Трещина (Глава 8)

Домишко из обожженной Сэром глины треснул у основания в метре от входной деревянной двери. От внезапного толчка женщина и ее дети погодки мальчик и девочка лет пяти и шести, могли бы упасть с кроватей, если бы спали на них и если бы те у них были. Наверняка грохнулась бы и мебель, побилась бы посуда в шкафах, если бы это всё имелось в хозяйстве. Семья спала на полу прижавшись друг к другу — мать в центре, дети по бокам от нее. На каких-то тряпках напоминавших матрасы. Укрываясь болотного цвета одеялом.

Все трое проснулись от мощного толчка испод пола и от шума наполнившего единственную комнату. Девочка насупила темные сросшиеся бровки собираясь захныкать. Восстав головкой и плечиками над матерью она как будто ждала объяснения происходящему и угрожала разрыдаться если тут же не успокоят. Возможно непонятный гул сбил ее с толку и прислушиваясь к нему она отвлеклась. И уже забыла что хотела по началу.

Светловолосый мальчишка до этого лежавший на животе и головой под подушкой, всклокоченный приподнялся на локтях и тоже смотрел на мать удивленно. Женщина замерла уставившись в потолок тяжелым от недосыпа взглядом, боясь пошевелиться, с недоумением соображая от чего бы это она могла проснуться с такой тревогой в сердце. Погас огонь в печке? Нет. Да и как бы он погас если она недавно подбросила дров. Теперь они только разгорелись. Из открытого очага, который с натяжкой можно назвать камином, щедро выплескивались тепло и свет.

— Неужели я что-то забыла сделать с вечера? А убрала ли я похлебку в подпол? Не дай бог прокиснет… Да нет, мы же всё съели за ужином… Ничего не прокиснет, потому что ничего нет… Конечно это меня беспокоит, ведь чем-то нужно кормить детей… Еще рано думать об этом, еще можно поспать… — отяжелевшие веки сомкнулись и тут же распахнулись вновь. — Что гудит?!

Женщина поворочала головой, посмотрела сначала на мальчика потом на девочку с раскрытыми ртами слушавших странный скрежет.

Скрежет усилился добавился вой…

Огонь в камине словно взбесился, словно ожили поленца и корчились от мук. Пламя дрожало словно толстяк в хохоте. Всеми жирными телесами.

Носившиеся по дому тени оседая на детях показались ей пятнами грязи:

— Какие они у меня чумазые. Будто сажей умывались. Да и рубашонки надо постирать.

Гул не с чем было сравнить. Он как будто везде. И в комнате и на улице. И под ралой и в небе. И в раю и в аду. И внутри тебя… Голос Бога?! Планеты?! Да-а! Это Рала! Это ее голос!

Шарахнулись тени вправо, вверх, влево, вниз. И словно ударило во Вселенский колокол, выбивая из тел сознание и дух. Мир шатался. Трещина в стене расширялась на глазах. Только сейчас семья заметила ее, глядя на нее как на сыпавшую чешуей змею ползущую к потолку…

Трещина увеличилась в толщину ладони и остановилась. И всё прекратилась — дрожь и гул. Тишина разорвалась как снаряд и души контузило страхом. Хозяйка села на подстилке, кинувшиеся к ней дети разрыдались, что есть мочи.

— Ну-ну, всю ночнушку мне измочите и стирать не придется. — обнимала она детей. — Всё прошло. А дыру заделаем днем. Холодно? Дует? Сейчас я ее чем-нибудь заткну.

Дети перестали плакать и согласно закивали серой и белой маковками своих детских голов. Девочка и мальчик успокоились, и даже не всхлипывали, но всё равно не отпускали мать, крепче прижимаясь к ней. На трещину они не смотрели…

И вдруг раздался такой оглушительный треск, что от его громкости свет превратился во тьму. В ту же секунду через глинобитную лесную деревеньку пролег громадный разлом, на дне которого клокотала красно-оранжевая кровь Ралы. Расширяясь, разлом устремился за горизонт…

Разлом можно было сравнить с разваливавшейся от сабельного удара раной. А планета выглядела как чья-то разрубленная пополам голова…