В чужой шкуре. (Глава 2)

Выбравшись из тамбура и экзоскелета, я прошёл в рубку.
Ноги всё ещё дрожали, поэтому сразу плюхнулся в кресло.
Мать, вкатив мне чего-то жутко болезненного из шприца очередным манипулятором, говорит этак равнодушно, выведя изображения на панорамные экраны:
— Это съёмка плато южного материка, через семь секунд после нашего взлёта.
Ух ты!..
Если культурно, то только этими словами и можно передать мои «незабываемые впечатления»!
Потому что я зарёкся: облегчающие душу слэнговые обороты в журнал не писать.
Огромное пространство мёртвой снежно-ледяной пустыни было буквально изрыто чернеющими пещерами и вылезающими из-подо льда механизмами. И тот, что мы раскромсали, казался просто карликом! В некоторых от носа до кормы было не меньше ста метров! Про внешний вид и говорить жутко: таких монстров и страшилок я не видал даже в видеофильмах о злобных пришельцах, а уж, казалось бы, там-то художники и сценаристы отсутствием воображения не страдают!
Ну а когда все они стали стрелять: кто — огромными снарядами, а кто — и из лазерных пушек, по нам, Матери приходилось только уворачиваться. Случилось и три попадания. Хорошо, что на силовые экраны и энергоблок мы не поскупились. Отделались, как говорится, лёгким испугом.
— Знаешь что, Мать, — говорю уже немного успокоившись, — Для мёртвой планеты я бы назвал её что-то уж чересчур… живой! Давай-ка подумай: кто и откуда всем этим управляет?
— Никто. И ниоткуда. Абсолютно никаких управляющих сигналов я не засекла. Ни на одной частоте. Эфир и сейчас пуст. То есть, всё это нападение — просто Программа.
— Какая, к чертям собачьим, Программа, если все здесь мертвы уже тысячу лет, подложки плат и микросхемы давно сдохли, а обитатели расхаживали в хитончиках, и техники вообще не знали!
— Всё это не является серьёзным возражением. — говорит эта «умница и лапочка» своим бодро-спокойным голосом, — А Программа недопущения того, чтобы эти три артефакта попали в чужие руки, судя по всему, великолепно разработана, продумана, и предусматривала несколько стадий, или степеней, защиты и нападения. И отличную консервацию всех механизмов!
— Что за чушь! Консервация механизмов невозможна без положительных температур — иначе любой металл станет хрупким, а смазка замёрзнет… Не говоря уже об аккумуляторах, и моторах, которые просто сдохнут! Ведь так и было в том чёртовом бункере внизу! А любые температурные аномалии ты бы в первую очередь засекла обычным термосканнером.
— Да, вероятнее всего, засекла бы. Если хочешь, я могу послать зонд, чтобы он отобрал пробу какого-нибудь разбитого нами механизма, и залез в какую-нибудь из пещер, проверить их термоизоляцию — чтобы точно выяснить, как именно они были законсервированы. И найти, где их всё это время прятали столь успешно. Возможно, термопленка и вакуумные стены…
Посопев, и потерев ноющую поясницу, я прервал её:
— Не надо.
Мне представлялось несущественным выяснять это, и рисковать дорогим зондом. Вдруг собьют?.. Главное, что мы оттуда убрались. И вполне целы… Пока.
— Лучше скажи, не смогут ли они подняться к нам сюда. На орбиту.
— Нет, не смогут. Вероятность не выше одной миллионной процента.
— Ну замечательно. — я со стоном встал, — Пойду помоюсь. И пообедаю. С орбиты не улетай. Запусти пару беспилотников. Повыше. Пусть патрулируют весь этот чёртов южный материк. И если что подозрительное — сразу поднимай тревогу. Да, и пушки «Лебедя» все подготовь…
— Они давно готовы.
Из пушек нашего скромного кораблика можно испепелить не то что весь этот южный материк, а и вообще полпланеты. Но не хотелось бы. Всё-таки там есть жизнь. И такая, вроде, идиллически-мирная. Чёрт. Как это нас так провели?!..
Спустя два дня мы этого так и не выяснили. Да оно уже и не представлялось столь важным.
Поскольку мы достигли кое-каких успехов в расшифровке чёртовых фресок.

Правильней оказалось всё же называть их мозаиками: они были набраны из каких-то очень уж ярких цветных отшлифованных и плоских камней. И тот, кто всё это сложил, был настоящий профессионал. Художник. С бешенным терпением.
Пропорции тел и выражение лиц демонстрировали грацию и беззаботность того, кому полагалось быть беззаботными. И сосредоточенность и ум тех, кто на этих первых напал.
А то, что это было именно нападением, признала даже Мать.
Вот как по её трактовке происходили события на этой планете.
Цивилизация развивалась вполне традиционно — от дикости пещер до культуры и науки высочайшего уровня. Вплоть до того момента, когда все желания и потребности человека удовлетворялись без малейшего его усилия, роботами и автоматами, производившими и одежду, и еду, и жилища. Климат с помощью этой сверкающей и кажущейся всемогущей игрушки — Науки! — подправили, на поверхности царило вечное лето.
Однако среди основной массы «ублажённых» и быстро терявших технологические знания и навыки аборигенов нашлись и такие, кто понимал всю гибельность такого развития событий. Ведь отупевшие от счастья и безделья разленившиеся люди теперь полностью зависели от машин. И если бы что-то сломалось, или машины взбунтовались, все… Вернулись бы к пещерам! Если не хуже.
И нашлась часть фанатиков, свято веривших в свою правоту, которые удалились на Южный материк, никем не востребованный из-за сурового оледенения, и там, под поверхностью, построили себе техногенное царство, последний Бастион Человеческой Науки.
Они уже не пытались обратить всех восторженных бездельников в свою веру в «Прогресс и Высшее Предназначение человеческого Разума», а просто разрабатывали средства глобального «осчастливливания» на вечные времена этих самых бездельников.
Ну и преуспели в этом.
Для этого и служили те артефакты, что столь тяжко мне достались.
Первая дудка (и мне было трудно не согласиться с этим, глядя на буквально документально передающее процесс изображение) служила для превращения человека в…
Ну да, вы уже догадались — в дразнилку.
Вторая — для обратного процесса.
Третья буквально сравнивала горы и Города с землёй, разрушая все здания до фундаментов.
Вот уж не думал я, что акустическое воздействие может быть столь сильным! Но местные учёные, вероятно, ушли куда дальше в овладении тонкими силами, управляющими живой и неживой материей. Мать сказала, что ничего принципиально попирающего, или там, отрицающего законы Природы в такой дудке нет. Подобранные в резонанс с определёнными атомными и молекулярными частотными структурами излучения (одним из каковых и является звук) могут их изменять вполне определённым образом.
Ну, она всё это изложила весьма доступно, теми словами, которые я почти понимал — она знает, я ненавижу читать справочники и технические словари. А уж про школьный учебник физики помню только то, что он был синего цвета.
Так вот и получилось: почти как у Герберта Уэллса. С одной стороны — беззаботные сибариты-потребители элои на цветущей планете. И озлобленные, но во что бы то ни стало желающие спасти «загнивающее» человечество от самого себя, учёные-аскеты морлоки — с другой.
Моральные аспекты применимости разработанного безобразия, учёных, оказывается, сильно волновали. Они даже поделились на два Лагеря. Одни, вроде (этого даже Мать не поняла), пытались доказать, что преобразовывать нужно только добровольцев. Другие — что всех подряд «бездельников и лентяев, утративших человеческое достоинство и облик».
Словом, так или иначе, первая и третья дудки были применены. От городов остались руины, «бездельники-элои» превратились во всеядных и беспечных птичек.
Однако проследить за развитием событий учёным не удалось: у них началась гражданская война. Вот в процессе её и были созданы почти все те жуткие механизмы и устройства, что чуть не прищемили нам с дроидом хвост.
Сама война изображена не была. Но кто-то в ней определённо победил.
И этот Кто-то, не решившись уничтожить все три устройства, всё же надёжно спрятал их, и озаботился созданием защиты, и консервацией охраняющих механизмов. Быть может, со временем планировалось всё-таки преобразовать всех дразнилок обратно. Не знаю, не знаю… Но сделано ничего не было. И все Учёные погибли. Кто-то, или что-то уничтожило их.
И вот мы с Матерью опять оказались перед моральной дилеммой.
То есть — спасать ли всё «потерянное» человечество очередной идиотски погибшей планеты из облика и сути птиц, ведущих, явно, как и их предки, весёлую и беззаботную сытую жизнь…
Словом, вернуть ли всех вновь к человеческому обличью, с тем, чтобы, как водится, набивая шишки и разбивая носы, цивилизация двигалась традиционным путём — к механистическому обществу Высоких Технологий и Познания Вселенной и Себя.
Или оставить всё — как нашли. Признав верным решение чёртовых учёных-морлоков…
Проблема совершенствования «морального облика» бывших обитателей этой планеты, как всегда, не сильно меня беспокоила.
Меня как скраппера они устраивали и в виде потенциально дорогостоящих птиц!
Поэтому, мирно переругиваясь с Матерью, и отсыпаясь, я добрых три дня валял дурака, контролируя одновременно, что внизу, во льдах, всё спокойно. Все здоровенные механизмы убрались, убедившись, что мы им не по зубам, обратно под лёд. И залегли, словно медведи в берлогу, в очередную спячку.
Нужна ли ещё кому-то их боеготовность, и сохраняется ли она, меня проверять как-то не тянуло.

Зато свербило у меня в мозгу другое.
Ни один скраппер не продаст ничего, не убедившись в безопасности и работоспособности добытого…
Потому что за такое можно слупить примерно вдесятеро дороже!
Первое тестирование странных устройств аудиовоздействия мы решили провести, разумеется, на наших пленниках. Ну и на мне.
Мать подготовила странную штуку, с помощью которой она собиралась в нужную дудку дуть. Ошибиться, которая из них нужная, было невозможно: они отличались и внешним видом, и размером.
Первая походила на флейту. Вторая — на тромбон. И третья — на саксофон-баритон. Ещё бы: чтобы порушить здания, нужно что-то побольше…
Перегрузил я всех дразнилок на всякий случай в одну самую большую клетку, и Мать усилила её решётку титановыми прутьями из кладовой. Сам я тоже залез в клетку (Другую!), и Мать заперла её.
— Волнуешься? — спрашивает она вдруг.
Не ждал такого, растерялся. Она, конечно, любит меня. Ну, по-своему… Но раньше как-то таких вопросов не задавала.
— А то!.. — говорю. — Чего уж тут скрывать. Я даже с Ивой так не волновался. Ну, тогда, помнишь? Когда мы её… проверяли.
— Я помню. — ещё бы ей не помнить! Чуть ли не сама меня к этой проверке подтолкнула, всё-таки, — Но там мы проверяли не тебя, а просто робота. Пусть и андроидного типа. А ты — человек. Из мяса и костей. Вдруг что пойдёт не так, как надо? Что тогда мне с тобой делать?
— Ну как — что? Продашь меня в Ксенолэнд! Ха-ха… — чувствую, обиделась. Даже молчание какое-то… Сердитое. — Извини. Шутка не получилась.
— Согласна… Может, всё-таки, передумаешь?
— Н-нет. Я… хочу просто сказать тебе спасибо. Так, на всякий случай. Ты… Мне было приятно летать и работать с тобой. Ты у меня молодец.
А теперь дуй давай, пока я окончательно не сдрейфил! Надо же мне и такое попробовать!
— Да уж. Почти всё остальное ты уже попробовал… Хорошо. Дую.
Может, она и дунула. Я ничего не услышал. В первые секунды ничего и не ощущал.
Потом — пошло-поехало.
Голова поплыла, словно перепил огненного Друмса. (Коктейль такой, изготовляют на Зеноне-3. Потому что только там растёт травка «Бред Собачий». Потом как-нибудь расскажу, кто и почему её так назвал!)
Тело… тоже, вроде, как-то стало изменяться.(?!) Вот чёрт, больно!
Пришлось сесть, а потом и лечь. Смотрю сквозь прутья, а бедным птичкам тоже туго приходится. Вон — одна уже повалилась лапами кверху и истошно так орёт! Другие ей вторят, а сами по вольеру ползают. И начали они меняться.
Однако не быстро. На полное превращение ушло три часа. Это Мать мне потом рассказала, и показала запись — она, конечно, всё сняла, с двенадцати точек. Для отчёта. Так что посмотрел, когда пришёл в сознание — ускоренно, конечно, а чего тут рассусоливать и изучать! Пусть учёные изучают. (Если продам, конечно, технологию превращения...)
Только произошло это много позже. А пока мне было не до этого. Окружающее пространство стало быстро вращаться… Меня куда-то понесло… В глазах почернело, стало подташнивать, и… Словно провалился в вату.

Очнулся от шума: криков и возни.
Открываю глаза. Лежу я, оказывается, на полу. И смотрю прямо в вольер к дразнилкам.
А они не то дерутся, не то… сексом занимаются. Да ещё как орут при этом.
И то, что все они теперь оказались в облике крохотных голых человечков, нисколько меня не удивило.
Плевать мне на это было тогда…
Башка у меня просто разламывалась от дикой боли, и я уже не мог слушать — прямо как ножом по стеклу! Как бы заткнуть их!..
— Мать! — кричу даже не вставая, — Заткни их!
Мать не оплошала.
Тонна холодной воды угомонит кого угодно. Правда, она тут же включила продув тёплым воздухом — чтобы обсохли, значит, и не простудились.
— Что у нас есть от головы? — спрашиваю, а сам потихоньку пытаюсь принять более вертикальное положение. Сам глаз не отрываю от дразнилок. Наконец, держась за прутья, удалось сесть.
— Гильотина. — говорит моя юмористка. А сама подносит снаружи к решётке манипулятор с таблеткой и стаканом воды. — Но вряд ли ты согласишься. Поэтому — вот. Это должно помочь. Разжуй как следует.
Сделал как она говорит. Я почти всегда её слушаюсь. Не верите? Ну и ладно…
Через пару минут и правда, отпустило. Встал я, осмотрел уже себя.
Да нет — ничего страшного, вроде. Мужик как мужик. Только голый — одежду-то я на всякий случай заранее снял. Ощупался со всех сторон. Нет, кожа как кожа. Перья, вроде, не выросли. Живота не намечается — ну ещё бы, столько бегаю! Ноги, конечно, могли бы быть и не такими волосатыми… Да и пускай их: не девушка, чай — замуж не выходить. Так что брить не собираюсь!
— Мать, — говорю, — Почему со мной… ничего не произошло?
— Это просто. Мы же использовали тот аудиоприбор, который возвращает в человеческий облик. А ты и так человек. Но вот побочных эффектов, каюсь, не предвидела. Извини.
— Это каких-таких побочных эффектов? — я насторожился.
— Ну, хвоста, например.
— Чёрт! — я так и завертелся вьюном, пялясь себе на… Но там ничего не было!
— Ха-ха. — говорит моя «умница и лапочка». — Извини ещё раз. Не удержалась, чтобы не опробовать твой фирменный стиль юмора. Это была шутка.
Я открыл рот. Потом опять закрыл. Вот блин. Она права. Юмор у меня и правда, хромает.
— Ладно, юмористка, выпускай меня. Пойду молодёжь развлекать.

Вблизи человечки смотрелись ещё нелепей, чем издали.
Мужчины на тонких ножках, но с бородами и отвисшими животами. Впрочем, живот у женщин ничем не уступал, а грудь была… в принципе, неплохая, но почему-то пигментированная у сосков в ярко-оранжевый цвет. Все они были жутко грязные, и, конечно, нечёсаны. Поэтому напоминали несерьёзных детей, надумавших поиграть в пещерных охотников. Им бы ещё каменные топоры в руки…
Поскольку я подошёл к ним неодетым, первыми отреагировали, естественно, женщины.
Они прямо-таки кинулись к передней решётке, и взоры их оказались направлены только на… мои причиндалы. Они громко что-то залопотали, но ни слова, конечно, я не понял. Особо наглые стали даже тянуть руки.
— Мать, о чём они говорят?
— О твоём грандиозном «достоинстве», конечно! Впрочем, говорят — неверная формулировка. Те слова, что удаётся идентифицировать, означают буквально: «Член!», «Большой член!», «Секс!», «Хорошо!».
— И… всё?
— И всё. А чего ты ждал от птиц в примерно пятисотом поколении?! Скажи спасибо, что у них сохранились хоть какие-то слова!
— То есть, хоть внешне они — люди, мозги у них остались… птичьи?
— Да. Ты очень точно описал ситуацию. Но не стесняйся меня — если кто-то из них привлёк тебя — смелее! Женщинам ты точно очень понравился!
Говорю же — общение со мной сильно сказалось на Матери.
Подошёл-то я на пару шагов, но так, чтобы эти развратницы озабоченные дотянуться всё же не могли. Странно. Три мужика ко мне — такому большому и симпатичному — интереса не проявляли. Впрочем, как и страха. Они оглядывали свою клетку, иногда перебирались из угла в угол, и что-то пытались жевать: кто — подстеленный матрац, кто — край поилки… Иногда тоже что-то бубнили. Нетрудно было догадаться, что есть хотят.
— Мать! Пусть-ка дроид притащит ящик с этими… ну, местными бананами.
Вид дроида не испугал, а бананов — когда я вынул парочку — сильно обрадовал. Выкрики и протянутые руки сразу показали мне, что теперь я точно, «большой» шеф. Ну, я и не оплошал:
— Еда! — говорю. Нет, лопочут по-своему. Я повторяю громче, и вожу бананом у решётки.
Слышу, самый старый мужчина отреагировал. Пытается, но произнести не может — не привык, видать, пользоваться для имитации нормальной-то речи человеческими гортанью и языком. Ну, примерно двадцать шестая его попытка почти получилась. Он смог, наконец, повторить:
— Еддэ! — за что сразу я ему в руку просимое и всунул!
Как все сразу на него накинулись! Ах вот вы, значит, как…
— Мать! Облей-ка всех безбанановых скотов из брандспойнта! — Она так и сделала.
Теперь мой «умник» сидел один в углу клетки, и уплетал банан за милую душу. Остальные пытались осмыслить ситуацию. Я уже устал водить следующим фруктом, выговаривая на все лады, что это еда, потом смотрю — сдвинулось дело. Теперь одна, а потом и все остальные самки тоже… стали упражняться в изящной словесности.
Произношение, конечно, оставляло желать… Но каждая по фрукту получила — хотя бы за сообразительность. К счастью оставшиеся два мужчины тоже догадались, как меня ублажить.
Ф-ф-у-у… Теперь хоть одно слово они знали, и соотносили с понятием. Прогресс.
Но если рассуждать логически, я смогу научить их по-своему, а сам-то их язык учить не собираюсь уж точно. (Ещё не хватало мне щёлкать, пищать и булькать!) Значит, если эту планету заселить снова людьми, все будут говорить по-английски?
То-то ксеноисторики удивятся, когда найдут!
Между тем смотрю, самая сообразительная симпатичная (ну, если абстрагироваться от роста, пуза и гнилых зубов) дамочка, доев банан, снова подошла к решётке, и руку тянет к моему… Хм! Бессовестная! И ещё смотрит — то на это, то мне в глаза. И ещё что-то говорит. Одно слово.
Блин. Тут надо выбрать. Или называть эту штуку по-ихнему, или по-английски.
Краснея, в немногих словах объяснил всё же нахалке, что это, и как называется.
После этого я понял, что если словарного запаса у местного электората и не хватает, это с лихвой компенсируется жестами и хитрым подмигиванием. Продолжать урок мне почему-то расхотелось. Пришлось отойти, и натянуть хотя бы брюки. Кстати, мужчины, расправившись с фруктами, только «еддэ» и просили. А на самок своих даже не глядели. Не могли привыкнуть к их новому виду?.. Пресытились?..
— Мать. Что это они делали, когда я очнулся?
— Дрались. Очнувшись, некоторые кричали, некоторые метались. Потом стали орать, ругаться, и драться.
— А… э-э… что при этом кричали?
— «Чужой»! «Убить»! И ещё что-то про еду. Возможно о том, что надо убить, а потом съесть!
— Мать! Прекрати. Лучше скажи, можно ли им вернуть… человеческий облик? Ну, в смысле, чтобы они вели себя по-человечески, а не… как пошлые шлюхи, у которых только это на уме, и безмозглые ленивые обжоры?
— Нет. Ответ однозначный. Я уже провела сканирование их мозга. Вот, я тебе покажу, что имею в виду. И способность соотносить предмет и его наименование тебе не поможет. Как и им. Не обольщайся — это рефлексы. С высшей нервной деятельностью ничего общего здесь нет. — Мать вывела на три экрана пульта три мозга. Первый — мой. Второй — «очеловеченного» дразнилки. Третий — его же, но… До этой процедуры.
Различия потрясали.
Вернее, различия с моим мозгом потрясали.
А вот у мозгов дразнилок различий не то, чтоб вообще не было, но они были минимальны.
— Чё-ё-рт! — снова вырвалось у меня, — Ты что же, пытаешься мне сказать, что если мозгами не пользоваться, то они очень быстро… э-э… усыхают? И их хозяева… э-э… тупеют?
— Точно. И не только резко тупеют, если считать это научным термином, но и накапливают некоторые необратимые изменения. Вот, смотри, — она стала на изображении модифицировать и выделять отдельные участки разными цветами. — Это — в мозгу главное. Кора. Она отвечает за самые сложные функции и навыки. Высшую нервную деятельность, проще говоря.
Видишь — у них практически нет складок, если сравнивать с тобой. Но если сравнивать с обычной птицей, — она включила ещё экран, и не забыла подписать изображение: «курица земная», — всё же несколько получше… Вот здесь — зона, отвечающая за зрение. Больше даже твоей. А вот — обоняние. То есть, практически отсутствует. — А это — не хочу никого обижать — творческое мышление.
Испытав порыв вполне понятной гордости за своё «творческое мышление», я надулся как индюк.
— А вот так эта зона выглядит у так называемых творческих людей: писателей, учёных, инженеров. — моя гордость сразу как-то сдулась. Ещё бы — оказывается, у них эта фигня раза в полтора больше, активней и функциональней, как не без ехидства пояснила моя «умница».
Но суть я всё равно схватил:
— Значит мозг — как мускулы? Если не тренировать и не пользоваться им… м-м… изо всех сил, то — отмирает?
— Ну… можно и так это сформулировать. Да. Но не отмирает совсем, а, скорее, сильно уменьшается в объёме, чтобы не мешать тем зонам, что отвечают за жизненные потребности, которые в данный момент используются больше всего.
— Обратимы ли такие изменения? Ну, в смысле, смогут ли дразнилки со временем снова стать нормальными людьми?
— В-принципе, кое-какие обратимы. Людьми в том смысле, который ты подразумеваешь, эти птички, конечно, стать могут… Теоретически. Лет этак через пару миллионов. Но будут ли они от этого счастливей?
— Ты это о чём?!
— Об их жизни. Вот смотри: сейчас они беззаботны. Веселы. Все интересы, — она снова покрутила мне на экране их мозг с цветными зонами, — сводятся к еде, сну и всё тому же сексу.
И всё это сейчас полностью в их распоряжении. Плодов вокруг полно. На планете — сам видел! — вечное лето. Яйца высиживать не надо — достаточно отложить их в тёплый песок пляжей. Естественных врагов у птиц здесь практически нет. Да и с сексом у них всё в порядке. Поэтому…
Пытаюсь, как ни глупо звучит, вразумить тебя. Если даже ты обратишь их всех снова в людскую форму, они уже в Человека Разумного здесь не превратятся! Вероятность — ниже четырёх процентов…
— ЧТО?!!! Как это — не превратятся? Почему?!
— Очень просто. Нет стимула.
— ?!
— Ну вспомни ты хоть немного историю. Человеческую историю. Пока не настал Ледниковый период, и не возникла потребность приспосабливаться к новым условиям: ну, там, находить пещеры, охотиться (а не собирать плоды), одеться, чтобы защитить голое тело от морозов, изготовить, наконец, орудия для охоты, защиты от хищников, и пещерного быта… Ну и всё прочее такое — обезьяны и не чесались!
Я имею в виду, пока здесь вечное лето, нет врагов, и еда под боком, у местных обитателей нет никакой реальной причины развивать свои мозги!
— И… что прикажешь делать?!
— Ничего. Мы же не сможем вернуть сюда смену сезонов года. Для этого пришлось бы сместить обратно ось вращения всей планеты! Судя по геомагнитным аномалиям именно это и было здесь сделано.
— У-у-у… — вырвалось как-то само у меня, и ещё несколько сочных слов, которые дразнилки-самцы (Чёрт! Не поворачивается язык назвать их мужчинами — с такими-то животами.) попытались за мной повторить, очевидно инстинктивно почуяв что-то родное… Всё это время самки продолжали тянуть ко мне руки в тщетных призывах, а самцы всё ещё обшаривали пол — очевидно, в поисках остатков пищи.
Подумав, я приказал дроиду кинуть им ещё фруктов — теперь все, в том числе и смущавшие меня (Чисто на уровне рефлексов!) дамы, были при деле.
— Знаешь, Мать, ты права. Наклонять планетарную ось я не собираюсь. Кстати — а что, сохранились машины… которыми они всё это сделали?
— Нет. Они разобраны. А одна из них, кстати, находилась на горячо тобой любимом южном Полюсе. Как раз у большой пещеры. Посетим?
Иногда её юмор уж слишком… Напоминает мой. А я от своего юмора… Хм-м.
— Нет. — я ещё сердился. — Давай лучше подумаем, как быть с… этими! — я кивнул на клетку.
— Ну как — как быть? Превратим их обратно в птичек, да продадим. Тогда цель их жизни — сытная еда и… всё остальное, будет гарантирована. Ксеноленд уж позаботится.
— И… что? Нет ни малейших шансов, что они… в смысле вот в таком виде — разовьются до Цивилизованности? Даже если мы… подбросим им на планету, скажем… Врагов каких?
— Полагаю, что нет. Шансы — я тебе уже сказала. И дело не только в мозге. Посмотри на их размеры.
Видишь — они не выше двух футов. Я думаю, они так измельчали от всё того же безделья! Мне кажется, ни орудия, ни пещеры, ни враги им уже не помогут — я даже опасаюсь, как бы их попросту не съели! Ну, как австралийских дронтов. То есть, деградация и умственная и физическая, зашла настолько далеко, что стала необратимой.
Мрачно разглядывая этих несчастных придурков, причём почти добровольных, я всё не мог решить, что же мне с ними делать.
И так и так получалось плохо.
Всё же… Раз мне нужен совет эксперта, лучше воспользоваться самым надёжным! Собой.
— Мать! Давай следующую дудку. В-смысле, первую. Превратим обратно: этих в птичек, и меня туда же!
Молодец она всё-таки у меня. Даже не спорила. Буркнула только сердито так:
— Лезь обратно в клетку. — и дверцу за мной заперла. Перестраховщица ворчливая.

О-о-ох!.. Нет, больно на этот раз не было, но снова провалялся я без сознания часа три.
А когда очнулся, было это… НЕЧТО!
Вам бы тоже так показалось, побывай вы в шкуре (вернее — перьях!) птицы!
Мать у меня умная — догадалась прямо к прутьям принести большое зеркало. Правда, поставила так, чтобы я не мог дотянуться… Говорю же — умная.
Ну и я не подкачал: как стал орать и беситься, слюной брызгать, глаза закатывать. Даже по полу покатался на спине, дрыгая чешуйчатыми лапами. Тогда она говорит:
— Кого ты собираешься надуть? Я же снимаю твою энцефалограмму. Там чётко видно, какой ты зловредный идиот, опять пытающийся разыграть меня.
Вот так всегда с ней. Подстраховалась. Впрочем — молодец. Заботится.
Открыл я рот, чтобы извиниться, и… Чёрт! Слова застряли. Так, что-то вроде свиста и клёкота.
Попробовал ещё. Ага, уже лучше. Даром, что дразнилки могут воспроизводить любую речь.
— Эзвыны, Аат! — говорю, — Даваэ абрадна!
— Ну уж нет, — говорит, — Если сейчас я подую куда положено, все они тоже — снова превратятся в человечков!
Об этом я не подумал. Вернее — подумал, но… Забыл. Вот, значит, как происходит оглупление! Чёрт! Чёрт! Впрочем, я недолго расстраивался — переключился на зеркало.
— Сто зэ дэлат?! — спрашиваю, а сам всё на себя любуюсь. Хвост-то, хвост — какой шикарный! И оперение — яркое, цветное! Прямо радужно переливается! Хорош! Призовой петух! А где мой курятник-гарем?! (шутка.)
Потом думаю — не дай Бог, кто случайно увидит, если Мать, как обычно, делает запись на все двенадцать камер… Нет, кое-кто, конечно, и сейчас увидел — вон, все семь идиотов. Вылупились, как на пряник медовый.
Особенно самки! Только что слюни не пускают…
— Ну, что делать, мы решили давно. Надо подуть в дудочку там, где будешь только ты и она, а эти чтобы её не слышали. Поэтому вылезай-ка, — она отщёлкнула замок клетки, — и иди в челнок. Придётся отвести его на пару сотен миль от «Лебедя». Через вакуум звук уж точно не распространяется.
Потопал я (если полупьяное заплетание можно так назвать) на своих новых ногах-лапах к челноку. Проклятье! Чтобы влезть, пришлось протискиваться — пузо торчало, и крылья мешались!
Заодно обнаружилось, что когда где-то чешется — фиг почешешь! Или надо садиться, как идиоту, на пол, и ногой (!!!) чесать, например, за ухом. Нет — вы как хотите, а я — за руки!.. Даёшь обратно любимые верхние конечности!
Но вот, наконец, я в челноке. Мать отвела его на пару сотен миль (я, конечно, не удержался при ускорении — опять грохнулся на пятую точку. Хорошо хоть, падать невысоко, да и перья. Мягко.)
Дальше всё прошло как по нотам. Три часа блаженного забытья, и вот я — снова я!

Ох!.. Давненько я не был так счастлив!
Мать права — я любитель… Экстрима и острых ощущений. Но сильно нервный. Поэтому первое, что я сделал, вернувшись на корабль, проконтролировал наши запасы рома. Порядок. Полторы бутылки там ещё осталось.
Ну, в смысле, потом, после того, как «проконтролировал». И «полечился».
Мать даже слова не сказала — видела, что я на взводе. А на кого мне злиться, как не на самого себя?! Сам дурак. Скраппер чёртов. Я так Матери и сказал, когда вторую бутылку ополовинивал. На что она поспешила заверить меня, что и пьяного… и трезвого… и даже в перьях — она меня уважает.
Вот и умница. Я даже чмокнул её в центральную консоль. И пошёл спать.

Похмельный синдром отлично сняла очередная таблетка из нашей весьма богатой аптечки.
Захожу в большой грузовой трюм, где мы ставили «социально-бодиформацион-ные» эксперименты. Ага, Мать уже всех пленников снова разъединила по клеткам, и позаботилась покормить. Но видок у них… Странный.
— Ну, как они тут?
— Неплохо. Я рассадила их, чтобы не дрались.
— А что, им опять что-то не понравилось друг в друге?
— Да. Ты будешь смеяться, но, похоже, после знакомства с тобой самок перестало устраивать… мужское достоинство этих несчастных самцов. Они требовали чего-то… Большего!
У меня не хватило сил даже ругаться с этой юмористкой. Настолько я был, как говориться, по горло сыт дразнилками и их планетой с чёртовыми дудочками.
— Рассчитай-ка, — говорю,- курс домой.
— Мы… возвращаемся?
— Да. Этот рейс закончен.
— А что… с дудками? Мы их берём с собой? И разве ты не собираешься проверять третью в действии?
— Собираюсь. Но — позже. Помнишь планету Эррикаторов?
— Это где тебе наваляли по полной, а меня с «Лебедем» чуть не сбили?
— Ну, если потерю левой руки, и пробоину в броневом корпусе так называть… То — да. У меня ещё тогда была смутная мыслишка, что когда-нибудь я вернусь… Да и то сказать — если они выйдут в космос, и будут столь же агрессивны… Человечеству не поздоровится! И вот я, «Ужас, летящий на крыльях Ночи, я, пучок волос, забивший ваш унитаз!...»
— Хватит цитировать дурацкий мультик! (Стоит мне упомянуть мультик «Черный плащ», Мать прямо сатанеет — ну вот не нравится ей тамошний неназойливый юмор...) Ты что, серьёзно намерен сделать это?!
— Шучу, конечно. Хотя… Не продавать же ТАКОЕ нашим — что воякам, что учёным?! Сама представляешь — через пару лет камня на камне не останется, и даже ось, может, выпрямят — особенно, если рассказать, как всё было. Да и вообще, у меня, по-моему, начинается аллергия на всякие глобальные «улучшители Жизни». Я имею в виду чёртовы Овеществители, и их хозяев…
— Я могу рассчитать…
— Да, я знаю, что ты рассчитаешь вероятность! И будешь тысячу раз права. Я просто не хочу везти на землю такие игрушки! Пусть я алчный и вредный скраппер, но люди — это люди. Они мне ничего настолько плохого не сделали!
— Чёрт. — это она (!!!) говорит! — Тогда получается, что мы опять столь ценное инопланетное д… мо спалим на чьём-то солнце?
— Ну уж нет! Спрячь-ка его подальше, за реакторами, и пусть побудет на нашем корабле. Я бы сказал, что эти штуки пострашнее, чем наши ядерные фугасы и противометеоритные пушки. А мы по дороге сделаем крюк, и спрячем их от греха подальше на Астероиде Квимби Лысого. — ну, поскольку хозяина давно нет в живых, а про астероид знаю только я, спрятать там можно не то что дудочки, а и весь Космофлот! (Как-нибудь потом расскажу, как я обезвредил — говоря проще — пристрелил! — очередного претендента на должность «Властелина Мира»! И не ту версию, что вижу обычно во сне, особенно после очередного «контроля» запасов рома, а правду — она ничуть не скучнее!)
— Теперь-то я найду способ посетить и гранахов, и перрисов! Небольшая (не дольше, чем на пару недель) трансформация, пожалуй, позволит нам собрать с их планет всё, что мы тогда так и не отвоевали… И собрать абсолютно мирно! И — без хлопот!
— Ох, ка-а-акой ты оказывается, жадный, коварный, и мстительный!
Я только посмотрел на её центральную консоль.
Больше шутить не буду. А то Мать учится похлеще дразнилок…