, чтобы он этого хотел, но его отец входил в Совет, и долг каждого уважающего себя члена Совета состоял в том, чтобы показывать людям волю к борьбе на собственном примере, или на примере своих детей.
Вода заскользила по сухому горлу, как машинное масло между деталями. Дышать стало легче, но сил от этого не прибавилось.
Тигре воткнул два колышка в песок и надавил посильнее. Закрепил на них палантин с одной стороны, а другую перекинул через мотоцикл. Отгреб ногой верхний раскаленный слой песка и присел в образовавшийся прямоугольник тени. Так он проведет эту ночь, которая наступит уже очень скоро.
Повезло. Возвышающаяся позади дюна укрыла его от солнца раньше, чем то полностью нырнуло в песчаные волны, чтобы вынырнуть завтра на рассвете. Тигре смежил веки, болящие от постоянного напряжения, и предался сну. Завтра он оставит не подающий признаков жизни мотоцикл здесь, чтобы больше ничто его не задерживало.
***

Память – удивительная вещь. Волей-неволей она сохраняет в голове фрагменты всей жизни и в то же время пытается сгладить остроту неприятных, или даже болезненных воспоминаний. Но самое главное – там, во внутренних хрониках твоего сознания, хранится причина жить, причина двигаться дальше, бороться за принадлежащее тебе по праву место под солнцем. Она может заключаться во многих вещах.
Тигре не мог похвастаться воспоминаниями о прошлом мире. Он много читал, много слышал о нем, о том, как люди могли свободно передвигаться под открытым небом и даже пересекать континенты, о том, что когда-то на Земле была Большая Вода, и ее хватало всему человечеству. Но это был не его мир.
Оазис с драматичным названием «Крепость». Он стал для него местом рождения и местом становления его как личности. Может, и не шибко просторным, но все познается в сравнении, а Тигре не с чем было сравнивать.
Крепость напоминала обычный город, такой, какими они описывались в книгах о прошлом. Район для относительно богатых. Район для бедных. Несколько десятков акров земли на окраинах.
В районе малоимущих, дугой огибающем район зажиточных, дома теснились едва ли не один на другом, причем сразу было видно, что их строили наобум, не следуя никакому архитектурному плану. Очень часто между хижинами слонялись куры и оставляли свой помет там, где можно, и где нельзя, но ни разу не было слышно, как кто-то жаловался на это или на другое легкое неудобство. Общая трагедия сплотила здешний народ, научила терпимости и пониманию, а жизнь в тесноте, имея всего 3-4 квадратных метра на душу, заставила каждого подкорректировать менталитет.
Работа на плантациях считалась очень уважаемой, потому что она была жизненно необходимой. Эти несчастные клочки земли сомнительной плодовитости кормили всю Крепость. В исследовательском центре неусыпно работали над тем, чтобы решить проблему истощения грунта. Изобрели энное количество смесей и удобрений, но пользы от них было мало. Если количество минералов и питательных веществ заканчивается, с этим ничего не поделаешь. В каком-то году было принято решение каждый сезон сажать бобовые, поскольку те сами по себе вырабатывают азот, так необходимый другим растениям. И это оказалось одним из крайне немногочисленных правильных решений, причем принятым майордомом, который был далек от науки и всего, что с ней связано, но хорошо разбирался в вопросах агракультуры, а лучше всего в вопросах обыденности.
На людей, трудящихся на плантациях было приятно смотреть. Зачастую они имели крепкое, жилистое телосложение и руки, преданные делу. Казалось, это единственные в Крепости ребята, которые знали, для чего живут.
Что касается богатых районов, люди там меньше всех ощущали на себе последствия конца света. Их дома скалами возвышались над хижинами бедняков, накрывая многие из них тенью, что было даже к лучшему. Когда-то они были частью большого города из прошлого, и то, что от него осталось, считалось просто насмешкой над урбанизацией.
Но сказать, что жившие там отличались от бедных бесчестием или другими шаблонными для их верстви населения качествами, было нельзя. Всегда, во все времена, люди делились на группы по достаткам. Это нормально. Но кроме общей проблемы их объединяло одно очень интересное качество – страсть к ярким одеждам. Словно протест против извечно желто-коричневых пейзажей за стенами Крепости, местные старались как-то разбавить свою жизнь яркими красками. Эта тенденция появилась не так давно, и она перенялась от горстки индийского народа с их разноцветными, вышитыми блестящими нитками сари. Конечно, это не значит, что все резко сменили гардероб на восточные убранства. Просто одежда теперь изготавливалась из цветной ткани, а некоторые устроили даже настоящий бизнес на продаже бижутерии с большими, переливающимися на солнце стекляшками.
Именно эти яркие краски, эти люди, до последнего старающиеся жить на полную, это понимание, которое витало в разогретом сухом воздухе, были теми причинами, которые заставляли Тигре смотреть в будущее с надеждой.
***

Что такое, остаться посреди океана без единой капли пресной воды? Это неизбежная смерть, которая перед этим проверяет тебя на самообладание. Конечно, в конце концов, человек не выдерживает и начинает хлебать соленую. Вопрос только в том, как долго он продержится.
А что такое, остаться без воды посреди пустыни, когда обезумевшее солнце находится в зените, а озоновый шар износился до дыр? Примерно то же самое, только вопрос звучит: начнешь ли ты пить собственную мочу, когда язык прилипнет к небу? В этом нет ничего странного. В Крепости Тигре и других «паломников» научили даже принципу ее дистилляции, но в глубине души, каждый из них надеялся, что до этого не дойдет.
Мужчина, нахмурившись, посмотрел на навигационный прибор, крепившийся к его предплечью. Если бы не мотоцикл, испустивший дух два дня назад, он бы уже давно добрался до небольшого перевалочного пункта, населенного изгоями.
Тигре перекинул рюкзак на другое плечо и продолжил идти. Каждый шаг давался с трудом, словно подошвы ботинок каждый раз прилипали к пчелиному воску. Если он не дойдет сегодня, то завтра для него не настанет.
И он не дошел.
Паломник не помнил, в какой момент отключился, но смутно припоминал чьи-то руки, шарящие по его телу, словно в поисках чего-то припрятанного под одеждой. В сухом бреду ему казалось, что это змеи, пытаются укрыться от палящего солнца.
В реальность Тигре начал возвращаться после того, как его лица коснулись брызги воды. А когда она же, проникнув сквозь преграду тонких губ, попала на язык, резко распахнул глаза и, словно очумевший, впился пальцами в тонкое запястье, поившего его мужчины. Тут же послышался смех сразу нескольких слабых голосов.
— Кои медвед! — сказал кто-то по-сербски, что означало «какой медведь».
Когда вода в металлической кружке закончилась, Тигре потряс головой, в попытке вернуть себе нормальное зрение, но уже в следующую секунду пожалел об этом. Его окружали изгои, а что такое изгои в новом образовавшемся мире? Это люди, которые не попали в оазисы после «падения неба», но каким-то образом выжили и смогли дать потомство. В течение всей жизни они ежедневно получали ощутимую дозу солнечной радиации, и их тела в последствии видоизменились.
На него смотрело три с половиной пары глаз. С половиной, потому что один глаз, поившего его изгоя отсутствовал, а вместо него зияла отвратительная дыра, даже не прикрытая повязкой, или чем-нибудь. Но глаз, то еще полбеды, а вот его челюсть… У мужчины не было кожи на губах и подбородке, из-за чего все имеющиеся в наличии зубы, можно было пересчитать без особого труда.
Словно желая испытать Тигре на стрессоустойчивость, мутант максимально близко навис над его лицом, но увидев, что тот никак не реагирует, удовлетворенно кашлянул и отошел. Теперь можно было рассмотреть особенности и других изгоев, но паломник, уже имевший дело с этой кастой, абстрагировал свое зрение, стараясь не цепляться взглядом за их изъяны.
— Само тречина клометар ние постигнут, — сказал один из них каким-то даже жизнерадостным тоном, — Только треть мили не дошел.
Тигре вымученно улыбнулся, зарядившись странной энергетикой этих людей. Уж если им все нипочем, то ему грех жаловаться на судьбу. Тем более, он жив.
— Если бы вы знали, как я рад видеть ваши уродливые рожи, — честно признался он, чем вызвал новую волну смеха, эхом разнесшуюся по развалинам бывшего магазина-заправки. Шутки про внешность уже давно воспринимались изгоями, как что-то само собой разумеющееся и обыденное, поэтому никому даже в голову не пришло обижаться.
— Спаваю, брата. Спи, брат. Да прибудет с тобой тень.
***

Сидя на одной из покосившихся каменных плит, припорошенных добрым слоем песка, Тигре мог видеть купол оазиса Цитадель. Он добрался. Конечно, не без помощи изгоев, поделившихся с ним своей едой и водой, добытой в экстремальных условиях, но те тоже получили кое-что взамен. Самое ценное и дефицитное, но не для тела, а для души – книги. Два томика, написанных человеком, чье имя нивелировалось со смертью последних знатоков литературы.
Паломник примерно подсчитал в голове, сколько часов еще займет остаток дороги. Желательно успеть до заката. Ночью, когда становится немного прохладнее, из недр земли вылезают твари, встреча с которыми может плохо кончиться даже для него. Днем же на поверхности земли могли хорошо себя чувствовать только скорпионы.
Говоря об этих очаровательных членистоногих, Тигре как раз наблюдал за одним из таких. Он сидел напротив, всего в метре, на другой плите, и, казалось, тоже наблюдал за человеком, вторгшимся на его территорию. Этот был небольшим, сантиметров десять в длину, и, скорей всего, не ядовитым. Светло-коричневый хитиновый панцирь поблескивал в сете солнца. Хвост, сложенный из пяти плотных сегментов плавно покачивался вперед-назад, точно маятник. Скорпион словно хотел загипнотизировать его, но с таким же успехом мог и сам уснуть, потому что мужчина привык часами сидеть неподвижно, как восковая фигура. На него смотрели четыре пары черных глаз-бусинок, одна из которых отличалась особой величиной. Клешенки то сжимались, то разжимались, напоминая какую-то игру в воображение.
Их невербальное общение длилось уже около получаса. За это время дневное светило стало еще ближе к горизонту.
Разводить костер в пустыне, все равно, что есть мороженое на Северном Полюсе, но жаренный скорпион, говорят, то еще лакомство. Конечно, без соответствующей приправы не то, но не носить же ее постоянно в кармане.
Горячий панцирь захрустел на зубах, и Тигре стал вспоминать, с какой едой в Крепости можно было бы это сравнить. Может быть, с сухарями? Или жаренным картофелем? Все же, ни то, ни другое не могло описать ни вкус, не ощущение на языке.
Паломник вынул из рюкзака потрепанную тетрадь, тоже дефицитную вещь, и огрызком угля написал «Наловить скорпионов для Салы».
На самом деле, он никогда не забывал о том, что собирался сделать, но оставить запись, было своего рода заклинанием. Как что-то, что он должен сделать любой ценой прежде, чем новый мир убьет его. Поэтому Тигре всегда тщательно выбирал, что записывать, а что просто оставить в голове.
Мужчина засыпал песком тлеющие угли и снова закинул рюкзак на спину. Больше отдыха не будет. Теперь прямо до ворот. И так уже много времени потеряно.
***
— …а потом эта тварь отрыгнула все, что сожрала за день, вместе с лейтенантом. Не знаю, что там у него было в карманах, но оно вызвало у бедняги несварения желудка.
— Наверно, обед, приготовленный его женой.
На блокпосту, в миле от Цитадели, уже который час снова и снова повторялись одни и те же истории, над которыми лениво смеялись солдафоны. На самом деле, блокпост – это только название группы из пяти человек, стерегущих границы оазиса. В их распоряжении имелся дышащий на ладан грузовик, нагруженный тонной огнестрельного железа, и старинный магнитофон, который уже давно перестал ловить сигнал, но еще был в состоянии воспроизводить музыку с кассет.
Идж сидел на раскладном стуле, закинув ноги на мешок с песком, и обмахивался кепкой. Парень не мог дождаться конца своей смены, чтобы вернуться под купол, где температура воздуха была почти вдвое ниже. Он в двадцатый раз за последние шестьдесят минут посмотрел на механические часы, после чего снова надел головной убор.
— Давайте понемногу сворачиваться. Скоро прибудут другие бездельники, — предложил он, на что остальные отреагировали с большим энтузиазмом. Но не успел Идж убрать ноги с импровизированного ограждения, как заметил краем глаза какую-то точку, спускающуюся вниз по дюне.
«Да чтоб тебя! Нельзя было уже десять минут подождать? — мысленно пожаловался он на судьбу, после чего попросил у одного из ребят бинокль.
— Что там? – спросил совсем еще молодой соплежуй, который толком стрелять не умел.
— Человек. Один.
— Один? – удивился юноша.
Услышав их разговор, трое других мужчин окружили командира, чтобы тоже посмотреть, но поскольку бинокль был один, они смотрели через прицелы винтовок.
На таком расстоянии паломник казался не больше термита. Его охровый палантин, раздувался от порывов горячего воздуха. Походка человека была тяжелая, но ритмичная. До самого блокпоста он ни разу не остановился, чтобы перевести дух.
— Держи его на прицеле, — сказал Идж солдату, которого знал дольше остальных.
Незнакомец остановился на расстоянии десяти метром от ограждения из мешков с песком и поднял руки. Теперь он совсем не казался крошечным. Напротив, это был настоящий Геракл почти на голову выше самого высокого из солдат. Нижняя часть его лица пряталась за платком, мокрым от пота. Из тени капюшона на них смотрели спокойные глаза кофейного цвета. В их уголках ветвились морщинки, появившиеся раньше времени из-за постоянной необходимости жмуриться.
— Кто такой? – спросил командир без обиняков.
Вместо ответа мужчина медленно запустил руку под одежду.
Послышался щелчок взведенного курка.
— Не стрелять! — скомандовал Идж.
Паломник вытащил сложенный лист бумаги и протянул ему.
Парень взял его, и ему хватило секунды, чтобы понять важность этого письма. В правом нижнем углу красовалась печать соседнего оазиса. Командир еще раз внимательно оглядел прибывшего, чувствуя себя как-то некомфортно рядом с ним. За спиной незнакомца помимо рюкзака имелось нечто вытянутой формы, замотанное в грубую мешковину и на вид тяжелое.
— Ты опоздал. После захода солнца впускать в Цитадель не велено, — пояснил солдат, — Я передам это.
— Мне нужно поговорить с вашим майордомом. Сегодня, — послышался глубокий и какой-то тягучий голос. Это были первые слова великана, услышанные Иджем.
— Комендантский час действует для всех и всегда, — лениво ответил он.
— Где прошлый командир этого блокпоста?
Парень не сразу понял, кого тот имел в виду, но потом до него дошло. Раньше он служил рядовым на северном блокпосту, но четыре месяца назад его перевели в западный. Причина: некомпетентность действующего командира.
Но прежде, чем Идж успел что-то ответить, все шестеро мужчин ощутили, что песок под ногами начинает волноваться, а земля вибрировать. Ощущения напоминали землетрясение, но это не сейсмически опасная зона. До ближайших гор сотни и сотни миль.
— Что это? – обеспокоенно спросил самый младший из солдат.
В следующую секунду командир приказал лезть на грузовик за пушками и занимать оборонные позиции. Пятеро мужчин засуетились. «Почему? Ведь ночь еще не наступила?» — вертелось у всех в голове.
Что касается паломника, он не сдвинулся с места. Не шелохнулся. Словно двигающийся песок был для него в порядке вещей.
— Так и будешь стоять? – спросил Идж, приглашая его укрыться за баррикадой.
Великан усмехнулся, глядя на их сооружение, но все же стал бок о бок с ребятами.
— Приготовиться! Скоро прибудет другая группа!
На расстоянии ста метров стала образовываться горочка из стекающего песка. Через несколько секунд такие горочки стали появляться повсюду в пределах видимости.
— Не стрелять, пока не покажутся головы!
Наконец, из песка показалось что-то длинное, закрученное и заостренное на конце.
Последовала автоматная очередь. Это был новичок. Пули не пробили панцирь существа.
— Я же сказал не стрелять! По-твоему это голова? – опешил Идж.
— Но… тогда что это? – спросил юноша с округлившимися от страха глазами.
— Это хвост, придурок!
Твари стали активнее вылезать на шум, и теперь можно было рассмотреть их полностью. На вид они очень напоминали скорпионов, только в десятки раз крупнее. Мутанты. Их так и назвали: «скорпилионы». Одна такая зверюшка величиной была чуть больше козы. К счастью, они были достаточно медлительны, чтобы перестрелять их с артиллерии.
Один из солдат уселся за пушку, а другой приготовился перезаряжать ее. Пустынную тишину нарушил шквал огня, не дававший тварям подобраться к блокпосту и, тем более, обойти его.
Тем временем паломник неспешными, но точными движениями размотал свое оружие. Что-то странное, но определенно крупнокалиберное. Идж никогда таких не видел. Мужчина перекинул через плечо толстый ремень, и пушка осталась висеть у него под рукой, как газонокосилка. Он, опершись второй рукой о мешки с песками, перескочил через ограждение и стал единичными и при этом неймоверно точными выстрелами косить скорпилионов. Если тем удавалось подобраться к нему, здоровяк, проявляю не свойственную его габаритам прыть, уклонялся от смертельно опасного жала и в буквальном смысле зарывал членистоногих в землю выстрелом впритык.
Идж настолько загляделся на движения этого чужака, что совсем забыл про свои обязанности и перестал отдавать приказы. Единственное, что он сделал, это поднял правую руку вверх, что означало: «прекратить огонь». Они ведь могли попасть в него.
Перейдя на винтовки, мало по малу солдаты истребляли мутантов, но одному все же удалось перебраться через ограждение. Запаниковавший новичок стал стрелять, куда попало: в хвост, в клешни, но не в голову. Игла прошила его насквозь. Кончик вышел с другой стороны, с него капала свежая кровь.
Командир и оставшиеся трое солдат разом стали стрелять по скрпилиону, пока тот не потерял равновесие и не осел со все еще нашампуринным пареньком.
Пока они разбирались с этим, Идж не заметил, как паломник перебил всех остальных. Теперь он стоял посреди двух десятков трупов и осматривал проделанную им работу. Пушка пускала белый дымок, словно победный сигнал.
— Не дурно, — пробормотал командир, вытирая пот с лица.
***
Паломник отыскал указанную палату и прислонился спиной к стене напротив, чувствуя, себя на пределе. Идж принес ему кофе в бумажном стаканчике. В Крепости люди даже не знали о существования этого напитка.
— Хлебни и взбодрись, — сказал командир и опустился в кресло.
Тигре опустошил стаканчик в несколько глотков, чем вызвала у нового товарища усмешку.
— Кто она тебе? – спросил тот, зевая.
— Мы служили в одном звене, — неохотно отозвался паломник.
Идж испытующе посмотрел на него, но, не уловив никаких эмоций, сдался.
— Ясно.
Из палаты вышла медсестра с металлической тележкой, забитой колбами, банками, и шприцами. Увидев мужчин, она не стала закрывать за собой дверь.
— Я буду ждать тебя здесь, — сказал командир.
Тигре какое-то время в нерешительности просто стоял у входа. Зачем-то постучал о дверной косяк, после чего шагнул в палату, заполненную приглушенным светом.
В перевернутой банке с надписью «Glucose» появлялись и лопались пузырьки воздуха. Такие же пузыри медленно плыли вверх по трубке, идущей от катетера.
Тигре опустился на табуретку рядом с койкой и сгорбился, сцепив пальцы в замок.
— Выглядишь уже лучше, — сказал мужчина, обращаясь к сухой, призрачно бледной фигуре. Тонкая белая простынь очерчивала выступающие края тазобедренной кости, острые колени и впалую грудную клетку. Все же, это лучше, чем год назад, когда на ее лице была кислородная маска, и дюжина трубок торчала из тела, словно воздушные корни.
Сала медленно повернула голову в его сторону, обнажив розовый шрам, тянувшийся от подбородка, по шее и уходивший под одежду. Девушка превратилась в поблекшую безжизненную картинку. Только малахит глаз не утратил своего былого лукавого блеска.
Не говоря ни слова, Сала протянула к нему дрожащую от слабости руку. Тигре взял ее в обе свои и ощутил холод, не обещающий ничего хорошего.
— Жаль, что судьба раскидала нас по разным оазисам, и я могу навещать тебя только раз в полгода, — озвучил он свои мысли.
— Ты устал, — отозвалась девушка, и было трудно понять: это вопрос, или утверждение. Ему показалось, что у Салы не осталось сил даже для разговоров, поэтому по сравнению с ней мужчина был полон жизни и энергии. Он ничего не ответил, но затем вдруг опомнился и полез в рюкзак. Тигре долго там рылся, а девушка наблюдала со слабым интересом.
Наконец, он нашел то, что искал. Это что-то было замотано в платок. Паломник развязал узелок и показал содержимое Сале. Она прищурилась.
— Что это?
— Скорпионы. Я их уже обжарил, поэтому…
Тигре с запозданием задумался, можно ли ей есть такое.
Девушка сперва молчала, но затем засмеялась одними плечами, не издав ни единого звука.
— Жаль я не видела, как ты их ловишь, — честно призналась она, но, вновь посерьезнев, добавила, — Я съем их. А если умру от этого, может, так даже лучше.
— Они не ядовитые, — возразил Тигре, помрачнев от ее слов, и переложил скорпионов на прикроватную тумбочку.
— Что тебя привело в Цитадель на этот раз? – вдруг спросила Сала, — Неужели желание навестить меня?
«Зачем ты так?» — огорченно подумал паломник.
— Крепость рушится. Мне приказали отправиться сюда за помощью.
Девушка задумчиво, едва заметно покачала головой.
— Тогда ты зря проделал весь этот путь. Когда все относительно хорошо, оазисы помогают друг другу. Но когда в одном из них беда, другой старается оказаться как можно дальше от этого. Не жди помощи от здешнего майордома. Оставайся здесь. Твой дом не спасти.
Слова Салы озвучили мысли Тигре, которые сопровождали его весь путь, но к которым он старался не прислушиваться.
— Та же судьба постигнет и Цитадель рано или поздно.
— Мы все только тем и занимаемся, что пытаемся отсрочить свою смерть. Посмотри на меня, Тигре. Я никогда не смогу снова встать на ноги, но мне не хватает духа прекратить свое существование и избавить других от заботы обо мне.
Еще одна серия слов, с которыми хотелось бы поспорить, но спорить не имело смысла. В этом вся Сала. Честная со всеми. Честная с собой.
— Останься в Цитадели со мной, — продолжила она, — Даже если это будет значить предательство. Я хочу еще немного помучить тебя своим существованием. К тому же, ты сам говорил, что любишь меня. Или такая я тебе больше не нужна?
Тигре откинулся на спинку стула, обдумывая ее слова. Она хорошо знала, за какие веревочки надо дергать, чтобы склонить его принять нужное ей решение. Хитрые уловки.
— Даже под капельницей ты все так же жестока ко мне, — усмехнулся паломник.
— А для тебя по-прежнему долг превыше всего, да?
Тигре встал, чтобы поцеловать ее в лоб, но застыл на секунду в раздумьи и робко поцеловал в бледные губы.
— Прощаешься? – догадалась Сала.
— Я приду завтра. Сегодня у меня еще есть дела здесь.
— Тогда желаю удачи с твоим планом.
Девушка закрыла глаза и сразу провалилась в сон. Этот разговор отнял у нее много сил.
***
Это было почти двадцать лет назад, когда внутренняя инфраструктура Крепости находилась на писке своего развития. Это был год, когда Крепость активно заключала союзы с другими оазисами. Это был день проведения конгресса с Цитаделью по поводу бурения новых скважин.
Отец настоял на том, чтобы Тигре присутствовал на этом собрании и учился ведению политических дел. Он искренне надеялся, что его сын в скором времени тоже войдет в Совет и обеспечит ему безбедную старость.
После того дня четырнадцатилетний рослый мальчик еще долго благодарил себя за послушание, потому что с тех пор он обрел для себя смысл всего, что делал в дальнейшем. По сути, он и стал паломником только ради того, чтобы иметь возможность наведываться в Цитадель и видеть внучку покойного уже майордома.
«Я не хочу быть здесь», — говорили сверкающие зеленью и обрамленные рядом черных ресниц глаза. Это была та зелень, по которой так тосковали старшие поколения. Глядя в них, можно было услышать шелест листвы, почувствовать запах свежести и прелой земли.
Девочку окружала свита из семи телохранителей, как в сказке про Белоснежку, но, не смотря на то, что они стояли к ней вплотную, она словно не замечала их присутствия. Ей действительно было плевать на этих взрослых и до крайности серьезных парней.
Словно почувствовав на себе пристальный взгляд Тигре, Белоснежка резко повернула голову в его сторону. Мальчик тут же почувствовал неловкость и поспешил отвернуться, сделать вид, что его очень интересует речь человека, выступающего за трибуной. Но когда он снова посмотрел на нее, она все еще глядела на него, как глядят люди, не стыдящиеся своего любопытства.
Утром следующего дня Тигре нашел под дверью своей квартиры, в которой жил сам с тринадцати лет, конверт из дорогой плотной бумаги. Недолго думая, он оторвал край и вынул письмо, в котором было написано:
«Я прячусь на территории центрального здания. Найди меня до захода солнца.
Сала»
Буквы имели характерную детскую округлость, но, тем не мене, каждая из них была выведена по всем правилам каллиграфии.
Тигре еще никогда так не торопился, как в тот день. Он облазил все, включая само здание и территорию вокруг, простирающуюся на триста метров в каждую сторону. Ему казалось, что он проходит своеобразное испытание, и мальчик отнесся к нему со всей серьезностью. Несколько раз Тигре спрашивал у прохожих, не видели ли они девочку, похожую на Белоснежку. Те в ответ улыбались от умиления и отрицательно качали головой.
Помимо времени, которое уже поджимало, Тигре беспокоила другая проблема. Она, должно быть, проголодалась, весь день просидев на одном месте. Мальчик нарвал яблок в общественном саду, самых красных, самых крупных, и все оставшееся время пробегал, держа их в охапку.
В конце концов, утратив надежду, он опустился на скамейку, чтобы перевести дух. Солнце начало сливаться с горизонтом, окрашивая город в оранжевые оттенки.
— Может она просто пошутила надо мной? – прошептал мальчик, глядя в небо.
— Это мне? – послышался щебет спереди, и Тигре уже инстинктивно знал, кому тот принадлежит.
Он резко опустил голову, и одно яблоко выпало из его рук, после чего покатилось прямо под ноги Белоснежке. Девочка подняла его, обтерла о пышную юбку и укусила.
— Я не нашел тебя, — огорченно сказал Тигре, на что она ему ответила:
— Дедушка говорит, чтобы заставить человека думать о чем-то ежеминутно, прикажи ему это найти.
Тогда в силу своего возраста Тигре не понял глубины этих слов, но он был счастлив, от того, что весь день все его мысли были поглощены чем-то прекрасным. Пожалуй, эти воспоминания были самыми ценными в его арсенале, самыми сладкими. В то же время они вызывали в груди ноющее ощущение тоски, как что-то, чего уже никогда не вернуть. Белоснежка превратилось в Спящую красавицу, и, к сожалению, на этом сказка заканчивается. Никакие поцелуи в мире не в силе сотворить чудо и исправить ошибки прошлого. Таков удел человеческий.
***
Сала оказалась права. Прорицательно права.
«У нас и так перенаселение, мы можем принять только главенствующие семьи. И мы не в силах починить ваш купол. Уже слишком поздно, — говорил местный майордом, взошедший на пост не так давно, — Но я слышал, так называемые изгои живут не так уж плохо и без него».
Так мог говорить только человек, который никогда не видел этих бродяг воочию.
— Ты уверена? Еще можешь передумать.
Тигре стоял у ворот оазиса Цитадель. Проходящие мимо люди, в том числе и солдаты, смотрели на него озадаченно. Многие перешептывались и останавливались, чтобы поглазеть.
— Уверена. Я не хочу доживать свои последние дни в городе, который предал мою семью. Они думают, я не знаю, кто убил дедушку…
Сала закашлялась. Каждое слово, словно отнимало секунды ее жизни.
Паломник держал ее на руках, легкую, как воздух, укутанную в ту самую белую простыню, словно в кокон. Ее отросшие черные волосы почти касались земли. На них собиралась пыль, вздымаемая шагами мужчины.
Стражи ворот смотрели на них с непониманием и в то же время с толикой сочувствия, будто перед ними стояли живые трупы. Но они не имели права не выпустить человека, желавшего по собственной воле покинуть оазис. Такая возможность давалась всем, но редко кто ею пользовался.
Огромные чугунные ставни открывались только когда должен был проехать транспорт, поэтому для них открыли неприметную, вырезанную в воротах дверь.
— Можешь взять внедорожник на северном блокпосту, я придумаю, что сказать начальству, — предложил Идж, провожавший их странную пару. На его лице была запечатлена скорбь, — Езжай в том же направлении, говорят, где-то там строится новый оазис. И не останавливайся ночью, сам знаешь, что может быть.
Тигре кивнул в ответ на его совет и перешагнул порог Цитадели, неся на руках самое ценное и самое беззащитное. Ему даже казалось, что он полюбил ее еще сильнее с тех пор, как она стала такой. Он осознал хрупкость человеческой жизни и тела. Осознал свое бессилие и бессмысленность многих вещей. Но он никогда не предаст те воспоминания о маленькой девочке, в чьих глазах отражалась зелень прошлого мира.
***
Когда под солнцем ядовитым родник родится ледяной,
Когда под тенью серо-бурой росток проснется молодой,
Когда земли углеподобной коснется босая стопа,
Тогда покинет город Крепость жарой томимая толпа.

Когда в ночь жаркую, тугую, гроза разбудит болтовней,
Когда зима сначала Север щедро укроет белизной,
Когда и осень в год счастливый плодами будет не скупа,
Тогда покинет город Крепость жарой гонимая толпа.

Когда отстроят мир понурый уже окрепшею рукой,
Когда обиды все забудут, рожденные дурной судьбой,
Когда душа к душе собрата уже не будет столь слепа,
Тогда покинет город Крепость жарой любимая толпа.