Сон во сне

Он бежал, сломя голову. Он ничего не разбирал, ни дороги, ни того, кто он, от кого бежит, и бежит ли он вообще. Вот он поднял голову, но тут же опустил – ему в лицо подул резкий ветер, который, как оказалось, всю дорогу дул навстречу.
Теперь бежать стало трудно, и он замедлился, а после остановился, и вовремя. Перед его ногами раскинулась пропасть, на другом конце которой ему кто-то бешено махал рукой и звал во всю глотку.
Он не то что не разобрал, он не мог разобрать, кто это был, ведь ветер все еще дул в глаза, режущим лезвием оцарапывая лицо. Пытаясь закрыться руками, он отступил на два шага назад от пропасти, радуясь, что ветер сам подгонял его назад, но спустя секунду тот дул уже в спину. Ветер даже не выл, он сплошным резким потоком двигал ошарашенного героя к пропасти. Сам парень не двигался, и не потому, что боялся слететь вниз, а только потому, что снова не мог – ветер двигал все его тело как смотритель простую статую в музее.
Теперь тому человеку, что на другой стороне, ветер дул в лицо, он упал на колени не переставая кричать, и жалобно протянул руку к герою без единого шанса дотянуться, ведь между ними было сто метров бездны, не меньше.
Когда герой почувствовал, что падает, он истерически стал пробовать нажать на монитор браслета у себя на тыльной стороне запястья, но тот уже давно отключился, а теперь и вообще под сильным потоком воздуха расстегнулся и полетел куда то вверх, ведь герой обгонял его в падении, имея большую массу тела.
Всё внутри сжалось, «пути к отступлению» больше не оказалось. Он напряг зрение, чтобы посмотреть вверх, и увидел то, чего не должен был. Любимый браслет, который ровно восемь раз спасал его жизнь, разлетелся на кусочки, и один из кусков больно врезался герою в бровь. Ловить его не было смысла, но, поддавшись инстинкту самосохранения, он перевернулся в воздухе и попытался поймать мамино сокровище.
Уже завидев вдалеке твердую землю, он отчего-то расплылся в улыбке – вот так вот, вот так смешно погибнет Фил Апраксин. Какой позор! До чего смехотворно! И до чего рано. Он успел уже восемь раз умереть, но всегда возвращался. И возвращался живым. Но сейчас!.. Идиотская лагуна, так же, как и его мания к сокровищам Мира! Пролетая эти несчастные последние метры, его разум будто умылся родниковой водой. Леденящей, но в то же время горячей для холодного лица и крови на нем. Зачем были все эти погони за чем-то большим? Чтобы погибнуть, думая о них? Вздор, лучше погибнуть, думая о… лучше не погибнуть.

Он спал и видел чудной сон. Он, весь в поту и крови, бродил по странному саду. В нем росли большие глаза на стебле, провожая его осторожные шаги взглядом; были огромные стены из баобабов, кроны которых Фил вообще не видел; росли ехидные скользкие мухоловки, каждая пережевывала откуда-то взявшуюся муху; медленно ползущие ветви серебристой лианы вмиг устлали землю морозными узорами, исчезнув; земля, заметьте, тоже была не простая – засохшая и грязно-бордовая; тут и там росли обычные полевки – ромашки, душица, зверобой, предавая этому месту кусочек здравого смысла; так же, как и глаза на стебле, в воздухе ощутимо повисло пространство, в упор глядя на гостя. Оно напряженно думало. Думал сейчас и Фил. Он осматривал всё это сумасшествие, и оно ему нравилось.
Возможно, вы, как и Фил, устали от этого… литературного описания, этих оборотов и одушевлений, но так оно и было, вам лучше просто поверить.
Двадцатисемилетний Апраксин ощущал себя возбужденным подростком, которого восхищали любые мелочи. Он озирался по сторонам, и в глазах всё больше рябило. Он попытался что-то сказать, но не слышал собственного голоса, и тогда закричал, но тоже ничего не врезалось в его слух.
Он вдруг увидел что-то еще, а именно себя. Маленького себя. Ну, относительно, конечно. На вид младшему Филу было лет 15, если не меньше.
Он уже не помнил себя двенадцать лет назад, но, завидев себя красивого, полного жизни паренька, он не смог сдержать слёз. Одна капля покатилась по грязной и залитой кровью щеке, оставляя за собой не менее грязный след.
Молодой Фил, завидев плачущего взросло парня, смутился:
— Что произошло? Вы кого-то ищите?
Уже вторая беззвучно выскользнула вслед за первой. С чего бы такие эмоции?
Но молодой Фил стал только еще усерднее рассматривать незнакомца и, заметив на нем свой любимый мамин браслет, машинально поднял свою кисть и схватился за него. Хотя это был один и тот же, только в разное время.
— Кто вы? – теперь эта фраза донеслась до ушей взрослого Фила будто эхом, но потом он понял, что это всего лишь дрожит голос у того Фила.
— Серьезно, ты же уже понял, зачем спрашивать?
Фил вытер слезы рукавом, отчего стал еще грязнее, да еще и с красным отливом. Он поднял руку с браслетом перед глазами юного Фила, чтобы тот сумел убедиться.
— Бред какой-то. Почему я такой… ты такой… господи! Что со мной… будет в будущем? Что со мной произойдёт? Почему вы… я так выгляжу?
Оба Фила выглядели сконфуженно. И немудрено!
— Это не бред, это сон, — сказал теперешний Фил, и его будто молния пронзила – он вспомнил, что ему в юношестве и правда снился неведомый парень, сказавший такую фразу, и теперь он чувствовал еще больший конфуз. Таких замешательств он еще не испытывал, и теперь предостерег юного себя:
— Я вспомнил, в твоём возрасте мне снился сон, — то есть тебе — что кто-то в нём сказал «Это не бред, это сон». И ты, то есть я, забуду все остальные детали сна, кроме этой фразы и моего очертания. Во дела, согласен? Ты потом даже не вспомнишь, что видел себя в будущем, пока не дорастешь до моего возраста, поэтому я тебе ничего не расскажу. Пусть жизнь сама обо всём позаботится. И знаешь, получается такой вечный временной водоворот, м?
— Но так нечестно! – в глазах юного Фила явно читалось разочарование от упущенного шанса увидеть своё будущее, — Я… мне… мне же очень интересно, поставь себя на моё место!
Закончив фразу, он окончательно запутался в «себя» и «моё», ведь он разговаривал сам с собой, но старше. Наш Фил неожиданно расхохотался:
— Не поверишь, но я даже был на твоём месте, и точно помню, что, даже если что-нибудь скажу, ты ничего не запомнишь.
Но тут внимание юного Фила привлекло что-то другое:
— А куда браслет… он же был на руке! Я сам видел! Но ты же его не трогал даже…
Взрослый Фил посмотрел себе на запястье – и правда. Оно было пустым, и он, как гром среди ясного неба, вспомнил, что браслет разнесло на части в пропасти.
— Да, возможно, это будет единственно, что я тебе скажу – я погибну, погибнет и мой браслет. То есть, что и произошло сейчас.
— Что? – ошалело моргнул юнец, — Почему так рано? Ты-то успел выполнить хотя бы половину всего, что задумал?
— Хм, наверное как раз половину и сделал. На самом деле совсем не то, что задумывал в юношестве.
Фил весело хмыкнул, но его молодой копии было не до смеха:
— Что!? Я сделал… я подал заявку в Лабораторию? Как не то?!.. Но я же не могу не подняться на… да ты шутишь?!
Но он уже стоял один-одинёшенек в этом странном саду, а взрослого Фила как не было. Только откуда-то издалека отдельными звуками прозвучал голос, будто удаляясь:
— …зорви эту ленту Мебиуса, Фил Апраксин. Исправь всё. Сделай по-сво…
Парень попытался крикнуть, но, не услышав собственного голоса, принялся «рвать и метать», и первое, что попалось ему под руку, это, конечно, растительность. Ему не было никакого дела до нее, и не было теперь и до себя самого.

Пятнадцатилетний Фил вздрогнул, будто от удара тока, и понял, что одеяло лежит, забытое, на полу, а подушка вывернута из наволочки и так и норовит тоже соскользнуть на пол. А еще он понял, что только что во сне увидел свою смерть. Хотя может, и не ее? Уже ничего не вспоминалось. Там же был еще второй сон, или это сон во сне? Какой-то человек, почему-то очень знакомый, говорил ему про смерть браслета или что-то в этом роде…
Вытерев дрожащей рукой лицо и шею от холодного пота, он невольно глянул на браслет, неизменно болтающийся у него на руке.