Сто восемьдесят один

Седьмой рассказ: «Сто восемьдесят один»
в одиннадцатую небылицу-повесть «Выбор»
для новой книги: «И снова… странности»
в продолжение книги 2019 года: «Неслучайные странности»

«Выдумка вдруг может статься… правдой,
а непререкаемая истина – вымыслом»
(из чьих-то притчей, кажется)

«…он просто от «нечеГО Делать» пьёт звуков микстуру…»

…оказывается, солнце уже нырнуло за вечный трезубец Ай-Петри…

«…И если вдруг твой первый день отпуска совпадает с днём начала давно запланированного путешествия, то хочешь ты того или нет, в этот день, а, может, даже и чуть раньше, накануне, внутри тебя обязательно появится, забытая за долгие месяцы повседневности, некая детская мелодия счастья.
И вот ты обескураженная и обессиленная, услышав её, почему-то вдруг пугаешься и бежишь, куда глаза глядят, не зная, что такое вдруг стряслось с тобой.
Ты просто знай, это всего лишь проснулось твоё сердце, точней рассудок, твоё новое подсознание, соскучившееся за долгую-долгую ночь по светлому-светлому дню, или вовсе не знавшее его прежде. Оно обязательно очнётся – жди! – и скажет тебе, твоему удивлённому сознанию: «Посмотри, как хорошо!..».
А и, правда, Господи, как хорошо!
Номер Интуриста прекрасен: просторная спальня, приличная гостиная, ванна-джакузи, а главное огромный, как целая терраса на твоей даче, балкон. Виды из окна потрясают! Слева с высоты полёта вездесущих чаек разливается бескрайнее синее море. Справа, превращая шестнадцатиэтажное строение в спичечный коробок, вплотную подступают уходящие в небо горы, одетые кое-где в белые меховые шапки. А внизу, прямо под балконом на десятки километров вокруг отеля шумит зелёное поле южного полудикого сада. А в нём сквозь огромные вечнозелёные лапы местных сакральных сосен и кедров выглядывают «остроконечные реснички» весёлых кипарисов, чуть в сторонке стоят растрепы-лиственницы и строгие многовековые платаны, эвкалипты, дубы. На ухоженных солнечных полянах ровными рядами выстраиваются вечнозелёные пальмы, а вдоль центральных аллей в разные стороны разбегаются коротко подстриженные кусты самшита, можжевельника, лавра. Но главной достопримечательностью гостиничного сада являются, конечно же, вечно цветущие заросли роз, разросшиеся здесь повсеместно и излучающие даже теперь, в конце зимы волшебный запах на многие-многие километры и вверх, и вниз, и в стороны.
Во всяком случае, здесь, у тебя на балконе 10 этажа от него нет никакого спаса!
Тут же на стеклянном столике в ведре со льдом томится темная бутылка настоящего красного игристого брюта Массандры, выдержанного положенных пять лет и подаренного отелем по случаю твоего приезда. Рядом – два играющих на солнце хрустальных бокала и огромная чаша с теплыми спелыми апельсинами, персиками, виноградом.
Волшебный день, кажется, длится вечно.
Солнце, едва коснувшись края горы, уже через минуту гаснет, оставляя причудливые алые полосы на изрешеченном облаками небе. В парке один за другим зажигаются ласковые желтые фонарики, мягко освещающие центральные аллеи, оживают разноцветные огни-гирлянды, прожектора, подсвечивающие стволы и кроны деревьев, старый фонтан, открытый амфитеатр, создавая огромное причудливое царство разноцветных теней и света.
Жизнь, поистине, прекрасная штука!
И она у тебя есть… прямо здесь и сейчас, нужно лишь позволить себе немного труда, чтобы заметить это.
И вот ты… мокрая с головы до пят выходишь из ванной комнаты, в чём мать родила, и видишь, как на фоне сгущающихся южных сумерек в знакомых только тебе одной трусах-парашютах на огромном балконе, несмотря на вечернюю прохладу февраля, стоит… он, глубоко задумавшись о чём-то очень важном, и глядя куда-то далеко-далеко.
Эти его безразмерные старомодные семейники сквозь звуки и запахи догорающего в горах заката на его угловатых мальчишеских, ещё совсем даже не округлившихся до привычных размеров бедрах, неожиданно парализуют тебя, сладостно притягивая и будоража что-то внутри тебя. И тут, вдруг, поддавшись этой непознанной ещё твоим новым рассудком волне, ты, совершенно не смущаясь своей наготы, вплываешь в ночную музыку балкона.
Теплая мягкая нежная, как у младенца, без единой шершавенки и царапинки, кожа его вздрагивает и мурашится от неожиданного прикосновения твоих воздушных пальчиков.
Смешные парашюты легко и податливо падают вниз к его ногам, растворясь в темноте тёплого кафеля, и ты больше не сдерживая себя, прижимаешься…
…
Хорошо, Господи, как хорошо!
Жизнь, кажется, действительно налаживается.
Нет… Она просто всегда прекрасна, всегда, особенно когда только-только начинается.
Кто знает, что там… – впереди иль позади – это уж, как считать! – ждёт их?
Да это, пожалуй, и неважно где, да и в каком виде, главное – что вместе!
Главное, что так будет… ВСЕГДА!
И это вовсе не какой-то там иерархический инстинкт продолжения рода, как считают многие учёные мудрецы, просто «человеку нужен человек!» – так есть и будет! – любимый человек, и ради этого стоит жить, Жить, несмотря ни на что… и во чтобы-то ни стало.
А раз так, то за это – за любовь! – и следует поднять всем нам свой третий тост на всех застольях этого и, не только этого, Мира.
За любовь, господа-товарищи!..
Мы теперь все господа, но всё ж немножко ещё и товарищи!
За любовь… всепоглощающую, всепобеждающую и всепрощающую!
За любовь, ура-а-а.
Хорошо, Господи, как же всё-таки хорошо… жить.
Хвала Тебе!
Да и пусть будет так… всегда и… у всех.
Аминь…».

…
– Но… как же ты не поймёшь Феликс? – лишь чуть освободившись из моих объятий тянет своё Малышка. – Ведь профессор чётко предупредил меня, что живой головной мозг наших клонов… рано или поздно сформирует свою собственную базу данных – память, свои условные и безусловные рефлексы, и тогда…
– Ты опять?.. – лукаво улыбаясь, тяну её обратно к себе.
– Опять!.. – хмуря брови, упрямо кивает. – Пойми ты, наконец, как только он обретёт себя – наше прошлое исчезнет. Мы с тобой исчезнем.
– Да неужели? – беспечно жму плечами и ласково тяну её к себе.
– Наша с тобой память – только наша, – продолжает беспокоиться она, – это вовсе не его жизнь, не его знания. Хотя, возможно, они и останутся с ним, в нём… где-то там внутри, но для себя наш рассудок совершенно точно сформирует своё собственное другое новое мышление, сознание, блокировав ему вход к прошлым знаниям в наших с тобой чудо чипах.
– Зачем ему, точней им это надо?
– Ну-у, – тянет, задумавшись, – не знаю. Профессор говорил, мол, головной мозг всегда стремится устранить любые возникающие в его работе противоречия и неудобства со своим сознанием, путём создания для него своей собственной, зачастую ничего не имеющей общего с окружающей средой, реальности.
– Малыш, ты о чем? – снова ласково тяну её к себе в объятия.
– Да, всё о том, – по-прежнему, поджав губы, озабочено молчит моя Малышка. – Что наша с тобой память вот-вот исчезнет «тут» и, возможно, появится там, в нашем реальном «здесь» возле своего собственного постаревшего подсознания.
– Зачем?
– Чтоб… завершить свой Путь, наверно, в нём… до самого конца.
– Но… снова всё повторится?
– Что?
– Ну-у, – лукаво подмигнув, молчу ей в глаза, – как ты считаешь, что станет в этот момент тут… с ними?
– Не знаю, – жмёт плечами. – Но это, видимо, – молчит неуверенно, – будем уже не мы.
– Малыш, иди-ка лучше мне, – улыбаюсь навстречу. – Я не знаю и не хочу знать, что тебе наговорил твой профессор…
– Да, но…
– И никаких… но!.. Что, вообще, твой профессор может знать… о нас с тобой?.. Что ему может быть известно о нашем с тобой… Лучание?..
Глаза её ширятся, в них ещё мелькает неуместный страх и сомненье, но уже секунду спустя, забыв обо всем на Свете, они исчезают, закрываются, тают, и она снова жмется ко мне всем своим невообразимым невозможно-родным юным телом прямо здесь и сейчас на нашем замечательном ночном балконе-террасе. И в тот же миг наши, Бог знает что… или кто: души, сознания, мышления – неважно! – воспарив в небо над ними, нашими слившими воедино клонами, над парком и всем этим чудесным уголком Земли, продолжили вести свой неспешный разговор, взявшись за руки и глядя друг в друга, о сути… Мироздания.
– Ты не заметила, – смотрю, не отрываясь, – нам с тобой уже давно не нужны ни наши нано-чипы, ни биопроцессоры.
– Как это… не нужны?
– Наша память каким-то чудом живёт уже и без них, а мы с тобой – в ней, говорим и чувствуем друг друга, не используя ни голоса, ни слуха, ни зрения наших новых замечательных бионосителей.
– Ты уверен, – кажется, вскидывает брови, удивлённо глядя по сторонам.
– Конечно, – радуюсь вместе с ней. – Смотри, всё вокруг мы видим и чувствуем сразу и одновременно, даже не глядя туда.
– Тогда, выходит, мы с тобой стали… телепатами!
– Не совсем, – смеюсь.
– А кем?
– Мы – Лучание!
– Лучание?
– Ну, конечно, – молчу. – Ты же сама всё видела, как там, что «не тут и не здесь», появилось наше с тобой… Лучание, через которое мы ТЕПЕРЬ всегда сможем говорить друг с другом напрямую без чипов и клонов. А значит никакой головной мозг, подсознание, рассудок, да вообще ничто и никто на Свете не сможет выключить нашу с тобой память, Память, Истину, Закон. И никакой профессор нам больше не указ.
– Но всё-таки, всё-таки, что-то он, точней они, наши, как ты говоришь, биопроцессоры, смогут сделать без нас, – выдыхает Малышка, – без нашего с тобой ведома.
– Конечно, – задумываюсь вслед за ней, – ведь это и их… жизнь.
– И что же?
– Добровольно и радостью принять наши с тобой души, память, – улыбаюсь ей, – как свою собственность. К тому же она, кажется, не так уж и плоха, чтоб её забывать.
– Да уж, – радуется она, – есть что вспомнить.
– Вот именно, – мысленно прижимаю её к себе. – Зачем им забывать нас с тобой.
– Послушай, – огорчается, – если у нас с тобой уже есть Лучание там, значит их, ну-у, – тянет, – то есть, нас тех, старых, уже… нет в клинике.
– Пожалуй, – легко соглашаюсь.
– Мы должны, – волнуется, – вернуться.
– Зачем? – волнуюсь навстречу.
– Ну, как же, как?.. Чтобы похоронить их… нас.
– Ни в коем случае! Их, – смущаюсь, – нас… есть кому проводить. Мы с тобой там, что «здесь», ТЕПЕРЬ лишние. Ненужно испытывать терпение Времени – здесь на Земле оно абсолютно, у него нет обратного движения.
– Но ведь это не отменяет возможности нам увидеть их…
– Конечно, – соглашаюсь, – но кто знает, доставит ли это ныне нам с тобой удовольствие.
– В общем, – смотрит печально, что-то припомнив из прошлого, – не хочешь слышать ответа, – не спрашивай.
– Конечно, – мысленно киваю, плавно возвращаясь вместе с ней на нашу террасу.
А там, там, то есть, где «тут», наши новые, как и должно быть, главенствующие в обычной земной жизни над нашими сознаниями, живые тела неистово… впервые познают друг друга.
– Смотри, а им, кажется, нравится, – молчит моя Малышка.
– Я ни секунды не сомневался в этом.
– Ты представляешь, – лукаво смотрит своими карамельными глазами, – а я всё это чувствую прямо сейчас.
– Ну, конечно, – мысленно хохочу ей навстречу, – и я тоже.
И мы валимся обратно в них, в себя, воссоединяясь со своими новыми молодыми замечательными бионосителями-клонами, рисуя в их головном мозге навсегда необходимые им замысловатые свои собственные узоры нейронных связей. И мы ТЕПЕРЬ вместе на целую новую – живее всех живых – Жизнь…

«…
– Ну, вот, а теперь, кажется, действительно всё, ВСЁ!
– Не знаю, – отвечают мне. – Впрочем, нет, ты прав, конечно ВСЁ, но всё же ответь – кто этот ВСЁ?
– Начало! – радостно молчу.
– Вот именно! – разливаются звуки малинового эха.
– И наше время у нас? – смеюсь мысленно вверх.
– Конечно!
– И пусть всегда светит солнце?
– Пусть, – легко соглашаются со мной…».

…И мы приходим в себя.
И первое, что вижу я теперь, это её всё те же удивлённые светло-карие с янтарными крапинками глаза. Они улыбаются мне, и они, кажется, всё-всё помнят.
И нам на двоих с ней всего-то сто восемьдесят один год…

«…
Скажи, – а зачем так много Света? – мой Бог.
Дрожит – пойму, быть может, и это? – мой слог.
Свеча – знай, свет и тьма одна стезя! – горит.
Мечта – поверить в это мне нельзя! – манит.
Так ад – скажу кому-то: «Вот и всё»! – иль рай?
Я рад – есть в Мире кое-что ещё? – ты знай!
Спеши – «конец – начало всех начал!» – взлетать.
Решись – Он Сам вдруг это мне сказал! – мечтать...».

…И целая жизнь, наша замечательная жизнь у нас впереди, в течение которой мы обязательно должны будем узнать чуть большее, чем главное…

Автор благодарит критика (ЕМЮ) за оказанную помощь, а также приносит свои извинения за возможное совпадение диалогов, потому как рассказ является художественным и, безусловно, вымышленным, хотя и подслушан в разговоре…
Да и этот рассказ-черновик – всего лишь рукопись, набросок, в нём вероятней всего масса стилистических и орфографических ошибок, при нахождении которых автор, принеся в очередной раз свои извинения за неудобство перед скрупулезными лингвистами, просит направить их администратору группы «Питер из окна автомобиля», на любой удобной Вам платформе (ВК, ОК, ФБ), для исправления, либо оставить их прямо под текстом.
Спасибо за внимание и сопереживание.
20.10.2021г.