Прибытие. (Глава 1)

Обмануть обманщика.

«Скорей с Неба польётся вода, или люди будут жить в Городе!..»
Поговорка народности Нинту.

Ветер, завывая, перекатывал по широким улицам серо-голубые шары странствующего куста.
Ромул, ехавший сразу за головным тарпоном, впереди колонны, и уже с трудом скрывающий нетерпеливое раздражение, сплюнул прямо на землю. (Тьфу ты – на песок!) Но так, чтобы это не было заметно остальным: кощунство!
Здесь, словно на легендарной «Дюне» из древней фантастической саги: даже капля воды – священна. Ну, для аборигенов. Так что слава Богу, что они едут без проводников…
Как же его достала эта пустыня!
Ничего: скоро уже можно будет слезть с раздражающе-укачивающей спины, движущейся в такт размеренной поступи.
Он невольно оглянулся: отряд экспедиции растянулся. Впрочем, винить людей в этом нельзя: так привыкли двигаться вьючные животные, автоматически выстраивавшиеся в караванную линию с очень большими интервалами.
Всё верно. Это – складывавшаяся тысячелетиями тактика выживания: если попадётся яма-ловушка жука-Подпесочника, погибнет только первое животное. Остальные перегруппируются, и обойдут роковое место. Выручать угодившего в сорокаметровый колодец собрата всё равно бессмысленно. Жук – уродливый хитиново-бронированный двадцатиметровый монстр, напоминающий чудовищную сколопендру с клешнями и головой скорпиона – первым делом откусывает жертве голову.
Или, если на первом тарпоне сдуру ехал какой-нибудь юдорец, или человек – головы. Тарпона и его наездника.
Правда здесь, на открытых всем ветрам улицах Города, опасаться ям жуков, или засад варанов Локолоко, не надо. Улицы, занесённые песком за неисчислимые века до половины высоты зданий, вымощены камнем. А глубина слоя наносов не более трёх метров: мелко для жука.
Наконец они без приключений проехали окраины с их хаотично разбросанными невысокими домами, больше похожими на подготовленные к обороне квадратные бункеры: настолько приземистой и неказистой была так называемая «архитектура». Просто монолитные, как бы вросшие корнями (Если б таковые имелись у строений!) параллелепипеды. Со скруглёнными углами и щербатыми стенами. Сточенными за мириады лет неумолимыми песчинками до такого состояния, что признать в оплывших коробках построенные людьми дома нет почти никакой возможности: просто пирамидки с чуть наклонёнными вовнутрь стенами, и с плоской, ровной, словно спиленной гигантской пилой, крышей. На которую, разумеется, нанесён слой вездесущего песка…
По подобию улицы, обозначившейся более-менее явно через примерно километр после окраины, можно было бы свободно промаршировать взводу. Причём – растянувшись в шеренгу. Да ещё с приличным интервалом между бойцами.
Ромул снова хмыкнул: похоже, строители или проектировщики, если таковые всё же имелись, обожали масштаб и монументальность. Не их вина, что всё теперь сточено и изъедено до гротеска, и почти по крыши занесено толстым слоем мелкого бледно-жёлтого песка. Слепящего глаза миллионами бликов под чертовски ярким солнцем Юдоры.
Песок хрустел на зубах, набивался в щели одежды, проникал между седлом и комбинезоном, заставляя постоянно ёрзать, и щуриться даже в солнцезащитных очках с гермотубусом. А без этого тубуса из сверхмягкого резилона зрение на Юдоре очень быстро превращалось из источника информации в беспрерывную досадливую маету с протиранием моргающих и слезящихся глаз. Которые затем нужно промывать. И закапывать.
Аборигенам легче: у них глаза во время бодрствования автоматически прикрываются костными щитками со столь часто и густо расположенными щетинками псевдо-ресниц, что даже непонятно: как им удаётся сквозь такую завесу хоть что-то разглядеть. Да и вообще – юдорцы превосходно приспособлены к местным условиям: жаре под сорок в тени, постоянному ветру, и полному отсутствию воды на поверхности. Чешуйки, как у рыб, не дают жидкости слишком интенсивно испаряться из организма, а пальцы передних лапок отлично приспособлены к самой тонкой работе.
Не иначе, как происхождение аборигены ведут от ящериц-сцинков. (Как земляне называли местных чрезвычайно шустрых мелких варанчиков с чуть заметным на общем серо-коричневом фоне тускло-бордовым ромбическим рисунком на спине – за весьма большое сходство с обитающими в пустынях родной планеты ящериц.) Или мантикор.
Последние от ящериц отличались тем, что лапок насчитывалось двенадцать, а голова напоминала птичью: на её конце имелся клюв. Помогающий разбивать вдребезги крепкие кремнистые панцири песчаных улиток. Похоже, заменявшим и мантикорам и ящеркам и пищу и воду. Откуда достают, и вообще – нуждаются ли в воде местные животные, учёные ещё точно не выяснили. Разве что, как кусты странствующего куста, зверушки впитывали конденсирующуюся на холодном теле предрассветную влагу, порами кожи.
Ну, за время вынужденного безделья на корабле, пока «усваивались» и «прививались» все те прививки, и инъекции разной медицинской хрени, что должна была предохранить людей от местных болячек, а аборигенов – от болячек землян, Ромул, разумеется, изучал. Архивные материалы. И кое-что более-менее уразумел. В частности, что «промежуточным» хищникам «пищевой цепочки» – мантикорам и сцинкам – вполне хватает той воды, что они получают из улиток.
А вот улитки, похоже, и правда – как-то научились улавливать и накоплять в организме влагу, конденсируя её прямо из воздуха. Жаль только, для человека они ни в каком – ни варёном, ни жареном – виде не съедобны. Потому что даже самый голодный и нетребовательный идиот не сможет съесть нечто, вкусом напоминающее губку, пропитанную мочой.
А вот местные разрозненные кочевые племена аборигенов улиток точно не трогают. Воду добывают из глубоких колодцев в горах. А непосредственно в пустыне, покрывающей до девяноста процентов поверхности планеты – либо копая шахты до водоносного слоя в сорока метрах от поверхности, либо – из растений. Достающих корнями, как и земные пустынные растения вроде верблюжьей колючки, до грунтовых вод.
Ромула это поразило. Особенно, когда он в первый раз увидал, как коренастый, и напоминающий больше моток колючей проволоки на ножке, с растрёпанными лоскутками-листьями, куст Гиризии, двое аборигенов деловито обвернули полупрозрачным мешком из сшитых шкур мантикор. После чего осталось только герметично стянуть складки у основания шнуром из сухожилий. И через десяток минут из выходной трубочки закапала вода… (Тёплая, но – пресная, он даже попробовал её. Вода как вода – соли только маловато.) Пришлось тогда сказать вождю клана Хок, из племени Нинту, Мооганде Ни-ва:
– Уважаемый Вождь! Я поражён! Примите мои заверения в полном восхищении. Тем, как хорошо ваш народ смог приспособиться к пустыне!
На что сморщенный и слегка уже сгорбленный юдорец ответил:
– Я слышал, в вашем мире вода так же доступна, как у нас – песок. Поэтому ваши тела и мозги и устроены совсем по-другому… А живи вы здесь – и вам пришлось бы стать как мы!
Ромул мысленно содрогнулся: выглядеть, как вставшая на ноги помесь комодского варана и богомола… Бр-р-р!..
С другой стороны, старик прав: пришлось бы. Если б захотели выжить.
Но то, что выжить здесь – подлинное искусство и наука, он понял окончательно, когда ровно через сорок три минуты плёнку с куста сняли: «Погибнет!». А верно. Здесь сохранять водоносную флору в живом состоянии – жизненная необходимость.
А выменять чистую воду на тарпонов – удача. Вода здесь — роскошь. И имеющий её – миллионер. Хотя в местном лексиконе даже нет такого слова.
Ромул думал, что поистине, способам и приёмам выживания аборигенов можно удивляться бесконечно. Правда, вот попробовать некоторые, особо специфические, самому… Бр-р!
Ни за какие деньги он не согласится «откладывать» и закапывать на полметра под поверхность, экскременты в виде капсулы в кожистой оболочке!.. Или – спать с тарпоном в обнимку, игнорируя чёртовых, до дрожи напоминающих земных, вшей.
Не прошло и десяти минут после неспешного следования по «улице», как они добрались до «малой кольцевой». Так назвали этот широкий, и идущий по кругу вокруг центрального комплекса крупных зданий (вероятней всего – дворца правителя, и вилл приближённой знати) бульвар, ещё те, первые исследователи. На поверхность не спускавшиеся, но тщательно изучившие снимки: полученные с орбиты, а затем – и с беспилотников. Качеством и разрешением намного превосходящие те, что могла бы сделать их экспедиция с помощью устаревшего и чертовски тяжёлого оборудования Университета.
Эти снимки-картограммы единственного сохранившегося на Юдоре Города Ромул и сам изучал куда как тщательно. После чего в который раз обратился к капитану.
Ромулу невольно вспомнился последний, несколько нервный, диалог с капитаном Стэном Гаррисом:
– Послушайте, капитан, сэр! Вы же отлично понимаете сами: в Городе несколько тысячелетий никого нет! То есть, опустив челнок хотя бы рядом с окраинами, вы никому не навредите! А экспедиция сможет не заморачиваться с переходом через пустыню и наймом животных для перевозки чёртова оборудования!
– Конечно, я понимаю, доктор Болтон. – на лице капитана как всегда застыла самоуверенная невозмутимость и ощущение превосходства над суетливыми некомпетентными штатскими, не давшими себе труда изучить параграфы «Великих Бумажек», регламентирующих поведение экипажей кораблей Флота в подобных случаях:
– А ещё я понимаю, что у меня в основной и вспомогательный компьютеры встроено три чёрных ящика. И ещё один – в навигационном блоке челнока. И когда состоится очередная инспекция, «уважаемая» Комиссия, состоящая обычно из педантичных сухопутных крыс и прожжённых бюрократов, изучив полётные данные, запросто может лишить меня и мой экипаж лицензии. Ткнув мне в нос нарушением пункта Космоустава за номером восемь дробь шестьдесят четыре. О том, что к сооружениям, признанным памятниками древней архитектуры, я не должен подлетать ближе, чем на десять миль.
– Но вы же лучше меня знаете, понимаете – что это – никакой не Город!
Снимки и сканирование чётко показывают: все эти «дома» и «дворцы» – не более, чем игра природы! Продукт, так сказать, ветровой эрозии, возникший без помощи людей. Или, там, других разумных рас. Попросту – каприз ветров и песка, выточивших как бы дома в коренном подстилающем песчанике!
– Ничего этого я не знаю, док. Насколько мне известно, именно вы и ваша экспедиция и едете туда, чтобы это доказать. Окончательно и однозначно.
А вот если докажете – так уж и быть: заберу вас прямо с центральной площади.
Но! Не раньше, чем поступит официальное подтверждение от моего Руководства.
Формалист …ренов!..
Впрочем, Ромул на капитана уже не сердился. Как и на тех чиновников-перестраховщиков из Министерства, что составляли своды Правил и параграфы Уставов. Как и тех бюрократов, что сидели в Колониальной Администрации: те вообще норовили «во избежание» приравнять к «памятникам архитектуры» и «нематериальному наследию» всё, что только возможно приравнять на новооткрытых планетах. Хотя это правильно: чтоб избежать проблем с коренными жителями…
Он понимал, что бюрократы не сами всё придумали, и не с потолка брали цифры – им их давали как раз специалисты: эксперты-археологи и ксеноэкологи, трясущиеся за драгоценные ксеноморфные «крупицы прошлого», словно скупец над золотой монетой.
И ненарушенной следами земного горючего, «девственной», экологией…
Да и то сказать: чёртовых остатков следов цивилизаций на кислородных планетах находилось пока катастрофически мало. Словно населявшие их расы специально, назло археологам, социологам и ксеноисторикам, старались всё соорудить и построить так, чтоб разрушилось и превратилось в оплывшие руины из отдельно торчащих обожжённых кирпичей, каменных блоков, глины и песка, как можно быстрее. Заставляя людей тщетно гадать – что это было? И для чего служило?..
Однозначно обычно удавалось ответить лишь на вопрос – «когда?» Потому что радиоуглеродный метод датировки до сих пор не подводит.
Ромул, как доктор исторических наук, профессор, «член» «почётный член», и «лауреат» всего, чего положено, разумеется, тесно соприкасался с коллегами в этой области. Но пока изучение пяти более-менее сохранившихся на трёх планетах городов, двух посёлков, и пещеры, ничем выдающимся науку не обогатило. Если не считать сотни рисунков животных и аборигенов в стиле примитивистов-абстракционистов, да десятка фигурок-идолов в виде… Хрен его знает чего.
Так что пришлось им нанимать (За немалые, кстати, деньги, и канистры с водой!) тарпонов во временном Лагере племени Ургара, расположенном в дневном переходе от Города, и управлять животными самостоятельно. Потому что ни один абориген-кочевник приближаться к Городу ближе, чем на десять миль, (Тут они словно сговорились с земными чиновниками!) категорически не соглашался: «Табу!» Впрочем, на местном диалекте это звучит куда цветистей: «Унородо!».
Хорошо, что управлять невозмутимыми, словно буддист в момент углублённого самосозерцания, животными, не сложней, чем лошадьми: тарпон повинуется всего четырём командам: «Встать! Лечь! Вперёд! Стоп!». Повороты налево-направо выполняются путём нажатия коленом на шею… А головной тарпон, тот, что без человека, периодически оглядываясь, сам подстраивается к изменениям курса колонны. Отлично, чёрт его задери.
Если б ещё можно было чуть прибавить ходу! Но – нет. Шаг животных отработан веками и поколениями, и неизменен, как неизменен проклятущий, вечно дующий, куда бы ты ни ехал, в лицо, ветер.
– Стоп! – окрик остановил и переднего тарпона, и животное, на котором он сидел.
– Приехали! – его зычный голос разнёсся беспрепятственно, и, как он знал, слышен на расстоянии до километра. Долго тренировал его! Читая лекции чёртовым студентам.
Ромул осмотрелся ещё раз, чтобы уж точно убедиться, что они в центре большой, как она обозначена на картах-фотограммах, дворцовой площади, затем повернулся назад, и проорал своим, – Разбиваем лагерь здесь!
Он спрыгнул с опустившегося по его команде на колени, а затем и на брюхо, животного: если прыгать с полной высоты горба тарпона, можно запросто, несмотря на окружающий мягкий песок, и ногу сломать! Тарпон остался невозмутимо лежать, Ромул двинулся назад, к остальным людям.
Док Шрайвер справлялся с животным неплохо: уже уложил доставшегося ему старичка, и сейчас кряхтел рядом с ним, вращая туловищем, и ладонями разминая поясницу.
Младший ассистент кафедры прикладной ксеноистории, Микки Стоянов, слезать не торопился: морща нос, что-то высматривал в окружающем пространстве.
Лаборанты Колин Пауэлл и Пьер Фуркад уже начали разгружать палатки, бочки с водой, и тюки с провизией и приборами – на их долю досталось по два животных, шедших, как везущие самое ценное, и, по выражению дока Шрайвера, «чертовски нужное экспедиционное д…мо», в поводу сзади.
– Капрал Маслов! – Ромул обращался к невозмутимому коренастому капралу, приданному экспедиции по приказу флотского руководства Администрации Юдоры, – Я попрошу вас, как главного по безопасности, осмотреть периметр, и заодно подыскать какой-нибудь… Угол, куда намело шаров странствующей травы. Чтоб туда можно было потом отвести животных.
– Есть, сэр! – в голосе не чувствовалось особого рвения. Впрочем, и открытого неподчинения гражданскому начальству кадровый профи никогда не выказывал. Всегда отвечал коротко, когда к нему обращались. Если не обращались, помалкивал, хитро щурясь в крошечные усики. Или это параллельные белёсые шрамы, пересекающие рот, придавали ему этакое… себе-на-уме! – выражение?.. Да и вообще: более сдержанного – как в общем, так и в отношении к археологии в частности – собеседника, Ромул ещё не встречал.
Подозрительный тип. Как почему-то сразу посчитал Ромул, просто приставленный «бдить», чтоб экспедиция не утаила, если чего полезного для Армии или Флота найдёт. Возможно, у него есть и «независимые» средства связи, помимо штатного передатчика экспедиции – для отправки регулярных «докладов» начальству.
Не столько «охранник», сколько стукач, словом.
Однако возразить что-либо против включения капрала в состав экспедиции Ромулу не удалось – «у начальников головы большие, вот им и виднее, что и как нужно делать! Вы, профессор, должны понимать, что экспедиция, хоть и оплачивается из бюджета нашего Университета, проводится под непосредственной юрисдикцией Флота!»
Ладно – раз так, пусть «босс по безопасности» хотя бы пользу приносит.
Капрал отправился налегке (если не считать пистолета в кобуре, и универсальной винтовки в руках) «осматривать территорию», остальные дружно стали помогать Колину и Пьеру устанавливать самонадувающиеся палатки, и закреплять их тросами, чтоб не сдул слегка ослабленный окружающими строениями неугомонный ветер, сейчас, заполдень, и так немного поутихший.
Когда установили палатку-столовую (она же – зал для общих собраний), Ромул лично внёс дополнения в «меблировку»: повесил на стену полученную с беспилотника огромную картограмму с планом Города. Раскрашенную и надписанную лично им.
Красным был обозначен огромный центральный монолит, больше известный, как «дворец султана», жёлтым – прилегающий, и окружающий «дворец» квартал «знати». Зелёным – окраины. Малоперспективные с точки зрения интересных и важных находок.
Чёткими чёрными треугольничками выделялись намеченные к бурению «Скв. № 1», «Скв. № 2, 3,» и так далее, и остальные предположительные места работы.
Затем всё нехитрое экспедиционное имущество занесли внутрь самой большой палатки, предназначенной для складирования оборудования и находок. Буде они случатся.
Через два часа всё было готово, и наступившие сумерки принесли, наконец, желанную если не прохладу, то хотя бы жару поменьше, и ветер стих настолько, что почти не нужно было поминутно сплёвывать, и утирать губы от песка.
На ужин оказались консервы. (Ещё бы – в любые негерметично запечатанные банки и коробки с пищей тут же набился бы неугомонный песок!) В саморазогревающихся банках. Из, разумеется, армейских резервов.
Ромул консервы не любил, но деваться некуда: за отпущенную их группе неделю нужно проделать чертовски большой объём работы, и времени на приготовление пищи попросту нет. Как и повара в штате. (Поскольку у их Университета как всегда «очень ограниченные фонды».)
Ели все за одним большим складным столом из алюмоциркона. Что и говорить: материал прочный и лёгкий. Из него же сделаны и табуретки, и складные лестницы, и штативы большинства приборов и агрегатов. Даже рама бурового станка.
Во время еды люди молчали. Устали. Ромул воспользовался этим, чтобы ещё раз всех незаметно рассмотреть.
У дока Шрайвера, похоже, аллергия: вся кожа лица, находившаяся под тубусом, покраснела, и уже намазана мазью Супродина. (Вот уж гений: его состав работает на любой планете! И – против любых аллергенов!) Заметно, как док только титаническими усилиями останавливает автоматически вскидывающуюся руку на полпути, чтобы не расчёсывать явно саднящую красноту. Но если в ком Ромул и уверен – так это в Шрайвере. Ветеран двух экспедиций, на Меотиду и Бьянку, автор монументальной прикладной работы «Архитектоника иерархии раннефеодальных сообществ не-гуманоидных цивилизаций». Основанной исключительно на доказанных фактах.
Поскольку непроверенных и презренных домыслов-гипотез док не выносит на дух.
Далее сидит Михаил (Микки, как он предпочитает, чтобы его называли) Стоянов. Как обычно воткнувший себе в ухо наушник от плейера – обожает старинный рок и хард. Взгляд, углублённый в себя. Но работник, как утверждали коллеги, добросовестный: исполняет порученное дело «От сих – до сих!» Похоже, хоть Ромул в команде с ним в первый раз, особых проблем ассистент не доставит: работой интересуется лишь в той мере, в какой это входит в его обязанности. Ромул дёрнул щекой: ясно, что с таким подходом до должности доцента меломану-пофигисту не дослужиться никогда.
Колин и Пьер… Хм-м…
С ними-то как раз Ромулу уже приходилось работать. Поэтому, собственно, он и попросил Руководство кафедры включить именно их. А что: добросовестные и иногда даже излишне инициативные ребята. С юмором. Уверенно идущие к своей цели: прослушать все необходимые спецкурсы, набрать фактического материала, защитить диссертацию. И остаться на кафедре до пенсии… Кстати, преподаватели уходят на неё на пять лет раньше остальных высококвалифицированных работников категории «С».
В силу всё той же «вредной» специфики: работы со студентами!
Сейчас, когда все закончили еду, и, вздыхая, неуверенно переглядывались, не зная, то ли – пойти спать, то ли – посидеть ещё всем вместе, и если сидеть – о чём беседовать, и не лучше ли заняться делом, чем кряхтеть и переглядываться, удивил Ромула как раз капрал Маслов, до этого молча, и, словно по Уставу, «осуществлявший приём пищи», сидя на ближайшем к выходу табурете.
Вопрос не от инициативных и дотошных лаборантов, а от военного, доевшего раньше всех, и теперь вяло ковырявшего в зубах (Интересно: что там могло застрять из размолотых в безвкусную мелкую труху концентратов под названием «курица с грибами»?) неизменной зубочисткой из натурального дерева:
– Скажите, док… А правда, будто аборигены считают, что Город построили инопланетяне?
Доктор Шрайвер, к которому обращался Маслов, оказался, похоже, тоже слегка шокирован вопросом обычно мало интересующегося «всей этой ерундой», «специалиста по безопасности». Даже что-то помычал, и почесал в кустистых бровях, прежде чем ответить:
– Н-ну… В-общем-то – правда. – однако поторопился и уточнить, – Хотя, разумеется, не у всех местных народностей и племён есть такие легенды!
– А можете… рассказать?
На этот раз доктор молчал куда дольше. Затем хмыкнул:
– А почему бы и нет? Заодно и сам получше вспомню. Азы, так сказать… Доктор Болтон! – взгляд на Ромула, который как раз откинулся чуть назад, – Пожалуйста, поправьте, если я чего напутаю… Лучше всего я помню только версию народности Нинту.
Ромул, снова чуть нагнувшийся к столу, вежливо кивнул.
– Ну так вот. Начну, если присутствующие не возражают, – присутствующие не возражали, а лаборанты так даже истово закивали, похоже, стараясь угодить: здесь – зам. Начальника экспедиции, а дома – тоже зам. Но – декана!, – с самого момента сотворения здешнего «Мироздания».
В начале ничего не было.
Внезапно во тьме бездны Коррало возникла искра. Но некому было раздуть эту искру, и она чуть было не угасла, пока праматерь Юора не решила помочь. Дунула она на искру, да так, что та стала в тысячу раз горячее и ярче! Вот так и возникло местное Солнце – Губоно-Сиу. (Кстати, точного смысла названия никто не перевёл до сих пор. А примерное – «Вбирающее молитвы». Истолковать толком не смогли пока даже шутники у нас на кафедре. Хм.)
Посмотрела праматерь на солнце, и решила, что горит оно хорошо. А раз так – пусть приносит пользу.
И запустила тогда слепленные из глины, песка и льда комочки вокруг Губоно-Сиу. А льдинки в комочках нагрелись, и стали таять, и затенять светило своим туманом и мглой – так, что не видно стало Губоно-Сиу ничего вокруг!
И Губоно-Сиу это не понравилось, и вспыхнуло оно тогда ярче, чем тысячи костров во мраке вечной Ночи, послав огненных варанов Моомба съесть воду и лёд… И пожрали вараны весь лёд, который имелся в комочках. (Это, как не только я, но и профессор Танака предполагает, отголоски преданий о вспышке сверхновой. Только вот состоялась она одиннадцать тысяч триста лет назад. И произошла – не с местным солнцем, разумеется. Иначе – Хм!) Н-да. Так что бесплодны оказались комочки.
И решила тогда праматерь… – Ромул механически кивал, уже отключившись от размеренного благодушно-профессионального голоса преподавателя с почти тридцатилетним стажем, думая о своём.
Действительно, легенд о сотворении Мира у Юдорцев хватало. Разных. Но в отношении собственно начала зарождения своего мира как-то уж больно подозрительно всё здесь у всех кланов и племён похоже. Или все эти мифы навязаны каким-то внешним источником… Или приходится признать, что отсутствие разъединяющего, как на старушке-земле, фактора – Океана! – и сделало эту часть мифологии общей.
А вот дальше, в отношении Города, легенды разнятся. И – сильно.
– …и сказал тогда великий Тиги: «Ну и убирайтесь к чертям собачьим с моего мира, и найдите свой! И там делайте, что хотите! Хоть поперебейте друг друга!» Так и поступила община Хаанноа, и переселил их вождь, Урпер, свой народ на соседний комочек, вертящийся вокруг Губоно-Сиу.
Но прав оказался многомудрый Тиги: не прошло и трёх поколений, как вспыхнул бешенный огонь на комочке, населённом потомками Хаанноа, и виден был в ночи три дня – виден так, словно ближе стал этот комочек к Миру народа Тиги, к Тана Юдоре. (Тана – на языке Нинту обозначает буквально – «благословенная». Впрочем, на языке Муора – «глядящая-на-всех-благосклонно».)
Ярче Губоно-Сиу пылал днём и ночью пожар, сжёгший дотла весь народ Хаанноа, и сам комочек, на котором они поселились… И никогда больше никто не видел людей этой общины. Да и сам комочек пропал с небосклона великой Бездны.
Но в эру Парего (Это – примерно восемь тысяч лет назад!) спустился с Неба другой огонь. Горел он мягко, и не обжигал. Прибыли на нём великие Путешественники – народ, ни в чём не похожий на детей Юдоры. Головы у них были, как плоды тыквенного куста, перевёрнутые узким концом книзу. А руки достигали колен. А чешуи на теле, и гребня вдоль спины не было вовсе.
И вот они-то и построили себе Город. Хотели жить там, пока стали бы учить детей праматери Юоры, как им стать умнее, и лучше приспособиться не только к Тана Юдоре, а и к разным другим Мирам…
Но мудрый Вабудо сразу понял, что хитромудрые пришельцы просто хотят поработить гордых сынов Юоры! Чтобы, когда те переймут чуждые знания и традиции, и не смогут быть единым целым с Великой Матерью-пустыней, самим поселиться на Юдоре, и прибрать её к рукам, пока сыны Юоры, ослеплённые новыми знаниями и дурным любопытством, стали бы странствовать, и селиться по другим мирам-комочкам.
И Вабудо приказал воинам… – легенды о «мудром» Вабудо, устроившем пришельцам, приглашённым на Праздник осеннего сбора плодов, коварную засаду, в принципе, была вполне достойна сказаний североамериканских индейцев: то же первобытное коварство, цинизм, жестокие пытки пленных. Чтобы узнать об их «подлинных» целях.
И показательная казнь всех пойманных чужаков.
– … и те немногие из пришельцев, кто оставался на звёздном корабле, поспешили трусливо покинуть Юдору, чтобы никогда больше не возвращаться сюда! Потому что сказал им Вабудо, что раскусили сыны отца Паа и великой матери Юоры коварные планы тыквоголовых, и никогда больше не будут слушать льстивых речей о том, как замечательно они смогли наладить свою жизнь, и коварных советов о том, как юдорцам «жить ещё лучше»!
А проклятый великим Вабудо дьявольский Город остался стоять посреди просторов Великой Пустыни: напоминанием о славной победе Вабудо и его доблестных воинов в неравной, но справедливой войне. Где доказали они своё право свободно, и в согласии с заветами предков, жить на родной земле. И самим выбирать, как им сделать свою жизнь лучше. И растить детей, передавая знания о том, как нужно поступать с коварными пришельцами-чужаками. Теми, кто попытается поучать мудрый народ Юдоры, как им устраивать свою жизнь… – к концу рассказа тон дока невольно стал весьма… пафосным.
Ромул дёрнул щекой – да уж, «учить» себя юдорцы точно больше не позволят! Чего делать, изучив их фольклор, земляне ни в коем случае не собирались. А вот торговать – да…
Возникшую долгую паузу прервал капрал:
– Так вот, значит, почему наш Флот эвакуировал блокпосты, торговые миссии, и комплекс Представительства с поверхности.
– Точно. Жаль только, что сделали это лишь после того, как погибла этнографическая экспедиция профессора Саариеми. И спасибо тем учёным «занудам и педантам», кто озаботился прочесть все Легенды и Мифы, которые они успели записать.
С другой стороны – не мстить же нам этим туземцам, которые – не без оснований, кстати! – считают, что никто не имеет права вмешиваться в их «внутренние», суверенные, дела. И уж тем более – учить их, «как жить»!
– Да-а-а… Ну, спасибо, док. Просветили. Я, конечно, слышал что-то такое, про исключительное самомнение, или это, как его… Извращённую ксенофобию туземцев. Но вот теперь конкретно ясно, что она имеет под собой вполне понятные корни и мотивы. На основе, так сказать, прецедентов. Так вы, док, считаете всё это правдой?
– Да, капрал. – вступил за нахмурившегося и опустившего взор к столешнице доктора, Ромул, – большинство ксеноэтнографов считают, что народности Юдоры не имеют привычки приукрашать древние Легенды вымыслом. И ещё – принципиально не в состоянии терпеть чью-либо власть над собой. (Поэтому, кстати, все их многочисленные кланы и племена основаны только на принципе управления старшим, или просто – старейшим членом рода, и почти никогда – исключая нападение на строителей Города! – не объединяются в более крупные сообщества.) И, уж тем более – не потерпят советов чужаков, сующих везде свой длинный любопытный нос, и не разбирающихся в специфических условиях, в которых они тут выживают. На протяжении тысяч поколений.
– Но док… Ведь если они будут вести вот такую, кочевно-собирательскую жизнь, ведя свои стада по ветру вслед за шарами странствующей травы… Они так и останутся – дикарями?
– Получается, так. Однако все специалисты сходятся в одном: местные аборигены настолько хорошо приспособлены к такой жизни, и так жёстко регулируют свою численность, что смогут вести «такой образ жизни» бесконечно долго… Во всяком случае до тех пор, пока чёртово местное «Губоно-Сиу» и правда, не превратится в сверхновую!
С другой стороны, им что – плохо? Они более-менее сыты. Воду добывают буквально из ничего. Тарпоны плодятся. Потери от жуков и варанов минимальны… Но – как раз таковы, чтоб и вараны и жуки тоже… Не вымерли. Потому что тогда нарушится экологическое равновесие. Ну, помните? Земные – волки и олени. Санитары, и те, из рядов которых «прореживают» старых и больных.
– Чёрт возьми, мысль-то понятна, но – всё равно. Ну и… странные же здесь традиции!
– Не могу с вами не согласиться, капрал. Правда, не могу не напомнить прецеденты уже из нашей истории. Аборигены Новой Зеландии, и островов Фиджи питались в основном убитыми врагами. Пока «понаехавшие» «просвещённые» европейцы не объяснили им, что это нехорошо. Ну – про судьбу несогласных с миссионерами вы, наверное, помните? Их попросту истребили. И вот теперь весь архипелаг населён потомками колонистов-европейцев. Врагов не кушающих. К вящему удовольствию всяких там моралистов и проповедников. – Ромул невольно дёрнул щекой.
Капрал благоразумно промолчал.
Тогда Ромул, чтоб загладить снова нависшую неловкую паузу, спросил:
– Кстати, извините уже вы за вопрос: мы-то от варанов… Как защищены?
– Ничего-ничего, не извиняйтесь, док. Вопрос актуальный, если мне позволят так выразиться… По периметру лагеря шесть сторожевых модулей. – капрал, почувствовав себя снова «в своей тарелке», отвечал бодро, – Высота световой ограды – шесть метров. При пересечении лучей снаружи живым существом, включаются мощные лазеры, и одновременно звуковая сигнализация. Так что «гостей» не проспим.
– Понятненько, спасибо. Значит, ночью из лагеря лучше не выходить – иначе при попытке вернуться…
– Ничего подобного, док. В модулях есть система распознавания «свой-чужой». На человека охранная система не среагирует.
– Ага. Отлично. – Ромул почувствовал, как отпустил почему-то возникший в глубине живота липкий комочек не то страха, не то – опасения. За их жизни. Или за…
Что-то ещё? И что это может быть?
Сработал инстинкт? Шестое чувство?
Что-то говорило ему, что опасность всё-таки существует. Но исходит она не снаружи лагеря. А словно – изнутри. Опасность, вроде бы даже – в одном из них.
Такие чувства возникали у него только в критических ситуациях. Например, когда Анна собиралась полететь к матери, а он пытался её отговорить. И отговорил бы, если чёртова старуха сама не позвонила, и не поторопила бы – у неё якобы, «болит как никогда сильно», и она «хочет попрощаться»…
И вот Анны нет. А старуха знай себе живёт. Только Ромул с момента похорон к ней ни ногой. Жаль только, что детей у них с Анной…
Зато можно смело ездить в экспедиции. Никто особо не расстроится, если он…
– Ладно. – нарушив повисшую какую-то уж особенно липко-настороженную тишину в разговор вернулся док Шрайвер. – Раз уж мы так замечательно защищены, и отлично поужинали, предлагаю, если доктор Болтон не возражает, разойтись по палаткам. Денёк был хлопотный, ветер и жара меня лично сильно… Хм! Утомили. А завтра – работы непочатый край. Доктор Болтон, как вы посмотрите, если я сейчас отправлюсь на боковую?
– Положительно посмотрю. Но если кто хочет остаться, и посмотреть ящик, – Ромул кивнул на тихо что-то бубнящий на минимальном звуке сверхтонкий телевизор в пару квадратных метров, – милости прошу! А сам я, пожалуй, присоединюсь к доктору.
В столовой остались лаборанты. Микки кивнул капралу – он должен был спать с ним в одной палатке. Капрал тоже кивнул, и странная парочка вышла в ночь. От цепкого взгляда Ромула не укрылось, что правый карман комбеза Микки подозрительно оттопыривается: не иначе, лаборант решил особым способом «отметить» благополучное прибытие. Или он собирается выпить с капралом «за успех экспедиции»? Ладно – пускай их. Лаборанту и охраннику нужно иметь не трезвую голову, а крепкие плечи и руки.
Шрайвер и Ромул дошли до своей двухместной быстро: весь лагерь занимал в окружности не больше полугектара. Благодаря прихожей-тамбуру с двумя клапанами, наружным и внутренним, песка внутри не было. Почти.
Шрайвер щёлкнул рычажком инфрапечки, стоящей между их походными надувными кроватями. Перевёл на автомат – к утру температура снаружи упадёт до плюс пятнадцати. А что вы хотите: резко континентальный климат! Однако Шрайвер всё о чём-то вздыхал. Вдруг поднял седую голову, посмотрев Ромулу в глаза:
– Как думаете, доктор, у нас всё в порядке? – Ромул удивился, что пожилой учёный, похоже, тоже что-то чуял. Настораживающее. Но что же ответить?
– Думаю… Пока – да. Более-менее. Впрочем, утро вечера мудренее, как говорят коллеги-русские. Завтра посмотрим.
– Хм-м… Ладно. Можете читать, если хотите. – они уже работали и жили вместе на Меотиде, поэтому неплохо знали привычки друг друга. Правда, в той экспедиции как раз Ромул был заместителем доктора, – А я – на боковую.
Ромул действительно почитал кое-что из своих материалов. И даже просмотрел схемы и снимки гамма– и нанозондирования.
Н-да, дела. Мало похоже на искусственные сооружения. Зато – вот уж точно! – мимо такого, не осмотрев и не исследовав, не смогли бы пройти ни одни инопланетяне…