Здесь вам ни тут

— Эй, Толстая, оставь белку в покое!
— Я? – Неуверенно заозирались по сторонам в поисках наглеца упитанная белка, забравшаяся на самую верхушку какого-то странного свежевыкрашенного деревянного изделия.
— Да ты, ты, кто ж ещё, — тяжело вздохнул повидавший виды старый рыжий кот, неудобно задрав голову вверх и с интересом рассматривающий её и это сооружение, воткнутое в свеженасыпанный песчаный холм, весь усыпанный ярким пластмассовым «барахлом». – Ну, что, что по верхам ищешь? Спустись на «грешную землю» и давай-давай, отпускай белку, от неё мало проку.
— Это вы мне, молодой человек? – Выдохнула от возмущения «упитанная», найдя, наконец, наглеца, справляющего малую нужду практически прямо под ней, у кучи старого мусора.
— Да тебе, тебе, барышня, кому ж ещё, – выдавил из себя грязный кот, глядя широко раскрытыми довольными глазами сквозь неё и блаженно улыбаясь. – Ну, чего, чего глазками хлопаешь, да губками шлепаешь? Ну как в президиуме на партсобрании уселась, честное слово!
— На каком партсобрании, — смутилась, было, белка, и открыла рот, чтобы что-то добавить, но, заметив вытекающий из-под его хвоста ручеёк и наглую блаженную улыбку на морде, зажмурилась и демонстративно отвернулась.
— Ах, простите-простите, я забыл, теперь это, кажется, называется собрание акционеров, собственников или ещё как? – Презрительно фыркнул кот, привычным движением зарывая свежую лужицу песком с землей из давно уже осыпавшегося низенького холмика. – Запомни, радость моя — здесь вам ни тут!
— Хам! – С негодованием выкрикнула белка, не поворачивая к нему головы и, тряхнув от возмущения своим длинным пушистым хвостом, как огромной ухоженной в лучших парикмахерских столицы шевелюрой. – Фу, как вам не стыдно?
— А чего тут стыдится, подумаешь, кот по нужде сходил.
— Какой кот, молодой человек? — Задохнулась от возмущения белка, развернувшись к нему и пылая от негодования. — Что вы вообще себе позволяете в присутствии дамы?
— А что? Что я себе такого позволяю? – Передразнил её кот, заозирался по сторонам, словно в поисках чего-то, и, миролюбиво зевнув, твердо добавил, — к себе кота привел, ни к кому-то другому. Никто ко мне не ходит, вот и приходится кота приглашать. Приятно, знаешь ли, когда кто-то в земле покопается, будто спинку чешет. Белка твоя, кстати, ленивая, в земле не роется. Гони её, не нравится она мне.
Белка, заинтригованная откровениями кота, открыла рот и удивленно «уставилась» на него, а тот в свою очередь, совершенно не обращая на неё внимания, невозмутимо продолжал рыть усыпанную сосновыми иголками разваленную кучу старого никуда не годного «барахла» из пластмассовых бутылок, стаканчиков, бумажек, чей-то выцветшей фотографии и давно высохших, да сгнивших цветов.
— Ну, что здесь поделать, чешется зараза, — прервав вдруг своё занятие и, внимательно посмотрев на белку, жалостно мяукнул кот.
— Кто, чешется? – Обескуражено пролепетала белка.
— Кто-кто, — снова передразнил её кот и, усмехнувшись, добавил, — спинка чешется. Вот кто!
Вокруг плотным забором возвышались высокие вековые сосны, ели, осины, рябины и берёзы, к которым здесь (но «ни тут») со всех сторон прижались отгороженные металлическими решётками, мраморными плитами или просто цементными откосами ровные квадраты земли — два на два метра. Правильней сказать песка. Ну, почва «здесь» такая, очень песчаная. А где-то там вверху, видимо у самых верхушек деревьев шумел крепкий осенний ветер, под напором которого сюда (но «ни туда») то и дело падали, жирные созревшие шишки, сухие высохшие иголки и красочно расписанные теплым сентябрем листья деревьев, обильно и красиво посыпая «всё и вся».
Да-а-а-а.
Вот уж действительно – «здесь вам ни тут»!
Белка, покрутившись на неудобном «постаменте», всё-таки спрыгнула на землю вслед за упавшей вдруг на её холмик огромной созревшей сосновой шишкой. В азарте погони за ней, она даже не заметила, как запрыгнула на плохо отгороженную бетонной опалубкой старую кучу мусора, где всё ещё усердно рыл землю кот.
— Эй, Толстая, кыш отсюда, — зашипел кот, вскинув мохнатую рыжую голову и недовольно виляя своим драным хвостом, — это моя территория.
— Сам ты, Толстый, — поймав, наконец, шишку визгливо и громко завопила белка, подскакивая вплотную к его взъерошенной морде.
— Да, тихо вы, — неожиданно прошелестели два воздушных мотылька, вспорхнув с соседних, похожих друг на друга, как две капли воды «подиумов», — не мешайте.
Кот и белка, не сговариваясь, кинулись за «нежданными миротворцами». «Рыжий» прыгнул за белым-белым, как та взошедшая у одного из этих сооружений нежная лилия, мотыльком. А «Толстая» соответственно за ярко красным, словно та яркая гвоздика, гордо, возвышающая у второго постамента. Но, как не пытались они схватить их своими ловкими лапками, мотыльки, словно солнечные зайчики, легко проходили сквозь них, невозмутимо продолжая порхать прямо перед разгоряченными погоней мордами животных.
— Ну, ладно-ладно, сдаюсь, — вдруг успокоился кот и уселся, как ни в чем не бывало, прямо на развороченную им мокрую кучу, — я забыл вы же на своей территории.
— Правильно, — прошелестели мотыльки, возвращаясь обратно на свои крепости-постаменты, — не ссорьтесь, здесь нельзя шуметь, здесь не надо суетиться и торопиться. Вы всем мешаете.
— Кому это мы мешаем? — Продолжая подпрыгивать и безуспешно ловить мотыльков, звонко задребезжала белка.
— А ты вообще вали на свои ворота, — огрызнулся кот, — и отпусти белку по-хорошему.
— Молодой человек, прекратите нести околесицу, — ещё более распалившись, переключилась на него белка.
— Ну, ты меня достала, — невозмутимо мяукнул кот и, лениво зевнув, хитро добавил, — ты сама этого хотела.
И тут (нет, всё-таки «ни тут», а здесь) белка вдруг неожиданно успокоилась, лениво зевнула на манер кота и, усевшись по-кошачьи прямо на землю и нагло усмехаясь коту, обмоталась вокруг лап своим пушистым ухоженным хвостом.
— А-а-а, — завопил «облезлый» и испуганно «со всех ног», словно его ошпарили, бросился прочь, с одного прыжка запрыгнув на хлипкое для его веса деревянное изделие, где пару минут назад восседала белка.
— Хи-хи-хи, — «прыснула» себе в кулачок «наглая белка», отвернувшись от кота, чтоб не залиться безудержным смехом.
— Фу-у, — выдохнул облегчённо кот, вскарабкавшись на самый верх неудобного изделия подальше от этого наглого усмехающегося взгляда белки, — мне на секундочку показалось, юноша, что вы будто бы изменились, как-то вдруг уменьшились, что ли в размерах.
— Он шалит, — прошелестели добродушные мотыльки, — ему скучно, «здесь» мало событий, вот он и радуется знакомству с вами. Не пугайтесь, он обменялся…
— Обменялся? С кем обменялся? – Ещё более испугавшись, завизжал рыжий кот и, не удержавшись на странном просто воткнутом в землю «изделии», свалился с него прямо на заваленный искусственными цветами свеженасыпанный холм.
— Да с тобой, тобой, обменялся, — нагло усмехаясь, прокашляла «необычная белка».
— Не несите чепухи, — стряхивая с рыжей шерсти землю с песком, возмутился кот.
— Да ладно, ладно, не психуй, иди сюда, «махнем не глядя» обратно. Только кота держи, не отпускай, он хоть и старый, но шустрый, как я, — безапелляционно заявила белка и, помолчав немного, миролюбиво добавила, — мне с ним хорошо и уютно.
— Какого кота, молодой человек? – Не на шутку рассердился «рыжий бедолага» и, по-бойцовски ощетинившись, встал в устрашающуюся стойку, высоко задрав огромной трубой свой повидавший виды старый кошачий хвост.
— Тихо, тихо — забеспокоились мотыльки, — не шумите «здесь», не беспокойте их, идите за территорию ворот.
— Ну, сейчас, разбежался за территорию, — «не моргнув глазом» и ни на сантиметр не сдвинувшись с места, заявила странная упитанная белка, — там не обменяешься, а мне этот кот по-своему дорог, убежит, обратно не воротится.
— Здесь нельзя шуметь, вы мешаете.
— Кому мешаете? – Несколько успокоившись, спросил заинтригованный кот.
— Кому-кому? – Передразнила его белка. – Иди сюда, говорю тебе по-человечески, поменяю эту упитанную белку на моего драного кота — сама всё и увидишь.
Немного помедлив, опасливо озираясь по сторонам и ничего не понимая из сказанного, рыжий кот не сразу, но всё-таки неуверенно двинулся навстречу решительной белке, но, лишь коснувшись своей лапой старой рассыпавшейся повсеместно бетонной опалубки вокруг выцветшей кучи мусора, неожиданно в один миг ожил, успокоился, повеселел. Взгляд его заметно окреп и, можно даже сказать, несколько понаглел. Белка напротив, словно ошпаренная, рванула с места прочь от старой кучи мусора, в два прыжка оказавшись на своем покосившемся от посещения кота деревянном необычном «изделии» и, ощетинившись, как «давеча» кот, с ужасом уставилась на него.
— Юноша, сколько можно вам говорить, прекратите меня пугать, — возмущенно завизжала она, с негодованием глядя сверху вниз на кота, — вы снова меняетесь! Теперь вы сильно выросли в своих размерах. Сейчас же прекратите свои фокусы!
— Ха-ха-ха, — захлебнулся от восторга полученным эффектом рыжий кот.
— Молодой человек, да вы просто сумасшедший? – испуганно захныкала теперь уже наивная белка.
— Смотри в корень, Толстая. Пора б тебе уже и прозреть. Глянь внимательно, — упиваясь проделанной метаморфозой прокашлял он, скороговоркой добавив, — здесь вам ни тут, усвой, наконец.
— Он не сумасшедший, — ожили мотыльки, — он, как и вы, «ни ТУТ». Но он всем фибрами своей памяти стремится остаться «здесь».
— «Зде-е-есь»! «Ни ту-у-ут», — никого больше не слушая и совершенно не стесняясь, громко разрыдалась белка, демонстративно отвернувшись ото всех на своем неудобном подиуме.
— Не плачьте, не стоит, вы всё поймете, как только увидите свои ворота и окажетесь в царстве, где нет лжи и зависти, боли и волнений, суеты и несправедливости, там, то есть «ни тут», всё просто и ясно, а потому естественно, там живет…
— Бог?! – Всхлипывая, прошептала белка.
— Да, — мягко прошелестели мотыльки, – если угодно. Впрочем, там Он всем просто Закон и настоящая Свобода.
— Так не бывает, – утирая слёзы, прохныкала белка, — либо закон, либо свобода.
— Это «здесь» не бывает, потому что Закон «здесь» – это Время и твой Выбор в Нём, или, если угодно опять же, Путь, твой Путь, который вероятно абсолютен, как и само течение времени на земле для нас. В этом наша ограниченность и несвобода в Нём. Прошлое нельзя изменить! Время абсолютно, и это Закон «здесь», но «ни тут». Там Закон естественен, понятен и бесконечен, а, следовательно, свободен от выбора нашего. Понимаешь? Там нет времени, там есть Память, Знания, Чувства, которые остаются «ни тут» навсегда. Ничто и никогда «не бывает забыто» там. И кто знает, что это — Рай или Ад, и где тот хребет, разделяющий их. Кому-то предстоит маяться Памятью «за бесцельно прожитые годы», ну Свободой этой, то есть. А кто-то станет «упиваться» вечной любовью, радостью и бесхитростью Памяти, «…блаженны – нищие духом…», блаженны своей бескорыстностью. Всё воздастся в Памяти «ни тут». Время разбрасывать камни, то есть делать Выбор, не безгранично, оно – конечно. Рано или поздно, но приходит вечность их собирать и помнить о них. Каждому — своё. Каждой душе-памяти свой цвет, свое место там. — Пропели мотыльки и, помолчав, добавили, – не пугайтесь, всё хорошо, всё самое страшное уже позади, не торопитесь, ворота открыты всегда и не только эти возможно.
— Какие ещё ворота?
— Вот же, Бестолковая, — возмутился кот. – Тебе ж русским языком говорят — ворота из «здесь» в «ни тут». Или наоборот! Ну, как-то так, я это ещё не понял, но мне почему-то «здесь» уютней.
— Ты просто не готов, – грустно прошелестели мотыльки. — Ты не всё ещё сделал «здесь», ты не успел сказать главного, и потому твоя память пока ещё прозрачна. Ты просто ждешь её?
— Не правда, не правда, я никого не жду, — с вызовом закричал Рыжий, подняв дыбом шерсть, и высоко задрав хвост, вот-вот готовый броситься в атаку, теперь уже на мотыльков.
— Не кричи. Ты просто ждешь её, — прошептал белый мотылёк
— Врёшь, — взревел кот и, не раздумывая, ринулся за ним на подиум, но, как и в прошлый раз, быстро осознав бесплодность своих попыток, неожиданно успокоился, неуверенно сел поблизости от их квадрата и, отвернувшись, смахнул слезу.
— Не плачь. Нам, правда, очень жаль. Верь мне, она придёт, в своё время, конечно. Не торопи её, — прошептал красный мотылек и, помолчав чуть-чуть, ещё добавил — и вы увидитесь, обязательно увидитесь, но, скорее всего «ни тут». Здесь, увы, мы можем видеть только свои гены, оставшиеся после нас.
— Это правда? – Мяукнул кот.
— Это Закон, если хочешь, Свобода и даже бессмертие, ведь гены наши живут в материи, они помогут их памяти в праве Выбора, ведь цвет твоей души отразится в цвете их генетической памяти и, они всегда будут взывать к тебе, через них, хотя и не будут знать этого.
— Тогда они обречены на мои ошибки, — озабоченно мяукнул кот.
— Время абсолютно и Право Выбора за ними, — прошелестели мотыльки.
Кот грустно пошел к своей куче мусора и, опустив голову на грудь, и вслед за белкой также безудержно горько заплакал.
— Бред какой-то, — с вызовом и возмущением затараторила белка, но…
…неожиданно замолчала, глядя вначале на свои лапки, затем на хвост, затем на деревянное изделие, с которого она только что спрыгнула.
— Что это такое? – вскрикнула белка и почему-то изящно, грациозно, можно даже сказать, красиво и, как положено ей, белке, без всхлипываний и завываний, быстро и уверенно полезла вертикально вверх на огромную, стоящую рядом высокую сосну.
Через минуту она полностью исчезла с их глаз в кроне деревьев.
Они ещё долго смотрели за грациозными движениями белки, любуясь ею и, одновременно, не веря в то, что она ушла от них навсегда.
— Ну, наконец-то, Толстая, ты её отпустила, — немного успокоившись, прервал молчание «рыжий кот».
— Надо же, это действительно рыжая белка, — прошептала «почтенная дама», продолжая следить взглядом за красивым, упитанным животным, уже успевшим набрать к приближающейся долгой зиме свой оптимальный вес.
— Да-а, осенью белки особенно хороши, — прошелестели «мотыльки».
— Мне кажется, — медленно и ни к кому не обращаясь, вдруг начала говорить «бывшая белка», — с уходом этого замечательного зверька не стало и меня…
— Нет-нет, — тревожно зашуршали «мотыльки», — ты есть, но ты теперь…
— «Ни тут», – перебила их «дама»
— Да, «ни тут», — ласково прошелестели «мотыльки».
— Я так и поняла… Спасибо…
— Ну, наконец-то, сообразила, Толстая, — криво усмехнулся «кот».
— Да-да, я всё поняла, меня больше нет, — повторила бывшая белка, — я умерла…, а этот красивый высокий песчаный холм, усыпанный цветами…
— Твоя могила, конечно, — невесело хохотнул «кот». Затем, посерьезнев, неожиданно таинственно начал, — но ты, Толстая, не переживай…
— А ворота? Где мои ворота? – Слегка поморщившись на неприятное обращение к себе, перебила она.
— Ворота? – Удивился рыжий хулиган, – вот секрет полишинеля! Могла б и сама догадаться. Могила и есть ворота! Через них ты сможешь быть и «здесь» и «ни тут» одновременно, если захочешь, конечно. Ты знаешь, это просто чудо какое-то…
— Хорошо, — снова перебила его «почтенная дама», глядя на свои отгороженные четыре квадрата земли, – спасибо…, но скажите, молодой человек, а если ко мне придут, я их увижу «здесь», находясь между тем «ни тут»? А?
— Не знаю, — отведя глаза в сторону, погрустнел «кот», – это и меня больше всего беспокоит, потому-то я постоянно «здесь» и никогда не бываю «ни тут». Впрочем, там нет времени и возможно…
— Ты ждешь её? – Трогательно дрогнул голос «бывшей белки».
— Да, — печально выдохнул «юноша» и, махнув головой в сторону «мотыльков», добавил, — они правы, я жду. Я всё время жду и, практически никогда, не расстаюсь с этим замечательным котом. Я очень хочу увидеть её. Я очень хочу быть увиденным ею. Ведь это только ты, да «пожилая пара – мотыльки» зрите меня самого. Для живых мы невидимы, возможно, даже и не ощущаемы. Мне очень важно суметь сказать ей…
В этот момент, не сговариваясь, они умолкли. Что-то изменилось в лицах симпатичной «пожилой пары». Они стали вдруг какие-то восторженно озаренные и напряженно притихшие, словно вслушивались во что-то своё невидимое и неслышимое «здесь», но очень важное им и недоступное пока другим. Казалось, что они абсолютно (если так вообще возможно выразиться в этой ситуации) забыли про всё на свете и не только «на свете». Они никого (ни кота и ни белку) и ничего (ни свежего шумящего ветра, ни прекрасного яркого солнца, ни высокого замечательного леса) больше не видели.
— К нам пришли, — вдруг радостно сообщили «мотыльки», — мы ждали и к нам пришли!
«Молодой человек-кот» и «почтенная дама-белка», не отрываясь, жадно следили за удивительным танцем мотыльков, сорвавшихся вдруг со своих подиумов-памятников в необычном для глубокой осени головокружительном весеннем вальсе жизни. Они были полностью поглощены ими, заворожены, удивлены, обескуражены и подавлены. Красивая «пожилая пара» легко, изящно, воздушно и совершенно естественно высоко парила над землей в безудержном танце счастья и радости, блаженно улыбаясь и радуясь солнцу, ветру, волшебной музыке, возникшей вдруг ниоткуда.
— Смотрите-смотрите, — неожиданно весело закричала «дама» «коту», кивнув в сторону подиумов «мотыльков».
Там стояла девушка.
Она была такая нереально-реальная, волшебно-фантастическая, невозможно-живая, ярко-светлая, что хотелось немедленно подойти к ней, заговорить с ней, потрогать её и даже «потереться об её ногу».
Девушка улыбалась, зачарованно всматриваясь в лица, запечатленные здесь на памятниках, что-то шептала им и, как будто вместе со всеми, любовалась невероятно-живым танцем парящих прямо над ней «мотыльков».
— Да-да, я вижу, — прошептал «рыжий кот», вскочив со своего места, и взволновано закружив вокруг своей развалившейся кучи мусора.
— По-тря-са-юще! – Не весть чему радуясь, восторженно воскликнула «почтенная дама», — смотрите-смотрите, она видит их.
— Да-а, и говорит с ними, улыбается им, и, что совсем удивительно, не боится их, — совершенно не сдерживаясь и не таясь, во весь голос ответил «юноша» и, словно застеснявшись, начал тщательно зарывать остатки лужи, сотворенной давеча его котом, на давно забытой неухоженной могиле.
— Кто она? – Обращаясь к танцующей «пожилой паре», спросила «дама». — Ах да, я, кажется, и сама знаю, она ваша… потомок и вы почувствовали, что она думает о вас или даже то, что она идет сюда.
— Да-а, — уходящим эхом прошелестело из-под кроны старой сосны, по которой «некогда» умчалась в свою лесную жизнь пушистая упитанная белка.
И, поддавшись порыву свежего осеннего ветра, прекрасная пара мотыльков, нежно обнявшись, умчались вдаль, скрывшись от их глаз на фоне яркого голубого неба с проносящимися по нему белыми-белыми облаками. А вслед за ними с их глаз медленно, неторопливо, бессуетно исчезла, уносясь прочь с кладбища, удивительная замечательная девушка. Она словно растворилась в дрожащем прозрачном воздухе сентября. Кот ещё долго смотрел на то место, где она только что стояла. Смотрел на два памятника, выращенные видимо ею тут в виде двух распускающихся огромных бутонов тюльпана на самом краю ворот этой симпатичной пары пожилых людей. Он сидел и, молча, смотрел на их чистые, одухотворённые, красивые пожилые лица, которые были выведены неизвестным художником на плитах-бутонах. В какой-то момент он осознал, увидел, ощутил всем своим несуществующим нутром поразительное сходство их с той живой незнакомой девушкой. Их лица на памятниках тепло и приятно смотрели на него и, как ему показалось, даже подмигивали ему.
— Здесь вам ни тут, — печально мяукнул им кот и, помолчав, тихо добавил, — а у меня нет детей.
Лица на памятниках чуть заметно дрогнули, возможно, огорчились, но не ответили, лишь ветер бессловесно в очередной раз с сожалением прошуршал по верхушке старой высокой сосны.
— Мне кажется, я теперь всё знаю, — прошептала «бывшая белка» в ухо «коту». — Пока нас помнят и приходят к нам на кладбище, мы видим их и возможно даже можем говорить с ними, если они захотят этого сами, ну хотя бы через вот этого самого кота или ту белку, мотыльков или ещё кого.
— Ну, ко-неч-но, — радостно выдохнул ветер в ответ.
— Так значит, они…- Подняв голову в небо, вдруг осекся «кот».
— Ушли с ней, — закончила его мысль «дама».
— Да-а-а, — прошелестели в высоте ветки сосны.
— Они ушли проводить её, поговорить с ней без нас, без свидетелей, узнать, как она поживает, — вдруг затараторила «бывшая белка». — Ведь она «здесь» и они «ни тут» связаны душой и телом, Памятью и генами, а значит, они могут общаться не только здесь у ворот, но и в любом месте.
— Бе-зу-словно, — весело скрипнул ствол старого дерева.
— Тогда, получается, — не на шутку разволновалась «почтенная дама», — пока наши дети и внуки помнят нас, думают о нас, говорят мысленно с нами, они тоже наши ворота в «здесь», а мы их в «ни тут». И возможно, своим присутствием в вечности мы способны помочь им на их Пути.
— Не сов-сем, — тревожно вздохнуло эхо.
— Да-да, конечно, я всё понимаю. Выбор и Время «здесь» их, — почти прокричала в небо «бывшая белка», — но ведь Память и Свобода в Ней наша…
— Не-сом-ненно, — перебил её сильный порыв ветра.
— А любимая, где моя любимая? – Во всю свою кошачью глотку заорал «молодой человек» перекрикивая приближающийся Шторм. — Я хочу видеть её, говорить с ней, слышать её, быть с ней, но она — не мои гены. Как быть?
— Па-амять, — тихо вздохнула у самых ног молоденькая рябинка, чудом проросшая «здесь» в корнях старой сосны.
— Ну, конечно же, – улыбаясь во весь свой воображаемый рот, вскрикнула «почтенная дама», — у вас с ней общая Память, и если вдруг…
— Память, — задумчиво повторил «юноша-кот».
— Да-да, Память! Если она «здесь» в своем Времени Выберет то, что действительно является истиной твоей, Свободой твоей вне пространства и времени, вы соединитесь, — с жаром продолжила дама.
— Воз-мож-но, — тревожно скрипели под напором всепоглощающего Шторма ветви сосны.
— Ну, как? Как это возможно? – Не на шутку разволновался «рыжий кот».
— Сказано: «…и станут двое одним…» вне Пространства и вне Времени, — торжественно, громко, всепокрывающим звоном колоколов, всеозаряющей органной гортанью инфразвука, всеразрывающим на своем пути Ураганом раздалось «здесь», — Материя и Дух двоих по их собственному Свободному Выбору станут единой Памятью на все Времена, возродившись во плоти Имя которой на земле «лучистое сознание».
В этот момент над их «головами» раздался потрясающей силы удар Грома (возможно, тот самый). По небу пронеслась огромная огненная стрела, разодрав его на мелкие осколки. Сверху неподъемной тяжестью свалилось «Нечто», вдавив их всех к самой земле, к воротам и вдруг…
…всё неожиданно стихло.
Первая опомнилась «почтенная дама». Она тут же вскочила «на ноги» и вдогонку улетающей вертикально вверх «Неизвестности» со всей силой своего красивого чистого голоса, переполненного болью и страданием, закричала:
— А если Свобода юноши и Выбор его любимой не совпадут?
— Это не важно, — удивительно спокойно, тихо и уверенно сказал «молодой человек».
— Ну, как же не важно, важно, очень важно — настаивала, почти всхлипывая, «почтенная дама».
— Не важно, — уверенно повторил «кот» и, отвернувшись от неё в звенящей тишине, процитировал, —
Кто видел смерть, тот больше не спешит,
сказал мудрец в свой звездный час,
он перед ней ни плачет, не кричит,
лишь тихо молится за… Вас.
— Ты-ы… всё-о… по-нял…, — загудело вдали, улетающее в пространство громогласное Эхо. — Память «ни тут» Свободна, так же, как и Выбор во Времени «здесь». Это – Закон! Это – Путь! Он неизменен! Всё подвластно Ему и мы все в Нем. Идентичность свободы в памяти и выбор во времени двоих способно возродить плоть в Нём (Законе). Лучание — это целая и неделимая клетка Его, основа всеобъемлющего «Всё и Вся». Молись! Молитесь все «здесь»! За любимых своих! И верь! Верьте им в «ни тут»! Но никогда и ничего не просите лично для себя, не ждите милости к себе, не ожидайте благости в ответ и бессмертия за праведность. Лучание, как и талант, – это не награда и покой, а вечная мука и новые испытания во Времени…
— Спасибо, — в полнейшей звенящей тишине, легко и весело сказал драный рыжий кот и рванул с места в галоп, оставив за своей спиной столб пыли и медленно растворяющегося в пространстве красивого, улыбающегося «молодого человека», который ласково смотрел на «почтенную даму», — спасибо вам «добрая толстая белка» и до свиданья, милая «почтенная дама». Теперь я знаю, где моё место и где мои настоящие ворота.
— И я, и я знаю, — вглядываясь в его исчезающие глаза и также медленно растворясь, весело прокричала ему вдогонку «бывшая белка», — у меня тоже, тоже есть любимый, он уже давно ждёт меня «ни тут». А «здесь» у нас с ним остались дети, внуки, а значит, будут и правнуки. Их много, их очень много.
— Всё правильно! Всё верно! – Светлым малиновым звоном колоколов «неведомого храма» весело звенело исчезнувшее эхо. — Память! Все станут памятью, Памятью Мира. И все вы в Ней навсегда.
— Ну, Вот, пожалуй, и Всё! – Подумал…
— Кто этот Всё? – Спросил тут же кто-то.
— Почему кто? Кто – это…
…впрочем, это другая история.
О ней в другой раз и в другой записке.

Автор благодарит критика и корректора (ЕМЮ) за помощь в подготовке материала и совместное наблюдение за развернувшимися некогда событиями в диалогах описанных «здесь и сейчас». 09.10.2015г., объединено и поправлено 30.10.2015г.
https://www.proza.ru/2015/10/30/581