Тридцать три

Шестой рассказ «Тридцать семь»
в одиннадцатую небылицу-повесть «Выбор»
для новой книги: «И снова… странности»
в продолжение книги 2019 года: «Неслучайные странности»

«Выдумка вдруг может статься… правдой,
а непререкаемая истина – вымыслом»
(из чьих-то притчей, кажется)

«…он просто от «нечеГО Делать» пьёт звуков микстуру…»
(Михаил Кульков «Музыкальная шкатулка»)

…
– Ну, положим… – мягко останавливаю, – за себя, то есть свое тело, я всё решил сам… в здравом уме и живой памяти. Помнишь…

«…
Темно. Тихо… Тепло!
Снова что-то неторопливо движется, переваливается, скрипит где-то рядом со мной, а я по-прежнему падаю куда-то вниз в пропасть… в бездну… в никуда. Ветер – прохладный, ровный, приятный! – всё так же ласково обволакивает снизу вверх – или сверху вниз? – впрочем, это неважно! Здесь, то есть Тут нет ни низа, ни верха, ни прошлого, ни будущего. Тут всё, кроме, пожалуй, Времени, абсолютно. И это Всё легко можно вернуть обратно или запустить в будущее с самого начала, что б, при необходимости, переоценить свершившееся в Нём – переоценить, но не изменить, потому как Всё абсолютно.
Эх!
Снова этот славный… удивительно-смешной нелепый сон, который приходит ко мне с завидной регулярностью вот уже на протяжении последних пятидесяти шести лет. Впервые он, кажется, появился в юности аккурат после нашего с тобой знакомства. С тех пор он не покидал меня, нас, каждый раз, заставая нас врасплох.
А ТЕПЕРЬ?
– А теперь… кажется, действительно… Всё! – слышу свой едва узнаваемый глухой голос.
– Кто этот Всё? – ожидаемо переливается в ответ весёлый звон колокольчика.
– Кто? Причем здесь кто? Всё – это…
– Начало, – чувствую застрявшую где-то между сердцем и головой его, не произнесённую ещё мысль.
– Начало?!.. – кричу радостно и возбуждённо, задрав голову вверх, в поисках хотя б чего-нибудь. – ЛУЧАНИЕ – это снова ты?.. Ты!..
– Вспомнил? – тепло и уютно что-то или даже кто-то шелестит во мне.
– Здравствуй, Лучание, мне, кажется, я всегда знал тебя, – мысленно отвечаю, – и никогда не забывал.
– Ну конечно, – просто согласились со мной, – ведь я – это и ты… тоже.
– Лучание, но почему я снова лечу, па-да-ю, – по слогам, словно убеждая себя в реальности происходящего, думаю ему навстречу.
– Па-да-ешь? – как и в прошлый раз по слогам с лёгкоё иронией звенит голос внутри меня. – Может, всё-таки взлетаешь?
– Взле-та-ю – невольно подаюсь вперед. – Там… солнце?!
Откуда оно тут? Впрочем, какая разница, так хочется видеть его вновь, ведь я так люблю солнце! И оно, похоже, тоже смотрит на меня. Оно весело смотрит на меня своим рыжим земным слепящим светом, греет и ласково давит, да так, что, не выдержав его плотного луча, я падаю, как и в прошлый раз, на пятую точку и хохочу, хохочу навстречу невыносимому плотному потоку.
Боже ж ты мой, как всё-таки хорошо и радостно, когда просто-напросто светит солнце, когда всего-то есть Свет и надежда на Него, вера, любовь.
– У-ди-ви-тель-но, – волнуется малиновое эхо, – это действительно… оно, но его Тут… не должно быть. Что-то случилось, ведь так не бывает!
– Бывает, бы-ва-ет, – шепчу по слогам навстречу солнечным лучам, радуясь им и этому бескрайнему простору, вдруг вновь открывшемуся передо мной, – я вижу, чувствую и даже слышу его.
Трава, какая высокая мягкая трава? По самые, как там: «…в общем, вам по пояс будет…». А кузнечики? Как они живо стрекочут тут, волнуют, зовут? Их сотни, тысячи, они тянут на все лады, да так, что память подпевает им в такт голосом смешного Незнайки: «… в траве сидел кузнечик». А ветер, ветер? Тот самый – бескрайний, всепоглощающий и всезнающий ветер-поток мыслей моих, наших, живых.
– Да-да, это очень удивительно, но и я тоже… всё это чувствую, слышу, – дивится со мной вместе Лучание, цитируя, как и в прошлый раз, известный монолог Уолта Уитмена. – «…Ребёнок сказал: «Что такое трава?» – и принёс мне полные горсти травы. Что мог ответить ребенку? Я знаю не больше его, что такое трава. Может быть, это флаг моих чувств, сотканных из зелёной материи – цвета надежды. Или, может быть, это платочек от Бога, надушенный, нарочно брошенный нам на память, в подарок… Или, может быть, трава сама есть ребенок… И, может быть, означает: «Произрастай везде, где придётся» …».
– И, может быть, – продолжает, обращаясь уже ко мне, – это всё… вокруг нас, действительно, означает: «Произрастай везде, где придётся…», где можно, а особенно, там, где нельзя и тебе воздастся за это жизнелюбие, желать быть, во что бы то ни стало и несмотря, ни на что.
– Постой Лучание, скажи мне, пожалуйста, почему тебя нет на этот раз там, на солнце?..
– Это-то, как раз, понятно, – торжественно разливается внутри меня нечто, – ты ведь и сам уже догадался.
– Пожалуй, – легко соглашаюсь.
– И к тому же, теперь тебе незачем видеть меня, ведь…
– Чувствую тебя в себе, – неожиданно пугаюсь его полному пониманию с полуслова. – Но ты знаешь, – ухожу от неприятной мысли, – мне кажется, что из-за солнца, сквозь солнце, словно через какое-то зеркало-проводник, кто-то смотрит прямо сюда, на меня… На меня ли?
– А сам, как думаешь?
– Думаю, всё же на меня, – радуюсь открытию, – а иначе я бы этого не почувствовал. Но вот кто это?
– Не узнаешь? – совершенно отчётливо улыбается мне.
– Да неужели это… – предательски дрожит мысль у горла. – Так вот значит, почему солнце вновь появилось здесь, «тут», со мной… нами.
– Именно, – кажется, виновато улыбается невидимое эхо. – Она… там… за ним… за мной.
– Так значит, ты есть наш проводник?
– Она что-то спрашивает тебя, – видно, засмущавшись, не отвечает.
– Что? – всматриваюсь… сквозь его солнечный поток счастья.
– Не знаю… – вздыхает. – Она, всё-таки не совсем «тут» в отличие от тебя. Она, кажется, что-то должна решить.
– Я понял, понял, – радуюсь, вдруг сам, услышав её голос, твой. – Я согласен, согласен, не сомневайся, – кричу ей сквозь моё солнечное пространство и время, которое всегда и везде, если этого действительно сильно захотеть, относительно.
Светло. Спокойно… Солнечно!
Оно по-прежнему глядит на меня своим рыжим, земным, прозрачно-ласковым светом из-за края… неизвестности, да так ярко и сильно, что я, не выдержав его плотного луча, по-прежнему сижу, плюхнувшись несколько мгновений назад на свою…
А вот и в правду… на что?
Вот уж, действительно, это Тут… совершенно неважно… ТЕПЕРЬ…».

…И тут вдруг совершенно неожиданно от переполнения чувств и тревожных мыслей я плюхаюсь прямо на голый асфальт «здесь», перед открытой настежь гостиницей на свою… новую пятую точку. А вслед за мной вполне ожидаемо, что совершенно необычно для 2057 года, на меня валится совсем ещё юная и почти незнакомая девчушка, моя жена, пытаясь удержать меня…
И сотни, нет – тысячи, кузнечиков из шелестящего рядом миллионами листьев деревьев Массандровского сада обрушивают на нас своё неподражаемое многоголосье из-за солнечного бескрайнего пространства новой неизвестности прямо здесь и сейчас.
И ветер… всепоглощающий и всезнающий мысли ветер, поселившийся где-то там, в «тут», за краем земного воображения, треплет наши с ней, тобой, густые не истрепанные ещё земным коварством абсолютного времени кудри.
И так хорошо нам вдвоём!
– Ты в порядке, – молчит моё земное Лучание, заглядывая мне в глаза.
– В полном, – молчу навстречу её распахнутых глаз. – Мы же «здесь» с тобой… вдвоём.
Вокруг уже давно никто не обращает на нас никакого внимания, словно и нет здесь никого вовсе. Для них мы всего-то обычный электронный глюк конца восьмидесятых двадцать первого века, Бог весть, как попавшего сюда, и кто знает, может быть, так всё и есть, будет, на самом деле там, в том не таком уж и далёком… 2057 году.
– Вдвоём… – задумчиво кивает она.
– А значит вместе… вдвоем и решились на участие в этой авантюре, – восхищённо смотрю в её родные с янтарными крапинками глаза.
– Вместе… – улыбаясь, вторит Малышка.
– Вот только никак не могу взять в толк, как они умудрились заранее, за много лет до того, узнать про это наше с тобой решение?
– С чего ты решил, что они знали?
– Так ведь у них, получается, уже были готовы наши с тобой клоны, – невольно с опаской смотрю и… трогаю своё тело, – выращенные до возраста…
– Нет-нет! – мысленно перебивает она. – Они готовили их, – смущается, – то есть… нас, всего три месяца.
– Как так?.. – вскидываю брови. – Так и сколько им… то есть нам теперь… лет?
– Тебе – двадцать… – считает, – два месяца и… шесть дней.
– Ничего себе!.. – пугаюсь.
Мы легко вскакиваем на ноги.
Два синих тряпочных походных чемодана из прошлого века стоят рядом с нами, – видно водитель выставил их из багажного отделения, – а след электробуса давно простыл, видно ушел на стоянку.
Взгляд мой трусливо падает на мои чистые неизрезанные шрамами и морщинами руки, крепкие ноги, на некогда любимые белые джинсовые брюки в обтяжку и… внушительный живой упругий… – ну, в общем, вам по пояс будет! – молодцевато угадывающийся в них.
– Ничего себе! – повторяю уже вслух. – Но как?.. Как это-то возможно?
– Говорят, – ласково улыбается, – теперь генетики любую плоть с помощью нано-технологий и современных 4Д-принтеров могут в считанные мгновения вырастить.
– Зачем?
– Для получения, к примеру, необходимых для оригинала внутренних органов, ведь нет ничего лучше для любого организма, чем клонированные собственные запасные части.
– Пожалуй, – соглашаюсь, – как для души запасного собственного тела целиком… – дивлюсь полученному выводу и, пожалуй, впервые внимательно, озорно с желанием, как бывало не в далёком, кстати, прошлом, до попадания пару лет назад в тот экспериментальный центр, смотрю на неё. – Скажи, а сколько лет тебе сейчас?..
– Кажется, – начинает считать, – восемнадцать…
– Лет и пятнадцать дней!.. – перебив, улыбаюсь ей.
– Ты догадался!
– Конечно! – мысленно кричу от счастья. – Это же наш с тобой день, тринадцатого октября 1985 года, когда мы впервые увидели друг друга.
– В тот день…
– Ты дала мне свой телефонный номер, – не выдержав, снова перебиваю, – который разбудил наше с тобой подсознание ТЕПЕРЬ, – безудержно радуясь, неожиданно, как тогда, прежде, подхватываю её лёгкое, словно пушинка тело, на руки и кружусь в волшебном Севастопольском вальсе нашего с ней Зала Революции в старейшем военно-морском училище.
– Именно так, – улыбается жена.
– Но что, что так тревожит тебя, Малыш, теперь, когда выбор уже сделан и мы… здесь и сейчас вдвоём.
– Понимаешь, – молчит, вжавшись в меня, – профессор говорил, что любой рассудок в отличие от рождённого им сознания, накапливающего свои собственные впечатления, память, никому и никогда не подвластен…
– И что это значит?
– Лишь одно, – поднимает голову, – он в будущем не предсказуем и в любой момент способен изменить своё восприятие окружающей действительности, проще говоря, своё сознание, наше с тобой сознание, дать другие ценностные установки, если что-то в нём ему вдруг покажется ненужным, нерациональным
– А память? – пугаюсь вместе с ней. – Как же наша память?.. Мы будем помнить всё это: друг друга и свои прежние тела, нашу встречу, жизнь.
– Наша память теперь – это лишь микроскопическая железка, нано-чип, – непроизвольно трогает родинку слева на подбородке, – который пока лишь даёт возможность головному мозгу черпать оттуда нужную информацию.
– Если он посчитает это необходимым? – уточняю.
– Вот именно, – печально улыбается. – Нашим рассудкам ещё только предстоит познакомиться, и совершенно неизвестно согласятся ли они принять моё решение, начать всё сначала.
– Наше решение, – одними глазами поправляю её. – Наш с тобой общий выбор!
– Пусть так,– благодарно молчит жена. – Но они, наши клоны, просто-напросто могут не признать нашу с тобой прошлую память и всё-всё решить по-своему.
– Как это?
– А вот так!.. Как не крути, но материя-то всё же первична, головной мозг главнее сознания и всегда по-своему создаёт для неё свою реальность, вплоть до того, что вообще может выключить… её.
– Что… выключить?
– Реальность!
– Кому?
– Нашим блуждающим невесть где душам.
– Ну-у, – смеюсь, крепко прижав её к себе, – это теперь не наша с тобой проблема.
– Как… не наша?.. – молча кричит глазами. – Как ты не понимаешь что…
– А так, – мысленно успокаиваю её своим безудержным беззаботным смехом навстречу. – Наши с тобой души, если ты не заметила, уже давно здесь, мы справились с этим, как только вспомнили твой телефон, и никто, слышишь, никто и никогда больше в этом мире, даже эти наши с тобой новые непознанные ещё нами рассудки, не смогут их ТЕПЕРЬ разлучить.
Больше совершенно не сдерживая себя, свои чувства, двумя руками беру её за белокурую голову и нежно долго целебно целую прямо в юные ещё никем и никогда не целованные губы, точно так же, как это делал когда-то давно, в середине восьмидесятых, на следующий день после знакомства у подъезда её дома. А когда мы, наконец, отрываемся…. друг от друга, оказывается, солнце уже нырнуло за вечный трезубец Ай-Петри…

Автор благодарит критика (ЕМЮ) за оказанную помощь, а также приносит свои извинения за возможное совпадение диалогов, потому как рассказ является художественным и, безусловно, вымышленным, хотя и подслушан в разговоре…
Да и этот рассказ-черновик – всего лишь рукопись, набросок, в нём вероятней всего масса стилистических и орфографических ошибок, при нахождении которых автор, принеся в очередной раз свои извинения за неудобство перед скрупулезными лингвистами, просит направить их администратору группы «Питер из окна автомобиля», на любой удобной Вам платформе (ВК, ОК, ФБ), для исправления, либо оставить их прямо под текстом.
Спасибо за внимание и сопереживание.
10.10.2021г.