Большой форум

— Священная жертва! Священная жертва!
То ли усилившийся ветер шевелил листьями деревьев, то ли движение веток, возбуждённо разговаривавших, создавало ветер. Торжественные слова моментально разнеслись по всему лесу. Всевозможное чириканье, на всех птичьих языках, раздавалось с утра: настала пора улетать; но, настроившись на общую волну, пернатые только и твердили, что о священном жертвоприношении – таинстве, которое совершалось ежегодно с приходом осени. Действо очищало долину от тех, кому было самое время на покой, из кого ушли все соки или просто от тех, кто более недостоин был наполнять благословенную сень. Пространство освобождалось для новой жизни.
С дубов упали почти все жёлуди, и дикая слива побросала своё потомство рядом с собой. За лето к плодам мало кто притронулся – очень они кислые и безвкусные. Но слива-мать не винила себя, ведь так плодоносить ей было предписано самой природой. С холодным бесстрастием готовилась она к осени и зиме, уверенная, что Железный Зуб её минует и в этом году.
От ствола старого каштана отходит молодой отросток. Он колыхается на ветру сильнее, чем его возбуждённая мать.
— Ты же не покинешь меня? – требовательно хныкал и дёргался отросток.
— Успокойся, я буду с тобой! – отвечала мать, сама не уверенная в сказанном. Её внутренний трепет передался молодому стволику, отчего его движения стали похожи на спазмы.
— Мама! Тебя расчленят и сделают раму для окна! Или для большой семейной фотографии, на которой жених с невестой, в костюме и фате, смотрят на наблюдателя как чокнутые, потому что им не терпится броситься в постель и разорвать на себе проклятые фату и пиджак!
Мама-каштан выросла из ореха, обронённого неким грибником из города. А её предок рос возле многоэтажки в спальном районе города и видел обстановку всех квартир в своей части дома. Информация передалась и дочке, и – теперь – маленькому внуку.
— Замолчи! – простонала мать. Она готовилась к Большому Форуму, на котором выберут жертвенные стволы, и очень волновалась, так как понимала, что живёт в лесу на птичьих правах. Разумеется, все её чувства передались сыну.
— Почему ты такая злая?! – с плачем выкрикнул отросток, услышав от неё: «Лучше бы тебя обломали».
— Прости меня, сыночек! – в свою очередь вскрикнула она, ощутив странную боль – как будто её обламывали или рубили. Будто она была отростком, а её сын – основным стволом. – Ничего не бойся, я буду с тобой! Послушай пение сосен!
А пения было много. Искусственная роща качала лапами, как тысячерукий дирижёр – нервно, темпераментно, и сама же издавала стрёкот на высоких тонах – ветер перебирал большие массы хвои. Бешеный органист играл увертюру, вступление к Большому Форуму, результатом которого будут пронзительные железные крики, резкий запах смолы и бензина и туман из летящих опилок. Это будут совсем другие звуки. А сейчас раздавалось сумасшедшее, но божественное пение. К соснам присоединились прочие деревья и кусты, каждый пел и играл на свой лад, как будто без всякого порядка, но всё вместе создавало музыку.
Прошёл дождь. Проливной, но непродолжительный, включив в произведение свою звонкую партию. Солнце зашло за горизонт, наступила ночь. Прекратился дождь, утих ветер. Деревья теперь напоминали колонны причудливого собора, а пространство внутри сосновой рощи – основной зал для молитв.
Деревья-колонны затаили дыхание, кустарники-мытари прекратили бить себя в грудь. Пробежал мгновенный порыв ветра, и в темноте раздался возглас:
— Все готовы?
Кому именно принадлежал голос, сказать было нельзя. Он пришёл сам собой. Возможно, это был голос самого Пана.
— Все! – дружно ответили деревья – кандидаты на вырубку. – Начинаем! – и это, наверно, Пан, ответивший сам себе.
— Эйо! Эйо! Эйо! – прокричали заросли священный гимн.
— Что скажет первый оратор? – провозгласил голос.
Порыв ветра затронул древний дуб, весь поросший мхом; в жёсткой шевелюре были свиты гнёзда, а у толстенных корней, выпиравших из-под земли наружу, располагалось громадное дупло, гулко резонировавшее от потока воздуха.
— Я с гордостью наблюдаю, как крепнут молодые рощи, высаженные стройными рядами! А пяти-десятилетние стволы – дети зарослей, появившиеся на свет без участия рук человеческих: это тоже чудо чудное, диво дивное! Нам бы вместо тёмных дебрей получить лес, полный света и раздолья, удобный для беготни четверолапых и двуногих!..
— Ты к чему это клонишь, Снорри?! – резко перебил его другой ствол, такой же древний.
— Господа, не впадайте в хаос! – воскликнул голос распорядителя. – Ораторы выступают по очереди!
— В лесу слишком много нас, вековых дубов! – продолжал первый оратор. – Своими толстыми кронами мы перекрываем дорогу свету и, по сути, губим своё же потомство! Те, кто выживает, пускаются в жестокую гонку: стволы выше и выше, ветви и листья распускают на высоте лишь самые стойкие… Так нельзя! Мы гниём тысячу лет и до сих пор не можем раствориться в Абсолюте. Кто-то из нас обязан уйти!
— Это измена! – прохрипел кто-то рядом. – Снорри противоречит нашим принципам, принципам Лесных Тори!
— Вот и смерть ему, старому маразматику! – крикнул второй. – Тори – гордость всей этой земли и зачинатели этого прекрасного леса у подножия Великой горы! Нам девять-десять сотен лет, а за эти века по ту сторону горы возвысились и разрушились целые империи людей!
— Это наглая берёза возле Снорри наверещала ему эти бредни! – подхватил третий. – Смотрите, как она любовно касается его веток своими и что-то шепчет! Ведьма! Чёрная колдунья с белой корой!
Берёза тут же подняла ветки – стушевалась.
— Снорри трогать не стоит, — продолжал третий, — он мягок и трухляв. А вот ведьма будет гореть хорошо! На костёр её!!!
Мощный порыв ветра раскачал ветки, чуть не выломав многие. Голос прокричал:
— Заткнитесь! Не лайте в священном лесу, где вы и дышать-то недостойны!!! Слово оратору из следующей партии!
Рогоподобные ветви Лесных Тори устрашающе ощетинились. А Снорри умолк и задрожал, подражая осине. Лет этак восемьсот тому назад кочевники посвятили его одному из многочисленных божеств, и теперь ему казалось, что это божество его покарает.
— Приносить в жертву лучше молодых, — зашевелила хвоей сосна Фрейя. Её крона находилась на высоте восьмидесяти метров, но благодаря ветру голос веток доходил до всех. – Они растут без всякого плана; нарушая всякую эстетику и превращая наш зелёный театр в безобразную шевелюру, порочащую мудрое чело земли, молодняк истощает почву у корней старых и опытных, отбирая самые ценные крохи почвы и самые чистые дождевые капли. Вместе с тем, будучи пожертвованными огню, молодые стволы принесут тепло и радость в человеческое жильё. Я во многом согласна с Лесными Тори.
Создавалось впечатление, что в один голос говорит вся сосновая роща. Статную Фрейю, больше других понимавшую особенности лесной эстетики, деревья слушали молча, но под конец загалдели, как от приближающегося пожара.
— Застынь, ненормальная! – кричал один. – Какая ещё «лесная эстетика»? Ты, человечье отродье, не в состоянии ощутить красоту дикого роста! Тут тебе не городской парк, а самые настоящие дебри!!!
— Шашлык на сосновых поленьях, говорят, — лучшая жратва на свете! – подхватил другой. – Я уловил душок, когда туристы жарили мясо на сосновых поленьях, и чуть не потёк смолой – так вкусно! На костёр Фрейю и её соплеменниц! Эта рафинированная рощица всех нас порядком задолбала!
Голоса явно принадлежали молодым деревьям, только недавно развившим большую крону и укрепившимся на своих корнях.
— Ты не забывай, — сказал третий, — что рафинированная рощица охраняется законом! А местной туристической отрасли приносит немалые деньги!
— Нам-то что! – кричал второй. – Нас не посадят, ибо люди к нам глухи, и вообще, создания это тупоумные и примитивные! Они ведь органикой питаются, а не создают её из окружающей грязи – на это у них мозгов не хватает! Они посадят дровосека, своего же соплеменника, а мы всегда сможем нанять другого!
— Да, ты прав! На шашлык Фрейю!
Внезапно заорала вся молодая поросль:
— На костёр сосны! Эйо! Эйо! Эйо! На костёр!!!
В запале никто не замечал, как небо покрывалось тучами, не обратили внимания деревья на увлажнившийся воздух. Прогремел гром, тёмно-синее небесное покрывало насквозь прошила молния.
— Всем заткнуться! Иначе жертва будет принесена досрочно!
Деревья смолкли, жидкость в каждом стволе по сосудам опустилась к корням. Никто не хотел стать целью для молнии.
Тучи разошлись, не бросив на землю ни единой дождевой капли. Лес вновь зашумел, только тише и с постоянной опаской. Продолжали бороться партии, деревья доказывали противникам свою правоту, бросались взаимными упрёками и оскорблениями, всеобщим гулом встречая рассвет.
Прохладным и сырым утром, чуть только солнце полностью вступило в свои права, в лес вошли люди. Их было трое или четверо, и несли они страшный агрегат. Незаметно для них одни деревья сдвигали стволы, другие раздвигали, проводя лесорубов по получающимся тропам к цели. Люди медленно оглядывались, выискивая подходящие стволы. Тогда липы и осины болезненно выгибались, выпячивали куски тела в виде сучьев и выпуклостей, втягивались внутрь себя. Дубы оседали, имитируя прогнившие внутренности. Лесорубы чувствовали себя хозяевами положения, но по-рабски шли в ту сторону, куда их вёл лес. Кандидаты на вырубку незаметно дрожали, слыша приближающийся шорох шагов. Они тоже пытались извиваться и прогибаться, но окружающие деревья и кусты шевелили корнями, и тогда по влажной земле пробегал разряд, ударял по намеченным жертвам и парализовывал их, принуждая стоять смирно, во всей своей красе.
Бензопила грубо и откровенно ревела несколько раз, и каждая её песня завершалась скрипом, треском и грохотом падения. Пила послушно выполняла задачу, возложенную на неё Лесными Тори и их союзниками.
Был срублен и изменник Снорри, которому не удалось доказать людям свою трухлявость. Срублена и высокая берёза-ведьма, его приспешница.
Коснулся Ревущий Зуб и матери-каштана. Отросток оставили – мол, потом туристы доломают и бросят в костёр для растопки. После того как мать безропотно пала, он ещё дёргался, долго и бессмысленно, бился о пень, с которым был нерасторжимо связан. Теперь он – хозяин материнских корней, но как ему не хотелось больше жить! Чтобы его успокоить, деревьям пришлось пустить под землёй очередной разряд.
Ни одну из сосен-колонн, руководимых Фрейей, лесорубы не тронули. Уважали закон и труд тех, кто посадил рощу – так они оправдывали свой поступок.
Потом люди сели отдыхать. Пили прохладное пиво, бранили начальство, хвалили жён. Курили, травили анекдоты, обсуждали качество разных древесных пород. Этим низким, пыльным и худым существам лес прощал всё, встречая их как своих освободителей. Они тут и парикмахеры-визажисты, и дизайнеры, и хирурги. И – главное – покорные рабы.
Отдохнув, рабочие снова взялись за бензопилу, заново её заправив. Трупы деревьев разрезали на части, которые сложили в одну большую кучу. Потом лесорубы снова закурили, открыли ещё одну большую бутыль пива. А кто-то пошёл искать грибы. Скоро подъедут грузовики и заберут поленья.
А над головами лесорубов, на недосягаемой для их ушей частоте, раздавалось бодрое и торжественное:
— Эйо! Эйо! Эйо!