Левиафан-2. (Глава 12)

Спутник шестой планеты медленно ушёл в сторону на обзорном экране капитанского мостика грузового корабля «Обжора». Теперь наконец стало ясно, куда держит курс корабль-невидимка.

— Господь всемогущий, что это?! — вырвалось у Александра Лисиченко.

Капитан Касаткин привстал со своего места. Инженер Максудов и первый помощник Тиран подошли ближе к экрану, чтобы лучше рассмотреть корабль, видневшийся впереди.

До этого момента команда считала, что управляет одним из самых больших судов, созданных людьми. Но теперь эта уверенность пошатнулась: корабль, скрывавшийся за спутником, был в несколько раз больше. По мнению Касаткина, рядом с этим гигантом «Обжора» выглядел как баскетбольный мяч рядом с карьерным самосвалом «БелАЗ».

Серхио Родригес, не отрываясь, следил за капитаном и продолжал держать курс за невидимкой. Тот всё приближался. На обзорном экране уже отчётливо виднелись боевые шрамы: оплавленные участки обшивки — следы попаданий энергетического оружия, пробоины, разрушенные секции — следы ракетных ударов.

Касаткин терялся в догадках: как корабль с такими повреждениями вообще способен перемещаться в космосе? Но сомнений в том, что он летает, не оставалось — такой гигант вряд ли мог бы остаться незамеченным в пределах системы.

Невидимка миновал огромный отсек, в котором, судя по всему, когда-то стартовали и садились такие же исполины. Камеры дальнего обзора показывали хаос внутри — следы взрывов и разрушений. Сейчас отсек явно не годился для приёма кораблей.

— Знатно им досталось, — проговорил Назар Максудов, глядя на панораму.

— Интересно, с кем они сражались? — добавил Тиран.

— И когда? — вставил Лисиченко.

— Есть у меня предчувствие, что скоро узнаем… — тихо сказал Касаткин. — Но не уверен, что нам понравятся ответы.

Корабль-невидимка замедлился и остановился в районе центрального отсека гиганта. Серхио Родригес сделал то же самое. Сердце капитана грохотало в груди, и ему казалось, что этот стук эхом разносится по всему мостику, отсчитывая секунды до следующего этапа их судьбы.

— Смотрите! — подал голос Тиран.

Все взгляды устремились на экран. Огромная бронированная плита на борту гиганта медленно сдвинулась, открывая проход в ангар. Там легко мог разместиться «Обжора», и, казалось, ещё осталось бы место.

Корабль-невидимка скользнул внутрь.

Касаткин бросил взгляд на первого помощника и спокойно отдал команду:
— Вперёд, Серхио.

«Обжора» медленно вошёл в ангар гиганта. Манёвр был точным, как хирургический разрез. Просторное помещение без труда вместило грузовой корабль. Рядом уже стоял тот самый невидимка, что вёл их всё это время.

— И что дальше? — риторически спросил Александр Лисиченко, не отрываясь от экрана.

На мониторе показался второй корабль-невидимка, тот, что раньше держался позади. Он сделал несколько быстрых манёвров и уверенно опустился рядом с первым.

Через камеры дальнего обзора команда наблюдала, как массивная плита медленно закрыла ангар. Яркий свет постепенно угас, погружая пространство в ровный полумрак.

Несмотря на приглушённое освещение, оба корабля-невидимки оставались хорошо различимы — и на обзорном экране, и через внешние камеры.

Прошло минут двадцать. В ангаре стояла зловещая тишина. Никто не выходил. Никаких признаков движения — лишь гул двигателей «Обжоры» и ровный свет экранов.

И вдруг…

— Люки, — прошептал Серхио Родригес, указывая на экран.

— Вижу, — коротко ответил Касаткин.

Синхронно, будто по команде, на обоих кораблях-невидимках открылись верхние люки пилотских кабин. Изнутри вылетели две фигуры — пилоты.

На них были лётные костюмы с блестящими золотистыми наплечниками, переливавшимися, как чешуя, под светом ангара. Тёмные брюки уходили в массивные ботинки, а головы скрывали чёрно-золотые шлемы с опущенными забралами.

Они подошли друг к другу, обменялись короткими взглядами и одновременно повернулись к «Обжоре».

Секунда — другая. Тишина.

И вдруг оба сняли шлемы.
Пилотами оказались парень и девушка — довольно молодые, со схожими пепельно-серебристыми волосами. Они спокойно стояли рядом с одним из кораблей, держа шлемы в левой руке.

— Похоже, они ждут нас, — заметил Тиран.

Касаткин кивнул и, обернувшись, спросил:
— Что там с атмосферой в ангаре? Дышать можно?

Александр Лисиченко проверил данные и доложил:
— Атмосфера пригодна. Опасных примесей не обнаружено.

— Тогда идём знакомиться, — сказал капитан. — Тиран и Родригес, остаётесь на мостике и наблюдаете за развитием событий. Максудов, Ника — со мной.

Касаткин не спеша двинулся к пилотам. Назар и Ника шли следом. С первого взгляда они казались людьми, но, приблизившись, Алексей Иванович усомнился. Во-первых, глаза — зрачки у обоих были чёрно-жёлтые. Во-вторых, форма ушей: заострённые, направленные вверх.

Он пытался вспомнить, где видел подобное, но память молчала. В этот момент в наушниках раздался шутливый голос Томаса, временно заменявшего Максудова на мостике:
— Эльфийские ушки у нашей подружки.

И Касаткин понял, на кого похожа эта пара — на эльфов. Но развить мысль он не успел: девушка-пилот подняла правую руку, указала на грузовой отсек «Обжоры» и произнесла несколько слов на незнакомом языке.

— Назар, Ника, есть предположения, что за язык? — спросил Алексей Иванович.

— Нет, — ответила Ника.

— Не знаю. Ничего подобного я раньше не слышал, — добавил Назар.

— Тиран?

В наушниках капитана раздался голос первого помощника:

— Я тоже не узнаю язык, но, похоже, они хотят забрать своего пилота.

— Это и так ясно, — пробурчал Касаткин и приказал открыть грузовой люк.

На лице девушки были заметны следы сильной усталости. Её напарник держался чуть лучше, но капитан был уверен: чувствует он себя не лучше.

Звук открывающегося люка разнёсся по ангару, и девушка снова повторила свою фразу. Касаткин попытался заговорить на нескольких языках, но быстро убедился: пилоты их не понимают.

Приняв это как факт, он указал рукой на свой корабль и отошёл в сторону. Девушка верно поняла жест. Сделав несколько шагов к «Обжоре», обратилась к напарнику. Тот коротко ответил, сел у борта и, прислонившись к опоре, вытянул ноги.

Она последовала за экипажем в грузовой отсек. С помощью тросов добралась до корпуса третьего невидимки и, сделав несколько простых манипуляций, открыла люк кабины.

Признаков жизни пилот не подавал. Был ли он мёртв или без сознания — инженер не знал. Девушка и Назар обвязали тело тросами.

— Похоже, можно вытягивать, капитан, — сказал Максудов и, чтобы убедиться в согласии, слегка дёрнул канаты и показал пальцем вверх.

Девушка кивнула.

— Всё готово. Тяните.

Тросы натянулись, и пилот третьего корабля медленно взмыл вверх. Назар видел, как капитан легко, будто пушинку, подхватил тело и уложил его на площадку.

Ника наклонилась и попыталась снять шлем и костюм. Ни у неё, ни у Касаткина ничего не вышло. Девушка это заметила, попыталась подсказать, но сил явно не хватило.

Назар успел подхватить её, когда она начала оседать. Она тяжело дышала, но, сделав усилие, ухватилась за его руку и поднялась. Затем указала пальцем вверх, показывая, куда ей нужно.

— Мы поднимаемся, — доложил инженер.

Касаткин, неся тело третьего пилота, двинулся в медкабинет. Назар, поддерживая девушку за руку, последовал за ним вместе с Никой. Капитан аккуратно уложил свою ношу на операционный стол.

Девушка-пилот, положив руки на шлем, коленями легко сняла его. Алексей Иванович и Ника переглянулись, поражённые той лёгкостью, с какой ей это удалось.

На операционном столе лежал третий пилот с корабля-невидимки. Это тоже оказалась девушка — с теми же пепельно-серебристыми волосами, небольшими заострёнными ушами и схожими чертами лица со следами усталости. Гостья расстегнула скафандр на бесчувственном теле, приложила руку к шее и прислушалась к медленным ударам пульса.

— Ника, может, ты осмотришь? — спросил Касаткин.

— Хорошо. Но я не уверена, что у нас одна анатомия, — ответила доктор.

Их диалога девушка не поняла. Но намерения Ники были очевидны, и она жестом указала на тело, разрешая осмотр.

В тот момент, когда доктор собиралась начать обследование, в медкабинет вошёл ещё один член экипажа и заявил о своём присутствии громким «мяу!». Реакция пилота на появление кота удивила всех. Резко обернувшись, гостья уставилась широко раскрытыми глазами на сидящего у двери Храбреца — и улыбнулась. Радость от встречи была такой сильной, что следы усталости исчезли с её лица.

— Ронта! — произнесла она и опустилась на одно колено, положив руки на другую ногу и слегка склонив голову в поклоне.

Назар, Ника и Алексей Иванович невольно разинули рты. Со стороны это выглядело как почитание царственной особы. Храбрец же сравнениями себя не утруждал: увидев присевшую девушку, он сделал то, чего никто не ожидал. Подбежав, кот запрыгнул передними лапами на её ногу, выгнул спину и потянулся мордочкой к её лицу. Хвост метался из стороны в сторону, как при радостной встрече старого друга. Касаткин не мог припомнить случая, чтобы Храбрец так вёл себя с незнакомцами.

Для гостьи поведение кота не стало неожиданностью. Погладив мурлыкающего Храбреца, она взяла его на руки и снова повторила:

— Ронта!

Затем показала коту на девушку без сознания. Поднесла к мордочке руку, где мизинец и безымянный палец были прижаты к ладони, а остальные слегка согнуты. Резким движением разогнула пальцы, словно когти, и через пару секунд вновь указала на пациентку. Кот мяукнул, будто подтверждая «понял», и она осторожно опустила его на грудь лежавшей. Раздвинула ткань комбинезона.

Касаткин с интересом наблюдал, но не понимал, чего она ждёт от кота. А вот Храбрец всё понял. Он прошёлся по телу девушки и улёгся у неё на шее. Замурлыкал. Раз за разом впускал коготки в кожу.

Ника уже потянулась было согнать кота, но гостья остановила её — сначала жестом, затем словами.

— Мне кажется, кот понимает её лучше, чем мы, — не удержался Назар.

— Очень похоже, — согласился Касаткин и, повернувшись к доктору, спросил: — Что он делает?

— Не знаю, — призналась Ника. — Но он пробовал то же самое со мной. Я его сгоняла, думала — играется. Я ещё не все его повадки изучила.

Минуты четыре ничего не происходило. Храбрец мурлыкал и снова впускал коготки в тело без сознания.
На пятой минуте девушка дёрнулась, словно внутри что-то включилось. Медленно открыла глаза.

Сначала — широко, испуганно, будто вынырнув из кошмара. Зрачки дрогнули, взгляд метнулся по потолку, лицам, свету ламп. Тело дёрнулось, словно она пыталась вскочить, но мышцы не слушались.

Она резко втянула воздух, будто боялась, что его отнимут. Взгляд остановился на коте — и замер.

Храбреца она узнала мгновенно. Паника в глазах отступила, плечи расслабились, дыхание стало ровнее.

— Ронта… — выдохнула она с облегчением и недоверием одновременно.

Рука девушки поднялась дрожащая, неуверенная — и лишь коснувшись мягкой шерсти на щеке кота, она окончательно успокоилась. В уголках губ появилась слабая, почти детская улыбка.

Храбрец в ответ лизнул её щеку.

Рядом с его мордочкой появилось другое лицо, обрамлённое пепельно-серебристыми волосами. Миг узнавания заставил девушку улыбнуться шире.

— Кара… — прошептала она.

И обе заговорили на непонятном языке. Храбрец спрыгнул с её шеи и уселся рядом, выражая полное довольство — дело было сделано.

Болтовня смолкла так же внезапно, как началась. Обе девушки повернулись к Касаткину и синхронно повторили жест — ладони к груди. Первая произнесла:

— Кара.

Вторая так же приложила руки и сказала:

— Сати.

Предположив, что это их имена, капитан «Обжоры» повторил жест и представился:

— Алексей.

Назар и Ника сделали то же самое, назвав свои имена.

Кара помогла Сати подняться и снова погладила Храбреца. Затем её взгляд притянул стол, где сиротливо лежал недоеденный бутерброд Ники. Глоток, который она сделала, был почти слышен. С трудом оторвав взгляд от еды, Кара указала пальцем на бутерброд, а затем обеими руками — на себя.

Догадка о причине их измождённого вида мелькнула в голове у Ники. Решив проверить, доктор подняла контейнер и протянула его девушке.

Кара взяла его с такой осторожностью, словно боялась, что он исчезнет. Но стоило контейнеру оказаться в её руках, как крышка мгновенно отлетела. Она добралась до еды и тут же разломила бутерброд на три равные части: одну протянула Сати, вторую оставила себе, а третью — судя по всему — для пилота, оставшегося в ангаре. По крайней мере, так решила Ника.

Сати проглотила свой кусок почти не жуя, будто боялась, что его отнимут. Кара же закрыла глаза и медленно разжёвывала хлеб, смакуя каждую крошку, словно это был деликатес.

— Они голодны, Алексей Иванович, — тихо сказала Ника. — Все трое. Их изнеможение — просто истощение.

— Назар, — коротко бросил капитан.

— Уже понял, — отозвался Максудов и вышел за едой.

Ника протянула девушкам флягу. Сати осторожно открутила крышку, понюхала воду, сделала несколько быстрых глотков и передала её Каре. Та повторила жест, затем аккуратно поставила флягу рядом.

— Что же с ними произошло?.. — почти шёпотом спросила Ника.

Касаткин лишь покачал головой. Ответа у него не было.

На пороге появился Назар с подносом. Он передал одну порцию Каре, вторую вложил в ослабевшие руки Сати и вопросительно посмотрел на капитана:

— Третью — отнести?

— Подожди, — остановил его Алексей Иванович.

Он жестом привлёк внимание Кары: показал на еду и затем — в сторону ангара. Та всё поняла. Смахнув крошки с пальцев, подняла шлем, надела его и замерла на мгновение. Никто ничего не услышал, но по её кивку стало ясно — связь установлена. Кара сняла шлем и протянула Назару третью порцию вместе с флягой.

— Отнеси. И воду тоже, — приказал капитан.

— Есть, — коротко ответил инженер и вышел.

Тем временем девушки быстро расправились со своими пайками. Опустевшие контейнеры они отодвинули в сторону и тут же заговорили на своём языке — быстро, оживлённо, почти перебивая друг друга. Спустя пару минут Сати кивнула, будто соглашаясь с предложением подруги, и неожиданно для всех начала стягивать с себя лётный комбинезон прямо при Касаткине.

***

Олег, облачённый в костюм новых знакомых, уже целый час шагал по пустым коридорам громадного корабля за Ибисом. Куда именно вёл его проводник, оставалось загадкой. По жестам и движениям Кары, когда она передавала скафандр Сати капитану Касаткину, экипаж «Обжоры» понял: кто-то из них должен надеть костюм и сопровождать одного из пилотов. Капитан же мог наблюдать происходящее через шлем Кары.

Касаткин выбрал Олега.

Теперь Тиран шагал по высокому, едва освещённому коридору, то и дело оглядываясь — то на диковинные устройства, назначение которых оставалось для него загадкой, то на Ибиса. Тот явно выбивался из сил: пилот корабля-невидимки часто опирался о стены, делал паузы, чтобы перевести дыхание. Его шаги замедлялись, но он упрямо двигался вперёд, и Олег без лишних вопросов следовал за ним.

Путь завершился у двери, ведущей в просторный, ярко освещённый зал.

Помещение напоминало гибрид лаборатории и храма. Свет исходил от стен — ровный, без видимых источников. На одной из них тянулись панели, покрытые мерцающими, почти живыми письменами: они перетекали, скручивались в спирали, складывались в непонятные символы. Противоположная стена была занята устройствами: странными, инопланетными, словно не собранными, а выращенными. Одни напоминали музыкальные инструменты, другие — биологические органы. В центре возвышалось кресло — гладкое, обтекаемое, будто влитое в пол. Всё вокруг казалось стерильным, чуждым, но в то же время пронизанным неясным величием, словно здесь вершилось нечто важное.

Ибис закрыл дверь, подошёл к панели у третьей стены и ввёл комбинацию команд. В углу экрана заморгали две красные точки — затем потухли. Пилот снял шлем, положил его на пульт и, обернувшись, помог Олегу снять его.

Ибис поставил оба шлема рядом, повернув их так, чтобы капитан Касаткин, наблюдавший происходящее через шлем Кары, мог хорошо рассмотреть зал и кресло в центре.

Жестом он пригласил Олега сесть. Двумя пальцами указал сначала на свои глаза, затем — на стену.

— Видишь? Он хочет что-то показать, — сказал Тиран, зная, что Касаткин не только видит, но и слышит всё, что происходит в зале.

Пилот подошёл к панели и ввёл новую последовательность команд. Стена засветилась и превратилась в экран. На нём возникло отражение той же комнаты: те же стены с приборами, то же кресло, то же свечение.

Разница была лишь в деталях: у пульта стоял не Ибис, а кто-то другой из его вида, а в кресле — не Тиран, а существо с зелёной кожей, отдалённо похожее на человека. Две руки, две ноги, одна голова с копной густых чёрных волос, больше похожих на гриву. На лбу — два тонких отростка с шарообразными утолщениями на концах; они свободно шевелились в такт каждому щебечущему свисту. Руки заканчивались четырьмя когтистыми пальцами, когти то выдвигались, то втягивались обратно. У существа был и хвост — Олег успел заметить его краем глаза, пока камера смещалась.

Представитель вида Ибиса надел зелёнокожему на голову странный прибор, напоминающий игровые очки, и активировал устройство. На экране закружились быстро сменяющиеся символы — ритмичные, структурированные, словно ускоренный отсчёт. Картинка неслась вперёд, будто проматывая целый процесс.

Наконец, символы исчезли. Зеленокожему сняли устройство, расстегнули крепления кресла. Он моргнул, пришёл в себя — и ответил на вопрос оператора. Но не щебечущими звуками, а на понятном языке, том самом, что знали Кара, Сати и Ибис.

Тиран понял, что делает прибор. И чего теперь ждут от него самого.

Рядом стоял Ибис, держа в руках те самые «очки».

— Алексей Иванович, если я правильно понимаю, это устройство позволит нам говорить с ними, — сказал Тиран, обращаясь к капитану. — Но процедура займёт время… вам придётся подождать.

Кивнув Ибису, Олег устроился в кресле поудобнее. Пилот застегнул на его руках крепления и надел прибор, похожий на игровые очки — тот самый, что ранее показали Тирану на экране. Затем подошёл к пульту и запустил программу.

Три часа сорок минут Касаткин наблюдал, как его помощник неподвижно сидит в кресле. За это время Ибис успел даже передохнуть. Он вернулся в поле зрения капитана именно в тот момент, когда тело Тирана задрожало. Голова Олега безвольно качнулась, и из носа хлынула кровь. Пилот взял ткань и осторожно стёр следы, потом проверил данные на пульте. Похоже, показатели его устроили, потому что он ничего не корректировал. Облокотившись на панель, Ибис замер ещё на полчаса, а затем отключил систему. Снял прибор, освободил руки.

Когда в глазах Олега появился хоть какой-то осмысленный взгляд, Ибис заговорил на своём языке. К величайшему облегчению Касаткина, Тиран ответил — легко, свободно, тем же наречием. Потоки вопросов вырвались из него, и пилот терпеливо отвечал. Олег кивал, удивлялся, перебивал, вновь спрашивал и никак не мог остановиться.

И лишь потом вспомнил о капитане. Видимо, извинившись перед Ибисом, он надел на голову шлем:

— Алексей Иванович, ты здесь?

— Конечно здесь. А где же ещё?

— Сколько это заняло?

— Больше четырёх часов… — отозвался Касаткин и сразу добавил, сдерживая нетерпение:
— Так они… эльфы?

Тиран тихо рассмеялся:

— Нет. Они называют себя лемурийцами. А корабль, на котором мы сейчас называется, — «Левиафан-2». Они в беде. Им нужна помощь. И, скорее всего, нам понадобится их поддержка тоже. Так что тебе, Алексей Иванович, придётся освоить их язык, чтобы поговорить с капитаном. Но сначала — их надо накормить.
Передай Каре шлем и еды на десятерых. Она разберётся. А я скоро вернусь и всё объясню подробнее.

— Добро, — согласился Касаткин. Но прежде чем снять шлем, задал ещё один вопрос:
— Слово?

— Какое слово?

— То, что девушки произнесли, когда Храбрец был рядом. «Ронта». Что оно значит?

Олег задумался на мгновение и ответил:

— Ближе всего к нашему языку — «маленький друг».

— Хорошо, — кивнул Касаткин. — Конец связи.

— Прошло девять часов после посадки «Обжоры» в ангаре гиганта, когда капитан впервые ступил на мостик «Левиафана-2». Его словарный запас заметно расширился: та же процедура, что прошёл Тиран, помогла и ему. Алексей Иванович буквально горел желанием наконец услышать ответы на вопросы, что роились в его голове, как рой пчёл. Но Ибис, сопровождавший капитана «Обжоры», отказывался что-либо пояснять. Лишь коротко обмолвился, что право разъяснять происходящее принадлежит исключительно командиру «Левиафана». Именно к нему и спешил сейчас Касаткин.

Мостик «Левиафана-2» производил впечатление одновременно масштабного и угасающего центра управления. Просторное дугообразное помещение с десятком рабочих станций — из которых работали только две. Остальные пустовали, словно ждали экипаж, который уже не придёт.

Двое лемурийцев за пультами выглядели истощёнными. Щёки впалые, кожа серо-оливковая, с желтоватым отливом, будто пересохшая. Казалось, они держались исключительно на дисциплине и упрямстве. «Краше в гроб кладут», — вспомнилась Касаткину присказка бабушки Тани.

В центре, у командного поста, стоял лемуриец в золотистой форме. Очень старый. Его лицо напоминало потрескавшееся дерево, глаза — тусклые, глубоко посаженные, с лёгкой дымкой, как у больного. Пепельно-серебристые волосы обрамляли заострённые уши. С виду он походил скорее на воскресшего мертвеца, чем на боевого капитана инопланетного корабля.

Рядом находилась Кара. Всё такая же сдержанная и внимательная, но теперь в её фигуре чувствовалась особая напряжённость. Она стояла так, словно одновременно была помощником, телохранителем и внучкой, чья забота выходила за рамки долга.

Когда Касаткин вошёл, капитан повернул голову и посмотрел на него. И сразу стало ясно: несмотря на изношенное тело, разум старика оставался живым и цепким. Это был не просто взгляд — он изучал, просчитывал, сопоставлял.

Касаткин невольно выпрямился.
Впереди его ждал важный разговор.

— Я — командующий «Левиафана-2», — произнёс старец глухо, но чётко. — Моё имя Хел’Корат. Приветствую вас на борту, капитан Касаткин. Мы признательны за оказанную помощь. Уверен, у вас есть вопросы, и я постараюсь на них ответить. Но прежде позвольте уточнить: корабли, что преследовали вас… они ваши союзники? Друзья? Или враги?

Алексей Иванович приветственно кивнул и усмехнулся:

— А я, признаться, думал, это вы мне расскажете, — сказал он. — Ваши пилоты блестяще расправились с этой группой модулей. Мы даже не поняли, как. В реестрах Звёздного Флота, доступных нам, таких кораблей нет. Ни этих малых преследователей, ни крупных аппаратов на орбите Леды. Мы не знаем, кто они и откуда. Может, вы, капитан Хел’Корат, прольёте свет?

Старец слегка наклонил голову и сдержанно кивнул:

— Хорошо. Слушайте…

  ***

Это случилось задолго до моего рождения, — сказал капитан, глядя на проекцию старой карты космоса. — Ещё до того, как построили Левиафанов. Тогда по краям известного пространства летали тонкие, изящные исследовательские корабли. Не боевые. Не штурмовые. Они несли свет знания, а не оружие.

Один из таких кораблей — имя его давно забыто, а записи стерлись вместе с его телом — ушёл в дальнюю автономную миссию. Экипаж был опытный. Учёные, навигаторы, инженеры — никто не думал, что им грозит опасность в пустоте.

И вот тогда, посреди ничем не примечательного сектора, они столкнулись с другим кораблём. Не похожим ни на один из тех, что мы знали. Чужой. Тихий. Но мощный. Его корпус словно срастался с пустотой, поглощал свет и сигналы. Мы попытались выйти на связь. Отправили стандартные пакеты. Дали знаки. Ждали.

Ответа не последовало.

А через несколько минут они напали. Без предупреждения. Не с яростью — с холодной, хищной точностью. Они проникли на борт, убили экипаж, захватили один отсек за другим, и добрались до ядра. Хотели получить доступ к системе. Ко всем нашим маршрутам, сканирующим протоколам, навигационным логам.

Им почти удалось. Почти.

Корабль был запрограммирован на крайний случай. Его интеллект распознал угрозу и запустил процесс самоуничтожения. Всё было стерто — данные, оболочка, металл и тела. Только одно уцелело — вражеский корабль. Он держался в стороне, вне зоны разрушения и исчез сразу после взрыва.

Долгое время мы не знали, кто это был. Но потом они вернулись. Не один корабль, а целые флотилии. Холодные, мрачные, несущие смерть и безмолвие. Они называли себя воинами Харонской Империи.

И с тех пор молчание в эфире — больше не знак мира.

После первого контакта и самоуничтожения исследовательского судна всё изменилось. Сначала мы не поняли масштаба угрозы. Думали: может быть, это изолированный случай, ошибка, жест недопонимания. Мы ошибались.

Харонская Империя не искала диалога. Они лишь шли вперёд. Захватывали один мир за другим. Их флот двигался как рой: хищный, точный, неизбежный.

Мы не были готовы.

Наша армия — растянутая, распределённая, заточенная под защиту, а не наступление. Имперские архивы называют это время Семидесятилетней войной. Но для тех, кто жил тогда — это было семьдесят лет отчаяния, гибели и беспомощности. Мы потеряли половину территорий. Колонии, центры знаний, целые культуры были стёрты с лица звёзд. И всё это — молча, холодно, без шанса на переговоры.

Нам нужно было время. Нам нужно было оружие, равное по силе их проклятым флотилиям. И тогда появились они — Левиафаны.

Пять кораблей. Пять титанов, выкованных в недрах нашей империи. Их строили в самых глубоких верфях, под толщей льда и стали. Каждый из них — как живое существо, с собственным боевым разумом, миллионами модулей и систем. Это были не просто корабли — это были наши мстители. Наша последняя надежда.

Экипажи готовили втайне, из лучших. Только добровольцы. Только те, кто понимал: путь будет в один конец.

Задача была ясна. Ударить в самое сердце. Перенести войну на их землю. Заставить Харонскую Империю отступить. Или погибнуть, но увлечь их за собой.

Пять Левиафанов ушли в путь.

Это путешествие длилось девять месяцев. Девять месяцев сна в креокамерах. Девять месяцев тишины и ожидания. Мы шли сквозь неосвоенные секторы, обходили их патрули, пробирались по теням.

И, наконец, прибыли.

Харонцы знали. Ждали.

В их системе нас встретил флот. Тысячи кораблей. И мы поняли — они не собираются защищаться. Харонская империя собиралась идти в очередной поход.

И этот поход начинался с нас.
Выбора не было. Мы вступили в бой.

Это было не сражение — это была буря из стали, пламени и боли. Мы, пятеро, против флотилии, раскинувшейся на орбите их звезды, как чёрная корона. Корабли империи вышли нам навстречу молча, как всегда. Без угроз. Без сигналов. Без предупреждений.

Первыми обрушились они. Их торпеды шли волнами — в шахматном порядке, подрывая наши щиты, обстреливая стыковочные узлы, нацеливаясь на уязвимые места, которых, как мы полагали, у Левиафанов не было. Мы ошибались.

«Левиафан Третий» погиб первым. Его правое крыло, откуда велось ведение огня, оказалось пробито. Он развернулся, чтобы прикрыть нас собой. Его ядро было перегружено. Он взорвался с мощью сверхновой, унося с собой три вражеских крейсера и половину их авангарда. Мы кричали в общий канал. Но никто не отвечал.

«Левиафан Первый» сражался до последнего. Когда ему перебили основную турбину и вышла из строя система охлаждения, его капитан принял решение войти в гущу их строя, тараня флагман Харонцев. Он прорвался — пылающим, дымящимся, слепым, но прорвался. И обрушил флагман. А вместе с ним — себя.

«Левиафан Пятый»… он не взорвался. Он умирал медленно. В нём вырубилась навигация, затем отключился щит, потом одна за другой погасли системы. Мы слышали, как экипаж всё ещё пытается вести бой вручную. Их голоса исчезали один за другим, пока не осталась только тишина.

Мы остались вдвоём.

Я помню, как второй и четвёртый Левиафаны, израненные, покрытые ожогами и пробоинами, двигались сквозь обломки вражеского флота. Мы пробивали себе путь вперёд, вгрызались в их ряды, словно звери, у которых отобрали стаю.

И мы победили.

Они отступили. Остатки их флота сгорели в атмосфере собственной планеты или ушли в гиперпространство, разбитые, рассыпанные.

Мы же… Мы не праздновали. Мы смотрели на тьму, где погасли трое наших. И каждый знал — это только начало.

Впереди была их планета. Их логово. Центр Харонской империи. У нас было два израненных титана. Почти не осталось резервов. Но у нас был шанс.

И боль, которая вела нас дальше.

Когда мы добрались до их планеты, мы всё ещё надеялись… Пускай слабо, пускай сквозь пепел, но надеялись, что разум возьмёт верх. Мы вышли с ними на связь. И в этот раз они ответили.

К нам пришла их делегация. Чужие лица, чужие жесты, чужие глаза, в которых не было ни страха, ни уважения. Только расчёт. Мы говорили. Мы пытались. Мы предложили им шанс остановить эту бойню, вернуть мир, спасти миллиарды жизней — и их, и наших.

Представители империи кивнули. И ушли.

А спустя двенадцать часов… удар.

Я видел, как горел Левиафан Четвёртый. Он не взорвался мгновенно. Он горел как факел. Огромный, золотой, хрипящий в общей связи. Я слышал, как кричали мои друзья. Видел, как оболочка корабля разрывается на части. Как его обломки летят в атмосферу, как падают модули, как гаснут огни.

Харонцы предали мир. Опять.

Это нельзя было оставить безнаказанным.

Я отдал приказ.

Наш последний залп… Я не знаю, что произошло. Что-то в самой природе этого удара было иным. Может, сработало что-то, о чём знали только инженеры. Может, слились эмоции, злость, горечь, скорбь и тысячи погибших душ. Но этот залп — уничтожил всё живое на их планете.

Не осталось ни флота, ни городов. Ни командующих, ни учёных. Ни воинов, ни детей. Тишина.

Мы остались одни на орбите разрушенной планеты. Собрали уцелевших и отремонтировали корабль. А затем… мы отправились домой.

Запомните!
Харонцы — завоеватели. Если они появились у вашего дома, значит они пришли вас завоевывать
С ними нельзя договориться.
Никогда.

---