Глава 4. (Глава 4)

Глаша уже откинула голову на пук каких-то тряпок и мешков, и вскоре засопела. В дальнейшей беседе участия она не принимала, как и в распитии второй бутылки. Видать, совсем сдал ослабленный организм — у хронических «порог отключки» очень низок, как знал из личной практики Леонид.
— Я… Раньше работала в Науке. Лаборанткой. Мыла за нашими работничками чёртовы колбочки, пробирочки… Чего-то там взвешивала. Измеряла. Потом нашу Лабораторию прикрыли.Денег на неё, мол, нет. Перешла к соседям. Ну… уговорила тамошнего Шефа. Я тогда молодая была и красивая. — голова с давно немытой и нечёсаной шевелюрой вскинулась, словно приглашая оспорить это крайне сомнительное заявление. – Взял он меня. И на работу и в… запасные жёны. – Маша замолкла, обведя всех взглядом.
Возражений в том смысле, что такое маловероятно, да и красота несколько… поблекла, никто не высказал. Как бы успокоившись, Маша продолжила:
— Второй женой я была недолго. До тех пор, пока не прихлопнули весь Институт. Тут уж — коленом под зад всех, да спасайся, как говорится, кто как может!..
Вот и Босс мой решил, что я ему уже в тягость — после трёх-то лет… За квартиру оплачивать перестал… А потом и вовсе пустил туда квартирантов. А меня — на улицу!..
Родственников здесь, в Нарвегии, у меня уже нет. А в Чурессии я такая, — она оглядела рванье, в котором была, с явной самоиронией хмыкнув, — Никому. Особенно — сводной сестре…
Да вот, блин, и вся история-то… Полная …опа!
Все, кто не спал, сумным видом покивали. Ипполит свернул пробку второй бутылки и совершил священнодействие. На этот раз водка и у Леонида проскочила как вода.
— Ну, давай, Николай. — Ипполит покивал.
— Да чаво давать-та, — оскалился тот, — Жись наша — е… её в …, и вокруг одна х…ня!.. Хотя ладно, раз попался хар-роший, душевный человек, расскажу! — он икнул, и занюхал совершенно без надобности своим куском хлеба. Поискал взглядом баклашку. Убедился, что воды нет. С очередным матюгом отбросил в тёмный угол.
— Слесарь я был, на заводе стал-быть. Нашем. Авиационном. В натуре, мог любую х…шку выточить, мать её туды!.. Ну а как распался «Великий и Нерушимый», так и понеслась по наклонной… Денег не платили по полгода… А потом — вообще нас закрыли. Там, наверху, какие-то твари сказали, что мы, нарвежцы, оказывается, вообще права не имеем производить самолёты-то!.. А вот они — «калькодержатели»с…ные, имеют!.. Ну вот и производят теперь. В Юльяновске. — Николай опять ругнулся, протянул чашку, — И все наши… Кто поумней да пошустрей – перебрались туда же! А я… Не могу, как вспомню — до сих пор… Какой заводище развалили да растащили, сволочи! Убил бы!
Ипполит разлил, помалкивая, и только посверкивая всё так же хитро глазками в огонь.
— Растащило, разворовало, короче, наше начальство всё, что можно было растащить — одни пустые цеха остались с фундаментами под станки! А ведь какие станки были! С ЧПУ — ну, с программным управлением!.. А они их… На металлолом! Чтобы себе — Бухгалтерии и Администрации, значить, — на зарплату!..
Хорошо хоть, тогда жена мне не позволила в голодовке участвовать. Наших-то, кто поучаствовал… До сих пор про них, ни про одного — ничего не слышно! Из урановых рудников-то в Буркудуке ещё никто не сбегал. И не возвращался.
Их и хоронють прям там, на месте – чтоб не облучали…
А дальше — почти как у тебя, Лёша… Биржа, пособие. Дворником не взяли — туда впихнули областного. Ну ещё бы — он и за полставки корячится так, как иной за ставку: только бы в Столице!.. Вот жена и ушла к матери. Потом с дочками вообще уехали. К тётке, в Келленджик. Патары они у меня — жена и её тётка. Жена даже не писала. А я… Я.
Квартиру отобрал Хокимеят — написали, прям как у тебя — кучу Актов да Протоколов. Так мол, и так, дебоширит. Подаёт отвратительный пример нашим детям, сквернословит, скандалит, пьёт. Налоги не платит. А я — платил!.. Вот ведь в чём подлость: Махаллинский Комитет имеет, оказывается, право, отобрать только за пьянку — это, мол, «не соответствует менталитету Страны!» — Николай снова грязно выругался: досталось и Комитету, и соседям-стукачам, и всей стране.
— К детям не поеду — я тут халтурку одну надыбал… Её и колупаю…
Выпили ещё. Леонид взглянул на Ипполита. Тот широко ухмыльнулся:
— Сейчас удивишься, мил Лёша! — Я, вообще-то, Профессор. И Доктор технических наук!
И это — правда! Правда, но!.. Ситуация — почти как с Машей. Только я — не такой симпатичный, и меня второй женой никто не взял… — все поржали, Ипполит покивал. — А вот с финансированием Института ядерных исследований стало совсем туго… Ну нету у нас ускорителя. Ну не можем мы платить за радиотелескопы… И спутник проплатить не дали. А кому тогда нужны наши исследования протонов-бозонов?! А тут ещё чёртова Фукусима со своей «экологической» катастрофой…
Решило наше Правительство, что фундаментальная физика нам без надобности, командировки в Цернд (Ну, к коллайдеру х…нову!) – дорогое удовольствие, и что перейдёт вся страна на солнечную энергию — вот все денежки и утекли туда, в НИИ Солнца.
А я с тех пор по каким только ВУЗ-ам не мыкался, и какого только бреда не преподавал! И ИНН, (Это — Идея Национальной Независимости!) и Основы Прав Человека, и Историю… И уж поверьте — никто лучше меня теперь не знает, что из себя представляет наша Официальная История!..
Ипполит помолчал. Потом снова разлил. Потухшие было глазки вновь вспыхнули:
— Вот когда я высказал ректору всё, что думаю об этой циничной профанации, особенно о том, как чуресские особисты силком, под дулами автоматов гнали несчастных нарвежцев воевать с фашистами, меня и выперли с последнего места…
И — точно как у тебя, мил Лёша! — с волчьим билетом. Даже в школы не берут… Теперь я и пенсию оформить не могу!..
А живу тем, что помогаю составлять Протоколы, Акты, Заявления, и прочее такое — всем, кто плохо — ну, неграмотно! — пишет на Гос.языке! Им-то владею в совершенстве…
— Хреново. — вяло ругнулся Леонид. – Короче, поимело нас любимое Отечество во все отверстия! Да и без них…
Маша только фыркнула. Николай выругался. Ипполит… Подбросил ещё бревно.
Молчание, впрочем, надолго не затянулось. Леонид спросил, где же они ночуют, и можно ли ему присоединиться…
— Да здесь же, мил Лёша, и ночуем, здесь же и отсиживаемся, когда не при делах…
— А что… Ленты?..
— А что — ленты!.. Приходит периодически участковый — он-то знает, где у него на участке берлоги!.. Вот и собирает дань… Систематически, так сказать. Как патаро-монгольское Иго… Нет-нет, Коля, я против твоих родственниц ничего не имею! — Ипполит поторопился утихомирить вскинувшего голову Николая, — Ленты у нас — умные! Отправишь таких как мы в Приёмник — и не будет «левых» доходов! Так что, если хочешь присоединиться, готовь деньги. С нас пятерых если… Э-э… По две пятьсот получится!
— По-о-нял… — протянул Леонид, — Но я сейчас… немного не в тонусе. Вот, поговорить хотел… — он кивнул на пустую ёмкость, — К пятнице, наверное, смогу набрать. За дежурство выдадут.
— Да и хорошо… Наш «благодетель»-то раньше воскресенья и не придёт.
— Ага. Понятно… — Леонид сел поудобней, — А что… с Глашей?..
— Ну!.. Глаша у нас, как увидишь, рассказывать не мастерица. И «не в форме».
А суть проста. Она-то — из семьи, где, как говорится, культивировали «это дело» с самого её детства. Или ещё раньше. Как сказал Коля – скандалы да пьяные дебоши. Вот и росла как бы сама по-себе. Даже не знаю, кончила ли школу…
Трудовой-то книжки точно нет. Вот и пошла сразу в «индивидуальные предпринимательницы». То окна кому помоет, то с дитём посидит… Ну и накрыли её как-то на краже. Не то часов, не то мобильника… Через три года амнистировали. А с нами она – второй месяц…
— Поня-ятно, — протянул Леонид, — Тоже, стало быть, жертва Системы…
— Ну да, ну да, — покивал ещё Ипполит, разливая последнее. — Вот за неё-то, родимую, и предлагаю выпить. Нет, в-смысле, не за Систему — а за Глашу!
Все опять невесело заржали, и дважды упрашивать себя не заставили.
— А не холодно тут у вас ночами? — поинтересовался Леонид.
— Да нет, летом нормально. Мы и костёр-то жжём больше не для тепла, а для души, так сказать… Общения. Правда, как бывает осенью или в зиму — не знаем. Мы зимой… В подвале девятиэтажке базируемся. Там с отоплением проблемы. Так что тепло — не у жильцов, а у нас… Ну, правда, воняет, пар, сырость… Грязь, если так её назвать. Да и гоняют периодически. Ничего, приспособились. А теперь и вы с Глашей, если всё нормально будет, присоединитесь на, как говорится, постоянной основе. Вместе мы — сила! — все снова поулыбались — уже иронизируя над собой, — А здесь — зимой не протопишь. Да и окна надо фанерой заколачивать, и дров запасать…
Нет, это – наша, так сказать, «летняя Резиденция!» Здесь всё-таки и дышать полегче – нету пара…
Леонид спрашивал о чём-то ещё, но плохо воспринимал ответы — сказывались усталость, непривычность обстановки и опьянение почти натощак. Поэтому где-то через минут двадцать ему предложили не стесняться, и тоже, как Глаша, «прикорнуть».
Последнее, что он запомнил — блики костра, играющие на чумазом лице Маши, невидящими глазами глядевшей на пламя, да храп той же Глаши. Ипполит и Николай, отвернувшись от костра, судя по всему, всерьёз решили спать…
В ухо ему сердито зашептали:
— Леонид!.. Леонид же… Или как там тебя! … твою мать… Проснись уже!
Открыв глаза, он обнаружил, что рот его мягко прикрыт чужой ладонью. Чуть повернувшись, он в еле заметных отсветах потухающего костра разглядел над собой лицо Маши.
Он чуть кивнул головой, показывая, что проснулся. Женщина снова приблизила губы к его уху:
— Если не хочешь встретиться с лентами… Или эсэнбэшниками, самое время выметаться!
Он кивнул ещё раз, начав вставать. Маша кивнула ему на проём окна. Леонид оглядел собутыльников. Точно. Спящих только двое. Глаша и Николай… Где же Ипполит? Отошёл по нужде?..
Что-то подсказывало Леониду, что — нет.
Он вылез, помог Маше, подав руку. Затем помог ей перелезть и через ограду. Вдвоём они побежали по улочке, в сторону, куда женщина махнула рукой.
Примерно через километр бега, здорово поплутав по лабиринту извилистых махаллинских улочек, они перешли на быстрый шаг. Только тогда Леонид решил спросить:
— Что случилось-то?.. — хотя об ответе уже догадался.
— Что, что… Ипполит пошёл тебя сдавать. — Маша дышала прерывисто, голос со свистом вырывался из нетренированных лёгких. Но шла она быстро и пружинисто. И тоже, кстати, была в джинсах и кроссовках. Шагала широко.
— Почему ты… назвала меня Леонидом?
— Я видела вечером тебя. В ящике. Ну, когда мы с Ипполитом ходили за винчиком-то… Там в кафе большой такой экран, и его видно сквозь окна. Правда, ты был без бороды. — Кстати, лучше сотри её совсем — а то размазалась, когда ты лёг!
Леонид поторопился последовать совету, стерев носовым платком усы и бородку, а платок кинув в какой-то арык. После чего продолжил расспросы:
— А почему Ипполит пошёл меня сдавать?
— Ха!.. Ну ты спросил!.. Традиция у него такая! Я думаю, он и у себя в Универе-то всех сдавал… И врёт он всё про то, что высказался — об истории… Я-то знаю — ещё в начале, когда встретилась, поинтересовалась у знакомых. Стукач он штатный был там, на работе. А выперли его за ту же пьянку. А ещё за то, что насвистел однажды не на того, кого можно было трогать.
А тот узнал, да брата-прокурора натравил. Вот и выперли нашего Ипполита с кафедры… — Маша говорила складно. Видно было, что версия не заготовлена, да и слишком походила на правду. Достаточно было вспомнить хитренько бегавшие глазки «профессора».
— А… почему ты решила меня спасти?
— Почему, почему… Уж больно много страстей про тебя рассказывали! Вот я и решила, что ты — хороший человек. И можешь как-то помочь и мне… Ну, хотя бы из благодарности.
Издалека, с того места, которое они так стремительно оставляли позади, послышались сирены лентовских машин, и появились бегавшие в небе лучики мощных прожекторов, да появился звук, словно от шмеля-переростка. Это подлетела вертушка, тоже что-то высвечивая на земле… Леонид поёжился. Оглядываясь, они снова ускорили шаг.
— За спасение, тебе, конечно, спасибо… Но чем же я смогу помочь-то? Я же сейчас — вне закона! Беглец от «Правосудия!» Да ещё и без крыши над головой!
— Ничего… Я знаю место, где мы сможем отсидеться какое-то время. Ты как относишься к воде? Не побоишься прошлёпать вброд пару километров?
— Не побоюсь… А зачем?
— Блин!.. Наивный ты парень, Леонид, хоть и «террорист и убийца старушек»! Нас же будут искать с собачками! Кстати — надеюсь, ты выкинул мобильник?!
— Конечно. Вернее, не выкинул, а использовал… — сам не зная, почему, Леонид вдруг рассказал, как он использовал мобильник. К Маше он проникся. Та выглядела слишком собранной и серьёзной, чтобы усомниться в серьёзности её намерений насолить «любимой родине»…
К этому времени они вышли к неглубокому каналу метров десяти шириной, по заилившемуся бетонному дну которого протекал тощенький ручеёк. Лена, ни слова не говоря, закатала штаны до колена. Леонид, тоже молча, последовал её примеру. А затем, вздохнув, шагнул туда за спутницей, даже не глянувшей посмотреть – идёт ли он, и они зашлёпали по теплой воде, еле доходившей до щиколотки.
Вначале перебрались на тот берег. Маша прошла немного вглубь переулка. Вернулась по своим следам назад, и пошла вверх по течению. Леонид повторил её манёвр, идя чуть сзади.
— А почему — не вниз?.. — кое-где намыло-таки тины с водорослями, и ноги вязли. Но двигаясь за Машей, он понял, что она тщательно избегает таких мест — ноги на сравнительно чистом дне не разъезжались.
— Так надёжнее. Если идти вниз — выйдешь к пустырю, а там — и к кольцевой… За ней – поля, лесополосы… Там-то и будут искать в первую очередь. А мы – вернёмся в город. Спрячемся в жилых кварталах. Только…
У тебя есть хоть немного наличных?!
Потому что помогать-то нам будут… Если будут, конечно… Не бескорыстно!
— Немного — есть! — поспешил уверить Леонид, — Ну а всё же… — он запнулся.
— Ну, говори уже! — Маша оглянулась, удерживая равновесие руками. Идти было тяжело — мелкий, но своевольный поток всё норовил сбить с ног, да и даже дно с пеком, а не тиной, разъезжалось под ногами, вынуждая оскользаться и нелепо взмахивать руками.
— Почему ты решила помочь мне? Только — если можно, правду.
— Смешной ты человек, Леонид, — помолчав, всё же хмыкнула Маша, — Кто же тебе в Нарвегии — правду-то скажет?! — горькой иронии в её голосе не уловить было невозможно, — Разве что я…
Ну так вот. Тошно мне здесь, намыкалась… Если ты тот, кто я думаю, то вероятно представляешь — ну очень большую угрозу для нашей горячо Любимой Страны… Не знаю уж, кого ты на самом деле грохнул, если грохнул… — Леонид отрицательно покачал головой, — Или что ты там спёр… Или узнал… Но, вероятнее всего, ты захочешь теперь убежать за границу. Ну вот: а я — с тобой! Потому что насчёт – насолить любимому Правительству любым доступным мне способом – я – первая!
Да и вряд ли там будет хуже, чем здесь!.. – кивнув головой в неопределённом направлении, она замолчала, задыхаясь, и продолжая быстро идти. Леонид и сам задыхался, но не отставал. Затем нарушил неловкую паузу:
— А почему ты решила, что я чего-то спёр… Или узнал?
— Хм… Ну вот не похож ты на человека, который кого-то убил, как про тебя раззвонили… И на бомбиста не похож. Разве что, на изготовителя. Нет: ты точно что-то раскопал — порочащее Нарвегию в глазах этой… мать её, Мировой Общественности!.. Впрочем, если не хочешь — не говори… Может, если поймают… А, чёрт! Если поймают — всё равно буду пытать: скажешь ты мне хоть что-то, или — нет!
— Твоя правда, — Леонид не мог не согласиться, — Поэтому расскажу. Вдруг выберемся. А если не выберусь я, может — хоть ты. Девушка ты, как я погляжу, самостоятельная. – он одобрительно хмыкнул. — И с мозгой!
Он помолчал. Продолжил, стараясь почётче выговаривать слова:
— Главное — чтобы вот эта флэшка, — он показал воротник курточки, куда зашил первую флэшку, — Попала к… Чурессийским Силовым структурам!
А поскольку здесь-то нас точно никто не услышит, придётся рассказать — потом может не получиться. А там — сама решай: останешься ты рядом с таким… Динамитом… Или свалишь к такой-то матери… Я не обижусь — честное слово! — он и вправду согласен был остаться один.
Хотя инстинктивно, конечно, иметь рядом хотя бы такую напарницу было огромным облегчением. Он как бы мог разделить с ней и ответственность, и тяготы предстоящего дела…
— Ладно уж, конспиратор хренов! Рассказывай, — в голосе Маши опять послышался ироничный смешок.
Леонид догнал её. Теперь они шли рядом, даже взявшись за руки, чтобы уверенней держаться на ногах. Темнота вокруг рассеивалась только редкими уличными фонарями, светом из одиноких окон, да огромной луной, нагло светящей с безоблачного летнего неба. (Ну правильно: ей-то – что сделается?!)
Блинн… Приключение с большой буквы, рядом – девушка, важное дело. И Луна… Одно слово: «романтика!», будь она неладна. Леонид сплюнул.
— Как тебя звать-то на самом деле… Напарница? — он вздохнул, кинув на неё краткий взгляд. Взамен получил ответный.
— Лена.
— Лена. Очень приятно. Ладно, скажу. Если поймают, всё равно дознаются.
— Точно. И, кстати — не обольщайся. Я — бомбистка. Просто тоже в бегах.
— Ну, здорово. — Леонид не удивился. Слишком сосредоточенный и цепкий взгляд у его «боевой подруги» для обычной бомжихи. Не было в нём ни следа разочарования и тупого равнодушия…
— А я — хренов неудавшийся хакер. А вернее — статистик, который сунул чёртов любопытный нос куда не следовало!.. — сбивчиво, и не всегда убедительно — он сам это чувствовал! — Леонид поведал о своих «изысканиях», и действиях до объявления вне закона.
Заняло это минут десять — к концу рассказа они как раз выбрались на отлогий берег, и двинулись вглубь ничем не примечательного проулка всё в той же махалле. Лена, казалось, хорошо знала, куда идёт.
И точно: минут через пять они вышли к железнодорожной колее, двумя бесконечными полосами обозначавшей отсвечивающие рельсы. Всё так же быстро они двинулись налево. На его рассказ Лена отреагировала только одним словом:
— Сволочи.
Было заметно, что она ни на минуту не усомнилась в том, что он ей открыл. Видать, действительно никаких иллюзий в гуманности руководства Страны, не испытывала… Но вот они и вышли к насыпи из гравия, после которой рельсы начинали расходиться на несколько веток.
— Здесь — сортировочная, — пояснила Лена. — придётся подождать минут десять.
Они присели на бугре, поросшем мягкой травой, за какими-то кустами.
Леонид не выдержал — снял кроссовки. Стянул носки, и как мог тщательно выжал их.
Хмыкнув: «здравая мысль!» Лена последовала его примеру. Вытрясли воду и из обуви. Одели всё назад. Леониду послышался отдалённый лай. Взглянув на спутницу, он убедился, что она тоже слышит его. Кивнув, она сказала:
— Сейчас они дойдут до канала. Потом — разделятся. Кто-то пойдёт вверх, кто-то — вниз. Но большая часть, конечно, вниз. Ничего: даже если найдут, где мы вышли, мы к тому времени будем далеко… — и точно. Послышалось басовитое пыхтение тепловоза. А вот и он сам показался из-за поворота кирпичной стены какого-то бывшего завода… С пятью вагонами и десятком цистерн.
— Когда проедет вон та часть — до цистерн — беги, как будто за тобой черти гонятся! Мы должны влезть на цистерну! Там есть лестницы! — скорость хода состава не превышала двадцати километров в час, и когда слепящий свет головных фар проехал мимо, они довольно легко догнали громыхающую на стыках змею, и забрались по сварной железной лесенке на борт первой же цистерны.
Лена благодарно кивнула, отпустив руку, поданную влезшим первым Леонидом:
— Спасибо… Можно подумать, ты всю жизнь мотылялся по поездам…
— Да примерно так и было. — отозвался Леонид, ещё задыхаясь, — Я вырос у бабушки, а её дом, пока не снесли, да не дали квартиру, был прямо рядом с товарной станцией. Поэтому и места эти знаю, и на какой вагон как лучше лезть, тоже соображаю.
— Даже боюсь спросить, что же вы там с друзьями делали, на товарной-то…
— Чёрт, не думал, что догадаешься… Ну — было. Грехи молодости… Правда, воровали по мелочи — то бензину сольём, то — шифера утащим… До вагонов с «товарами народного потребления», правда, так и не добрались — там слишком крепкие замки. И дырок в таких обычно нет… Потом ребят накрыли — но это они уж без меня ходили… Хотели металлчерепицы набрать — за неё отлично платили… Спасибо, хоть меня не сдали! А я им потом передачи таскал — в детскую Колонию.
— Надо же… А знаешь, Леонид, я …опой чую, что мы сможем свалить-таки отсюда к такой-то матери… Ты оказывается, ничего себе. А я-то вначале посчитала за вшивого интеллигента!..
— Да, в-общем-то, и правильно посчитала… Я с тех пор подался в лицей Маланова — компьютеры изучать… Всю остальную жизнь им как раз и посвятил. Поэтому и знаю, где, что, и как… — пока они говорили, Ленажестами дала понять, что им пора вылезать на крышу цистерны.
Там они вскоре и стояли, балансируя: она – широко расставив ноги, Леонид — на четвереньках.
— Смотри внимательно! Сейчас будет стена склада. С дыркой. Ну, не с дыркой, а с обвалившейся верхней кромкой… Вот туда-то нам и нужно будет… Нырнуть! Сможешь?
— Ну… Попробую! — энтузиазма Леонид не чувствовал, но Лене доверял. Не поймали же их до сих пор! И если они сейчас сделают то, что собираются, шансы ускользнуть даже от собачек — отличные! Видать, Лена… да и не только она, а и её «коллеги» — часто пользовались этим путём эвакуации в критических ситуациях. Но вот — он увидел…
Чё-ё-ё-рт!!! И это называется — способ надёжно замести следы?!
Стена склада «с дыркой» приблизилась — видно отлично!..
Но до «дырки» было не меньше трёх-четырёх метров! Столько ему не перепрыгнуть!
Почуяв его колебания, Лена сердито буркнула:
— Не дрейфь! И много не думай! Просто — делай — как я!.. — после чего присела, и вдруг кинулась вперёд по верхним мосткам цистерны.
Вот она достигла их переднего края, и Леонид, закусив губу, кинулся за ней — благо, поезд шёл небыстро.
Лена резко бросила тело влево, и пролетев метра четыре, исчезла в тёмном провале, находящемся на высоте не больше трёх метров от земли. Напоминала она голкипера, ловящего сложный мяч… Леонид, поравнявшись с провалом, вынужден был броситься туда же, не добежав до края мостков — чёрная дыра стремительно «проезжала» мимо!..
Он больно ударился животом и ляжками, повиснув на выкрошившихся кирпичах! Его крик и ругань почти совпали с вскриком Лены — но она хоть не ругалась. Дыхание у Леонида отшибло, и он перестал выдавливать изо рта нехорошие слова.
Однако, повисев и постонав с десяток секунд, он понял, что жив. И даже сравнительно цел.
Уцепившись за предательски рассыпавшуюся в крошево кирпичную стену, он подтянулся и влез в проём, ступив на неровный пол. Внутри было тихо. Странно.
— Лена!.. Лена! — вначале шёпотом, затем громче, он окликнул «бомбистку». Под ногами, громоздясь горой буквально по колено, путались какие-то не то обломки, не то куски. Мягкие. Поролон, что ли?..
— Входи уже… Гостем будешь. — раздался свистящий шёпот и сдавленный стон.
— Чёрт!.. Вот уж не думал, что такое возможно… — Леонид всё ещё растирал отбитый живот и коленки, — Ты… Как?
— Жива… Только, похоже… Руку сломала!
— Да ты что!.. Но как же… Тогда — к врачу надо!
— Ага, смешно. — Лена снова зашипела, словно заправская змея. — Вот меня-то только врачи и ждут. Нет уж. Нам с тобой, «мил Леонид», как любит говорить дражайший Ипполит, в поликлиники-то да больницы вход заказан… Забыл что ли? Там камеры везде — и при входе, и в регистратурах…
— Но что же мы?..
— Расслабься! В-принципе, ерунда осталась. Скоро будем «дома». Идём! — Леонид ощутил, как его взяли за руку, и уверенно повели куда-то. Он переступал через странные пружинящие обломки, спотыкаясь.
— А, это — поролон. — объяснила спутница. Здесь у нас раньше было подготовленное место: стояли картонные ящики с кусками этого самого поролона… Всё — как у профессиональных каскадёров… Видать, какая-то сволочь нашла наши коробки, да сдала на макулатуру… Так что, как говорят пилоты, «приземление было жёстким»… Тебе ещё повезло, что не влетел внутрь! — Они отошли от стены, вдоль которой медленно двигались, и уже увереннее пошли к зияющему ночным небом большому проёму.
— Осторожно, попадаются и кирпичи! — несколько запоздало предупредила Лена, когда Леонид чуть не грохнулся, и чертыхнулся, в очередной раз споткнувшись, и больно ушибив пальцы ноги.
Через пару минут они оказались на улице, выйдя через какие-то ворота со снесёнными напрочь створками.
— Здесь раньше был склад. Брёвна хранили… Ну а сейчас все умные: закупают сразу пилённый лес. Вот склад и забросили. Здесь даже сторожа нет. Идём — нам сюда!
По запущенной, засыпанной кучами щебня и заросшей бурьяном территории, они пробрались, двигаясь перпендикулярно к железной дороге, на территорию соседнего предприятия, куда попали, перебравшись через очередной выкрошившийся кирпичный забор. Про это место Лена пояснила коротко: «Лесопилка. Само-собой — тоже бывшая».
Судя по всему, оборудование с лесопилки вывезли ещё в девяностых. Охранять здесь точно было нечего. Но кирпичи и старые рельсы со сгнившими и предательски проваливающимися под ногами деревянными шпалами попадались и здесь. Ох, видать, и давно всё заброшено…
Потом они миновали ещё какие-то лабазы и пустыри. На это ушло не меньше получаса.
Наконец, перед ними снова оказалась махалля. Здесь Леонид бывал редко — это уже противоположная его району окраина Города. А после продажи квартиры бабки, и переезда родителей к брату, он в своём старом районе и не бывал. Его спутница быстро шла вперёд, теперь придерживая руку другой рукой, и пошатываясь. Рука явно давала о себе знать — особенно теперь, когда прошёл шок.
Остановилась Лена внезапно — словно упёрлась в невидимую преграду.
— Слышишь?! — она подалась назад. — Что это?!
Леонид прислушался. Странно… А, вот в чём дело!..
— А, ерунда! Это где-то делают утренний плов! Это — чёртовы карнаи и дойры.
— Тьфу ты!.. Значит, уже рассветает. — Лена сплюнула, — Чёрт, так болит, даже не слышу ничего!.. Ладно, почти пришли. Давай-ка… Э-э… Ну, баксов двадцать — мы же на пару дней!..
Леонид, порывшись в потайном отделении трусов, вынул плотно свёрнутую скатку, отделил просимое, и вручил Лене.
Та, ещё раз оглядевшись, определённым образом позвонила кнопкой звонка, утопленного с обратной стороны косяка самых обычных с виду ворот. Может, это была азбука Морзе?..
Не прошло и минуты, как калитка бесшумно отворилась. Лена сунула замотанной в халат и платок объёмистой коренастой фигуре вожделенную бумажку, пояснив:
— Это я. – и, тише, — С клиентом!
Калитка открылась шире, они проскользнули внутрь. Калитка так же бесшумно и закрылась. А вот то, что её закрыли не меньше, чем на три засова, от ушей Леонида не укрылось… Ничего, ему и самому так кажется надёжней!
Они выждали, пока открывшая им молчаливая женщина кончила возиться с запорами, и повела их за собой, из тёмного пространства под балханой — жилой надстройкой над воротами — через двор, в его дальний конец.
Здесь, в переднем торце флигеля, занимавшего всю его ширину, имелось несколько дверей, ведущих, судя по-всему, в небольшие комнатки. Одну из них женщина и отперла, объяснив по-нарвежски Лене:
— Вы за эту неделю — первые. Видать, народу не до развлечений… Так что — без соседей.
Лена по нарвежски же и поблагодарила, забрав ключи.
Леонид чуял на себе изучающий взгляд. Ничего, он-то переживёт… Лишь бы его не узнали и не сдали!
Об этом он поторопился спросить у Лены, очутившись внутри комнаты.
— А… Не бери в голову! — отозвалась та, — у Гуландом даже телевизора нет. Она — женщина старой закалки! Говорит, что от наших Госновостей её тошнит. — Леонид хмыкнул: а кого из здравомыслящих от них не тошнит?! — Поэтому она и радио-то держит на канале, который передаёт только музыку восьмидесятых. А там про тебя — уж точно не…
Лена щелкнула выключателем – загорелась тусклая, не больше, чем двадцатипятиваттная, лампочка без абажура.
Леонид огляделся. Н-да-а, прямо-таки спартанская простота…
Они стояли как бы в приямке. В метре от двери начинался ровный, и во всю ширину комнаты, невысокий — по колено — деревянный помост. В дальнем его углу лежали сложенные одна на другую шесть курпачей-матрацев, подушки, и постельное бельё.
И больше в комнате, если не считать пары пластиковых баклашек с водой и нескольких пиал на подоконнике, ничего не было.
— Ладно. Давай-ка посмотрим твою руку, — выдавил Леонид, глядя на плюхнувшуюся на помост с перекошенным лицом Лену. — Если — перелом, я знаю, что надо делать.
Лена только кивнула.
Леонид опустился на колени перед ней, и аккуратно закатал рукав кофты.
Проклятье… Рука действительно была сломана. Примерно на середине предплечья буквально на глазах росла шишкообразная опухоль, и красовался огромный разноцветный синяк. Там, где рукав не защищал руку, шла живописная кровавая ссадина — словно по руке прошлись граблями.
Леонид закатал и свои рукава. Его подташнивало от волнения и страха, но что делать, он действительно знал.
И чем быстрее они всё сделают, тем больше шансов, что всё срастётся…
Вот: подходящее место, где одна из досок помоста словно нависает над соседней. Но нужно вначале…
Он забрался на помост, и принёс простыню. Скатал её край и всунул между зубов Лены, приказав:
— Прикуси! Будет очень больно, но деваться некуда! Мне надо вправить смещение, если оно есть! А оно, похоже, есть…
Лена, ни словом не возразив, закусила. Леонид осторожно, а затем и сильно надавливая тонкими пальцами, прощупал обе лучевые кости. Так, малая лучевая точно сломана — шевелится. Лена замычала, затем зарычала, на глазах выступили слёзы, на лбу — пот. Она побледнела — почти позеленела.
— Терпи! Сейчас будет хуже всего! — уперевшись локтем в плечо горе-вратарши, он правой рукой оттянул кисть, а левой, перебирая сильными пальцами, вставил, как мог аккуратно, на место отошедший от прямой линии кусок малой лучевой. Лена глухо заорала, застонала, но простыни изо рта не выпустила. Удивительно, как она вообще не потеряла сознания — Леонид по себе знал, что боль поистине адская!..
Осторожно ослабив нажим, он убедился, что кость никуда, к счастью, не смещается. Повезло им! Нет, правда: им реально повезло!
Если бы излом шёл по косой, Лене пришлось бы лечь на растяжку… То есть — в больницу. И – всё!..
— Порядок!- Леонид, придерживая место перелома кистями, чтоб не допустить нового смещения, постарался голосом передать свою бодрость и уверенность в благополучном исходе своих действий. — Перелом простой, видать, просто кость хрупкая — переломилась, как спичка. Но излом прямой, и теперь надо просто его зафиксировать… Положи пока сюда, — он уложил руку Лены прямо в намеченное подходящее место помоста, — Держи второй рукой вот здесь! Потерпишь? Я тут во дворе видел подходящие ящики… — он чуть поправил многострадальную руку, чтоб ровней лежала, и показал Лене, как её придерживать другой рукой — до его прихода. Та только кивнула. Простыня во рту придавала ей странный вид…
Крупные капли пота, смешиваясь со слезами, текли у женщины по всему лицу, и даже капали с кончика носа. Что-то кольнуло Леонида прямо в сердце.
Что это?! Жалость? Сострадание? Давненько же он ни к кому их не испытывал…
Здесь, в Нарвегии, культивируют Силу. И — клановость, то есть – сотрудничество по родственному, или деловому, или ещё какому признаку. Но даже среди членов одного такого «сообщества партнёров» культивировали самодостаточность, изворотливость, и ту же силу! Как в мультфильме о Маугли… Выживает сильнейший.
И — «каждый — сам за себя!» А вместе – только «бизнес»! То есть – честный, или не совсем, отъём денег. У Государства, или обычных «физических лиц». Торговля. Риэлторство. Адвокатура. Частные клиники. Да мало ли!..
Засопев от неловкости за неуместные проявления, Леонид вышел. Под навесом, где хранился всякий хлам, в том числе и дрова в виде сучьев и брёвен для растопки тандыра, который стоял чуть не посередине двора, он в рассветной полумгле достал и быстро разломал с помощью рук и подошв подходящий полураздолбанный ящик из-под каких-то фруктов. Отобрал пару-тройку тоненьких дощечек. Жаль, конечно, что неоструганные…
Ничего — сгодятся на первое время.
Первую дощечку он всё равно был вынужден подогнать — она оказалась длинновата. Зато разорвать на полосы простыню, извлечённую из зубов стонавшей и подкатывавшей глаза Лены, оказалось просто — от частой стирки та совсем потеряла прочность.
— Так что, здесь у твоей подруги — дом свиданий? — пытаясь отвлечь Лену от неприятной и снова болезненной процедуры, Леонид глянул ей в глаза. Это было легко — он опять стоял перед ней на коленях, и по мере возможности быстро и плотно прибинтовывал передвинутую распухшую руку к дощечкам, сложенным в подобие лоточка. Главное — лишить кость возможности смещаться!
— Ну… да. — выдавила та, пытаясь перестать плакать. Ей это плохо удавалось, и слёзы всё ещё текли по грязным щекам, оставляя две явственно видимые светлые дорожки.
— А мы, значит… Предаёмся преступному разгулу плотской страсти? — он попытался пошутить, зная, что получилось неудачно, и что Лене сейчас не до его плоского юмора. Но всё равно — пусть говорит. Ей сейчас лучше не молчать.
— Да… Вот уж не думала, что мужчина сможет опять довести меня до слёз! — в голосе Лены была и ирония, и облегчение. Леонид успел убедиться, что кость, пока он ходил, не сдвинулась, и прибинтовывал уже от души, — Я прям горю от… Вожделения. И похоти. Блин. Вот уж — некстати! — она кивнула на руку. — Как теперь будем выбираться?
— А — ничего… Так же, как наметили. План у нас не изменился. Если ты… м-м… уверена в своей старушке, можем пару дней, пока всё не успокоится, переждать здесь — видишь, никого нет! Мы — первые!.. Да если кто и придёт — они же не будут к нам лезть…
— Вот уж точно. — Лена уже криво, но усмехнулась. — А мы к ним — и тем более!
И, после очередной неловкой паузы добавила:
— Спасибо. Ты ловко обращаешься с переломами… И, главное, не боишься. Ни крови, ни боли. Учился?
— Ну… Можно и так сказать. Чужой боли я научился не бояться. – он вздохнул, — В другой «период бурной молодости» ходил с отрядом альпинистов — хотел подработать… А у них как раз случилось… Хм. Падение.
Вот тогда, когда мы, ну, те, кто не лез в связке, втроём вправляли всё, что можно вправить, и прибинтовывали всем, чем можно прибинтовать, к палкам да сучьям, пятерым здоровенным переломанным балбесам, а потом и тащили их на себе до Базового Лагеря, я и постиг, так сказать, кое-что из…
— А… как получилось, что эти пятеро?..
— Да очень просто. Они тренировали групповое восхождение. И работали связавшись. Верхний чего-то недоглядел. — Леонид, подогнав длину жгута, и повесив руку Лены на петле к шее, привстал, и сел рядом с ней на помост. — Верхний чего-то напортачил, говорю, и сорвался.
А костыль, который он вбил, да и все прочие — были, оказывается, жайтайские. Но не заводские, а — кустарные… Кооперативные.
И вот, все попадали, словно гроздья винограда… Хорошо хоть, внизу была осыпь! Иначе — в лепёшку бы! Ну а так — только переломы, гематомы, ссадины, уязвлённое самолюбие… А для альпинистов — хуже этого ничего нету!
В-общем, они потом, как поправились — пытались в суд подать. На фирму, которая оборудование-то закупала. Ага, два раза!.. Босс, как узнал, что случилось — сразу с семьёй чухнул в Чурессию, а оттуда — в БША… А здесь остались стрелочники. Ну, всё — как всегда.
— Да, знакомая история… — Лена вздохнула, глядя в пол, — Это — Нарвегия, мать её…
Вдруг Лена подняла взгляд на Леонида. Снаружи уже было светло, да и лампочка у них ещё горела. Леонид внезапно осознал, что Лена вовсе не так стара и озлоблена на жизнь, как ему показалось там, в детском садике, словно бы годы и километры назад… И сейчас она несмело улыбалась:
— Спасибо. Теперь мне куда лучше. — она рукавом свободной руки попыталась стереть с лица пот, — И чёрт меня дёрнул «нырять» в эту проклятую дыру!.. Прости… Хотела порисоваться! На тренировке я видела, как наши это проделывают. Но…
Я же не могла знать — что коробки украли!
Леонид фыркнул, осторожно пытаясь помочь ей, вытирая бледное чумазое лицо остатками неиспользованных полос:
— Да нет… Было здорово! Ты так классно летела! Я сразу подумал о футболе! Ох, и вратарь бы из тебя получился!.. — и уже серьёзней, — Ничего – даст Бог — заживёт. Тебе сколько лет?
— Ф-ф-у-у!.. Что за вопрос к даме?! — вот она уже и (Может, бессознательно – чисто автоматически!) – кокетничает?!..
— Балда ты, а не дама. Спрашиваю, как доктор: сколько лет, столько и дней должен лежать гипс! — Леонид старался выглядеть серьёзным.
— А-а… Ну, тогда пусть месяц с небольшим лежит… А «гипс» — этот? — она с сомнением повела рукой на перевязи, глянув вниз, на неуклюжую конструкцию.
— Нет, конечно… Этот — на пару дней, не больше. Надо зафиксировать, чтобы кости не сдвигались и не тёрлись при твоих движениях, да и во сне, и опухоль не увеличивалась. Потом можно будет наложить нормальный.
Но — его-то уж лучше — в больнице.
— Если — в больнице, так только не в любимой Нарвегии! Здесь меня — ну, то есть, нас! — уже наверняка слишком хорошо знают! — В голосе снова слышались нотки злости.
— Ну… Посмотрим, — выдавил Леонид. — А сейчас нужно подстраховаться. Разрывы тканей обширные. И кровь шла. А заражение нам совсем ни к чему. Поэтому, — он перечислил, что нужно из лекарств, и спросил, — Твоя… Гуландом ничего не подумает, если я дам ей денег, и отправлю в аптеку?
— Н-нет. Но… Всё-таки будет лучше, если с ней на эту тему буду общаться я. Меня она знает давно, а тебя… — вдруг она хихикнула, как бы смущённо. — Нет, не подумай ничего такого! Я здесь была… Только с моими! Э-э… Соратниками!
Леонид… Рассмеялся. Весело и свободно. Потом посерьёзнел. Плохо. Ему совсем ни к чему, чтоб эта… женщина в него влюблялась. А к этому, похоже, идёт — вон, уже стесняется, что он может заподозрить её в… Романах на стороне. И неразборчивых связях.
Нет, это пока — лишнее. Здоровье и… Бегство — важнее.
— Надеюсь, старушка простит нас за простыню? — попытался он сменить тему.
— Само-собой! Ну, в-смысле, включит в счёт!
— Понял. Ладно, чем раньше ты выпьешь антибиотики, тем мне будет спокойней.
Он накинул Лене на плечи свою лёгкую ветровку, чтобы не так было заметно лубок, и снабдил соответствующим количеством валюты — как местной, для аптеки, так и иностранной — для компенсации «материального ущерба».
Вскоре Леонид уже слушал разговор, проходивший на кухне — ну, вернее, не сам разговор, так как слов было не разобрать — а гул голосов, раздающийся с кухни. Он почему-то был спокоен за «свои тылы» — по тону Лены чувствовалось, что она доверяет женщине «старой закалки».
Лена вернулась, принеся в здоровой руке новую простыню.
«Порядок!» — она кивнула, и Леонид отошёл от двери, хмыкнув.
Они скинули обувь и носки — да, у Лены они тоже ещё не просохли. Развесили всё на краю помоста. Затем Леонид расстелил им по три курпачи, и они прилегли, вздыхая и переговариваясь. Леонида интересовало, далеко ли до круглосуточной аптеки, и не вызовет ли их заказ подозрения…
Через десять минут зашумели запоры, и хозяйка отчалила, заперев их на три ключа.
Лена объяснила, почему за хозяйку не волнуется: её сын служил в армии в Чурессии, и не так, как сейчас служат – когда дал деньги, и не выходи из дома хоть «целый» положенный месяц «службы» — а по-настоящему, два года. Вернулся — попал под исторический «разгул демократии». Работы не стало — пошёл в челноки. Ездил и в Жайтай, и в Фурцию… А потом его на границе таможенники и убили.
Ну, как убили — видать, затребовали слишком большую мзду, он и стал «выступать». Слово за слово — сцепились. А у тех — само-собой, ленты под боком — сдали в КПЗ. А там строптивого решили «обработать». А тот — стал отмахиваться. Даром, что Дисбат… Ну вот и доотмахивался — со злости забили до смерти. Так что когда Гуландом выдали труп, его было и не узнать: вместо лица – сплошное синее месиво. А внутри — ни одного целого рёбра!
Само-собой, ни суды, ни Дисциплинарные Комиссии никого не признали виновным. Так как причину смерти судебные медики записали — «воспаление лёгких».
Про такие случаи Леонид слышал. А сейчас и столкнулся, получается, лично.
Он согласился, что особой любви к Властям Гуландом испытывать не может… Но готова ли она рискнуть ради них двоих – еще и личной свободой?..
— Я всё же думаю, до этого не дойдёт. — Лена покачала головой, — Говорю же — она телевизор принципиально не смотрит, а по радио — только музыку. Она про нас если и узнает — только когда с соседями будет трепаться. Ну, или на «гяп-е»…
Это «мероприятие» Леонид знал не понаслышке, ещё когда жил в доме с родителями.
Пожилые женщины махалли традиционно собирались пару раз в месяц на «девишник» — так называемый «гяп», на котором перемывали кости снохам, соседям, родственникам, и отдыхали от «домашних обязанностей»… Собственно, он и сам был примерно на таком же мероприятии всего несколько дней назад: корпоратив — это современный «гяп». Призванный, по-идее, сплачивать. А на самом деле — поливать грязью тех, кому завидуешь, сплетничать, доносить, сколачивать группировки — «за» и «против», словом, вносить в скучную и однообразную жизнь родного предприятиячуточку «перчика» и очень нужной суеты, и неуверенности друг в друге…
Но Леонид за все эти годы привык. Приспособился. Хоть лицемерие и не стало его второй натурой, как у большинства нарвежцев. Он даже мог послушать сплетни. Но сам никогда их дальше не передавал. Брезговал.
— Ладно. Раз так, думаю, нам действительно можно пожить здесь пару дней… Где тут туалет? — Леонид решил справить «дела», да и готовиться ко сну.
Лена, приоткрыв дверь, показала будку с «удобствами».
Надо же. Леонид и забыл, что у простых махаллинцев «удобства» представляют дырку в досках над ямой… И — никакого «мягонького папира» — туалетной бумаги! А — газеты на гвозде… Или вон, как здесь — остатки старой книги. Ага — это учебник физики за шестой класс… Ладно — хорошо хоть, сейчас не зима!
Леонид помыл руки из торчащего в центре двора у тандыра крана с водой. А когда же он мыл их в последний раз? Дайте вспомнить… Вроде, ещё дома — как только пришёл. Перед тем, как…
Невольно он проверил — на месте ли флэшка… На месте.
Неужели вся эта суета — только ради этого крохотного кусочка пластмассы и кремния?!.. И в ней — жизни тысяч людей, или его смерть?..
Он не обольщался: если поймают — точно живым не выпустят. Допрашивать будут, чтобы выяснить, кому он ещё успел… А он — никому. Только, получается, брату кое-что, через интернет — ну, это несерьезно! Любой судья докажет, что «подделка» и гнусная клевета! — и Лене — на словах. И если он погибнет, не добравшись до брата с остальными… Доказательствами, тот вряд ли запустит «раскрутку» этого дела. На международном уровне.
Хотя, с другой стороны – можно подумать, будто он сам представляет, как взяться за эту самую «раскрутку»… Для официальных властей Чурессии его страна НЕ СУЩЕСТВУЕТ. И не существовала. Во-всяком случае, до тех пор, Пока с…ная Явропа не ввела санкции…
По слухам, когда Президент Нарвегии ездил на встречу с их Президентом, оба подписали секретный Меморандум: в СМИ Чурессии слова «Нарвегия» и «нарвежцы» не употребляются вообще, а Нарвегия за это предоставляет рекламным фирмам Чурессии неограниченный доступ к своему «информационному пространству» и Гаспрому — к… Нефти. Взамен получая фрукты и овощи. Ну а природный газ-то продали ещё двадцать лет назад…
Леонид осмотрел двор уже подробней. В свете утреннего солнца всё отлично видно. Вон — их флигель с тремя дверьми комнатушек для… Хм! А это — хозяйский одноэтажный и давно не штукатуренный дом в традиционном нарвежском стиле: из саманного кирпича, и «толщиной» в одну комнату.
Глина проглядывала прямо из больших дыр, от которых обвалилась тонкая цементная корочка штукатурки с побелкой. Шифер на крыше от времени потрескался и покрылся зелёным мхом.
Пристройка кухни. Маленькая какая — как Гуландом там помещается?!
Он подошёл поближе. Приоткрыл дверь. Так, плита на две конфорки, с духовкой. Труба. Газовая. Интересно, работает? Он знал, что большую часть газа из регионов продавали в тот же Жайтай, и там, в областях, готовили еду, и топили зимой дровами и кизяком – высушенным коровьим навозом, мирясь с жуткой вонью и копотью… В городе же ещё был небольшой напор в трубопроводах.
Покачав головой, он прикрыл дверь. Вернулся в их комнату.
Лена сидела на помосте, скрестив ноги. Руку обхватила здоровой рукой. При этом раскачивалась, словно руку убаюкивая. Лицо серое, уставшее. Прорезались наметки морщин. Да, ей должно быть очень плохо…
— Опять болит? — Леонид знал, что болеть будет ещё долго, — Потерпи, там, в списке, есть и обезболивающее.
Лена кивнула. Вяло, отрешённо. Похоже, готова — организм вымотан до предела.
Донёсся еле слышный звук проворачиваемых ключей. Блеснула сквозь открытую дверь улица. Затем дверь закрылась, загремели задвигаемые засовы.
Гуландом прошаркала к их двери и постучала. Лена с кряхтением, словно это она — семидесятилетняя старуха, подошла к двери. Забрала объёмистый полиэтиленовый пакет, поблагодарив по-нарвежски.
Гуландом ушла, что-то буркнув так тихо, что Леонид не разобрал слов.
Когда Лена закрыла дверь, Леонид подошёл, мягко отобрал пакет, и попросту вывалил его содержимое на одну из курпачей. Ага, есть. Он вскрыл две пачки таблеток. В одной из упаковок таблеток оказалось всего две. Таких упаковок было две – стало быть, четыре таблетки. Все верно. Ногтем вспоров фольгу, он достал первую.
— Вот. Это — мощнейший антибиотик. Съешь-ка… — он налил воды из баклашки в пиалу, аккуратно придерживая, пока Лена с трудом запрокинула голову и проглотила, невольно поморщившись: «какая здоровая!».
— Отлично. А теперь — эту. — он «впихнул» в неё и обезболивающее. Лена уже только кивала, говорить, похоже, сил не осталось.
— Ну а теперь давай займёмся ссадинами — они мне не очень понравились…
Леонид осторожно разбинтовал руку в импровизированном лотке в той части, где была рана, и покачал головой: синяк уже занимал полпредплечья… Опухоль, правда, пока оставалась на старом месте.
Вырвав тампон из упаковки ваты, он обильно намочил его из флакона со спиртом, и протёр все царапины и синяк:
— Терпи. Сейчас протру с той стороны.
Лена кивнула, отвернувшись. Да уж — зрелище не для слабонервных. Впрочем, его напарница такой и не была. Леонид намочил ещё тампон, обработал всё повторно – ещё тщательней, смывая струпья и потёки. После чего уже капитально и плотно примотал руку к дощечкам, позаботившись всё же обеспечить кровообращение.
— Ну, хорошо… Теперь по-крайней мере, за столбняк вы, девушка, можете не беспокоиться. Да и антибиотики не дадут воспалиться… Не туго? — Лена покачала головой. Он хмыкнул:
— А теперь — посети-ка, пациентка частного доктора Леонида, тоже, на всякий случай, «домик неизвестного архитектора», и спи. От этих таблеток будет жуткая слабость, головокружение, и сонливость. Да и заживает лучше, когда не двигаешься. И спишь.
— А… кто сторожить будет?
— Я.
— А-а… Ну ладно.