Чеснегур

В гравитационном колодце земли старые космические души выстраивались в очередь для отправки на землю. Они засыпали на угольных стержнях ночи, посылая накопленные импульсы в синоптическую сеть болевых тел. Домоправитель сосредоточил давление в простуженных клапанах, окропляя мертвой водопроводной водой запыленные меблированные склепы. В клетушечном сознании пронумерованного домовладельца теплилась мысль об его успешности. Греясь под своим одеялом, он эмоционально втягивался в виртуальные знакомства, астральные турне, вампирические пустоты черных дыр, оставляя на темной стороне планеты импульсы своей уникальной подписи.
Вода усилила электронную плазму модифицированного человека и растворила в гиперпространстве его сознания заряд беспробудного лета. Отлеживаясь во влажном, голубом тумане шипевших под потолком батарей, я ждал шанса, который никогда не представиться. Светившая в окно инфракрасная лампа перемолола звездные камни в сгущенном акварелью куполе вокзала, создав эффект контражура в перечеркнутом названии станции. Я поднялся на чердак, вскрыл щит управления, блокируя мысли, которые привык считать своими. Тот, кто обнаружил мое подпространственное тело, нацелился на захват питавшего его источника. Световой шнур соединил в кольцо железнодорожные линии, курившим в тамбуре пассажирам ничего не оставалось, кроме как ловить нужный поток времени в общем ходе его движения.
Вагон встал в туннеле. Из грунтовых стоков дамбы в дренажную призму откачивалась отфильтрованная вода моих воспоминаний. В слоях белого золота я обнаружил слежавшиеся пласты горняцкого братства. Рыбак — Ребушка, проходчик — Шкода, туберкулезник – Руденко кололи меня драчливым кайлом, цепляли мой самокат ручной тягалкой под банкетом набросанных камней. Фара моего роллера, как зонд гастроскопа, осветила туннель водосброса, концентрируя в рефлекторе иллюзию жизни. Прикрывая йони золотом волос, в лоно большой воды вошла Ольга. Она склонила к союзу повелителя вод, заставив его держать над выходным порталом копьевидную голову и следить за слиянием течений в донной яме водоворота. Из бездны медленно поднялся корабль, освещенный шахтерскими фонариками. В оптическом камуфляже сна рядом со мной незримо присутствовал Дериган Джорме. Он неустанно казнил мое бившееся о рвотный люк тело скопленным на кончике жала гормоном счастья.
Я лежал на пологой стороне белого террикона, швыряя камни в составы, стоявшие по обе стороны железнодорожной платформы. Домоправитель разрушал меня изнутри. Разгулявшаяся в тумане осень превратила мою кровь в красную ковровую дорожку на перроне. Пассажиры отражались на маслянистой поверхности пленки и, сами того не зная, увозили домой дышащие любовью образы. В оконный фильтр, забитый крупицами детских волнений, прокралась чревовещательная темнота. Разогревшая пароду бурильная машина привела во вращение раскаленные жилы камней. Виртуальная камера моего внешнего, независимого сознания вошла в слои адской экзопланеты. В щупальцах подземного спрута засветились кибер-бордели и торговые автоматы. Каждый вздох нес минимум драгоценного кислорода, разряженный воздух делал кровь густой, а ночь несговорчивой, не готовой впустить под свои непрозрачные одеяния. В режиме ночного видения я рассматривал персональные скафандры секс-кукол, выращенные из живых клеток, оценивал жесты и мимику человекоподобных секс-ботов. Я был окурком, застрявшим в дымном тоннеле в ожидании стыковки западного и восточного портала, мечтавшим распасться на искры в глубокой затяжке с Ольгой.
Домоправитель поменял поршень в заклинившем цилиндре дрели. Жильцы услышали траурное соло кенара в наступившей тишине, узнали голоса женского хора, рвавшиеся к вихрям солнечного света сквозь разорванную напором воды перемычку. Ольга ощущала, как вскрывшийся плывун заполнял каверны горной пароды, избавляя обезличенную человеческую массу от голода и эпидемий, пыток и унижений, пороков и болезней, принципов и убеждений.
Она поднялась по дублеру тоннеля, раскинувшего в небеса свои невидимые руки. Ее избавленная от оболочек душа лежала на леопардовой шкуре облаков, наблюдая за скоплениями воли и мужества в единоличных системах. В пороховых слоях войн, где каждое мгновение проживалось искренне, отделялись семена земной любви, коробочки с секретом чего-то личного. Она раздышалась и расплакалась дождем, пролетая через грозовой фронт и прощаясь с мокрым, взъерошенным человеком на вершине террикона.
Дериган Джорме всплывал в видениях жильцов в минуты агонии организма и запускал в апартаменты чешуйницу, превращавшую в хитин фолианты накопленного человеческого опыта. Сваренный из первичного бульона простодушный землянин возвращался в рациональный мир, в котором сложные комплексы чувств держались на громоздких ментальных конструкциях разума. Домоправитель извлек из Ольгиной спины рудименты антенн и разлучил ее тело с материнским духом Вселенной.
Я не мог не заметить, как «состриженная» с людей органика превращалась в шлюзовых камерах накопителя в биотопливо для освещения дома, как с приходом анабиоза улетучивались жизни из заболоченных организмов. Скучавшие в опустевших гнездах домохозяйки не подавали знаки атлетам, растратившие свои силы в собесе старушки не улыбались и не пели на улицах. Модули лучеперых рыб замкнули силовые линии тонкой психической оболочки и настроили неоновое интро на светлое звучание. Огненные муравьи балансировали с семенами мимозы под багровым небом лаунж-зоны, вступая в ряды участников диджитал-перфоманса. Красные, синие и зеленые лазеры захватили жемчужную россыпь частиц подпространственной сферы и наложили на воображаемую личность духовное солнце чистого сознания. Я испытал гравитационную связь со звездой, своей яркостью напоминавшей Ольгу.
Под ее короной не чувствовалось живого ветерка, способного залезть мне под кожу, не слышалось стрекота сердечной жемчужины, гула мощной атомной станции, пропускавшей через себя волны слов, а после принимавшей их на веру. Ее импульсы были синхронизированы со смехом малыша, съезжавшего в лавандовое поле по светящейся дорожке. Тридцать тысяч контрольных точек в жилом комплексе регистрировали выбросы нейромедиаторов, задействованных в самой большой химической подделке, в самой большой земной лжи, служившей продолжению человеческого рода. Я четко знал, что ни сенсоры феромонов, ни мышечный насос не работали на частоте Бога. Любовь была органом, который находился за пределами человеческого тела, за границами его мозга. Я сжал своим щупом холодные пальцы Ольги. По кольцу наших бионических рук побежали огни биоэлектрических потенциалов. Я вспомнил наш первый танец, и ледяные частицы зародышей планет, двигавшиеся вокруг ее талии.
Дериган Джорме обрубил коммутационную медь и схоронил отложенные шприцы в сладком небытие одиночной камеры. Живое, иллюстрировавшее меня начало, вышло из сырого, необжитого пузыря за пределы зацикленного на одной пластинке лета и оттеснило обесточенные тела моих погибших в тоннеле товарищей. Их горняцкие жизни, служившие разменной монетой в слоте игрового автомата, залогом чужих планов и финансовых обязательств, теперь принадлежали мне и летели по вертикальной шахте на электрический запах озона.
Пока я рождался в этот мир, впитывая тепло полосатопижамного утра, заботливая механическая рука сшивала лоскутки моего разорванного вакуумом тела. Я и думать не смел, что кто-то присматривал за мной, что кто-то наполнял меня матерью, больше чем сама мать. Я полагался на чутье крыс, искавших вход в лучшую жизнь в оснащенном ловушками лабиринте. Лишь когда фара роллера освещала неприступную стену на моем пути и срабатывал защитный механизм сна, я возвращался под купол приграничной земной часовни и, как всякий, крестился и делал вид, что верю в покровительство высших сил, в торжество своего духа-хранителя.
И вот теперь та самая рука сжимала в шурфе горстку моих костей и поднимала приз, выигранный с чьей-то помощью, она возвысила меня над всем земным, над тем, чему учили в юности. Солнце по расписанию пустило штормовой поезд, вызывая потоками щекочущих волн сбой во входных волокнах сети и в сенсорах совести.