Введение (Глава 1)

Предыстория
Тридцатые годы в Советском Союзе были эпохой грандиозных свершений и глубоких противоречий. Страна, отгородившаяся от мира железным занавесом, с невиданным энтузиазмом строила будущее. Под лозунгами индустриализации и первой пятилетки создавались не только гигантские заводы и электростанции, но и совершенно новые, доселе невиданные по масштабам научные институты и заводы. На волне всеобщей мобилизации рождалась и советская военная биотехнология — наука, призванная подчинить силы природы для укрепления мощи государства.
В это время биология перестала быть чисто академической дисциплиной. Её стали рассматривать как стратегический ресурс. В лабораториях, доступ в которые был строго ограничен, биологи, часто под непосредственным контролем органов государственной безопасности, работали над задачами оборонного значения. Речь шла не только о создании вакцин и сывороток для защиты населения и армии, но и об обратной стороне научного прогресса — об изучении патогенов как потенциального оружия.
Именно в период с 1930 по 1935 год были заложены первые, тщательно засекреченные основы программы биологического оружия. Это была эра ранних, порой наивных, но оттого не менее опасных экспериментов. Исследования велись параллельно: над сибирской язвой — смертоносной бактерией, способной десятилетиями сохраняться в почве, и над туляремией — высокозаразной инфекцией, переносимой грызунами. Учёные искали способы массового культивирования этих микроорганизмов, их стабилизации и эффективного распространения. Эти работы, окутанные строжайшей тайной, стали тёмным двойником публичных успехов советской медицины и сельского хозяйства, первой главой в истории, о которой десятилетиями было запрещено говорить вслух.
К середине 1930-х годов энтузиазм первых экспериментов сменился плановой, системной работой. Если ранее исследования были разрозненными, то теперь программа биологического оружия обрела чёткие организационные контуры. В 1935 году при Наркомате обороны СССР было создано Управление специальных военных химических работ (УСВХР), в недрах которого и сосредоточились главные работы по «Программе №5» — именно так в строго секретной переписке именовалось биологическое оружие.
Научная фантастика начала обретать черты суровой реальности. Лаборатории Всесоюзного института экспериментальной медицины (ВИЭМ) в Москве, а затем и на новой засекреченной биостанции на Соловецких островах, превратились в полигоны для испытаний. Здесь, в изоляции от внешнего мира, учёные под руководством военных инженеров-химиков ставили опыты, которые сегодня кажутся сценами из антиутопии. Они отрабатывали методы распыления бактериальных аэрозолей с самолётов, создавали первые прототипы биологических бомб и снарядов, начинённых туляремийным патогеном.
Главным объектом исследований этой пятилетки стала туляремия. Выбор был не случайным: болезнь высокозаразна, имеет множество путей передачи, но при этом относительно низкая летальность делала её идеальным кандидатом для создания не летального, а выводящего из строя противника оружия. На биостанции в Головино, известной как «Соловецкая лаборатория», проводились масштабные полевые испытания. На привязанных к земле аэростатах поднимались клетки с подопытными животными — обезьянами, баранами, ослами. Затем с самолётов распылялись облака живой туляремийной культуры штамма «№15», и специалисты часами наблюдали, как ветер доносит смертоносный туман до безмолвных жертв.
Параллельно, в глубокой тайне, велись работы и с истинными убийцами — сибирской язвой и чумой. В лаборатории института «Микроб» в Саратове, под кодовым названием «Объект «А», группа микробиологов пыталась «укротить» бациллу сибирской язвы, увеличивая её вирулентность и устойчивость во внешней среде. Это была гонка со временем и с собственной совестью. Учёные, многие из которых искренне верили, что создают «оружие сдерживания», уже тогда сталкивались с его чудовищной непредсказуемостью. Случались и аварии, и заражения, замалчиваемые под грифом «совершенно секретно».
К концу второй пятилетки советская программа биологического оружия окончательно перестала быть проектом. Она обрела плоть и кровь в виде штаммов-убийц, чертежей авиационных бомб и отчётов об успешных испытаниях на отдалённых островах. Это был гигантский, но невидимый миру механизм, готовый к тому, чтобы в следующем десятилетии, на фоне надвигающейся мировой войны, перейти от экспериментов к реальному применению.
Но истинный прорыв лежал не только в сфере чистой микробиологии. Параллельно, в обстановке строжайшей секретности, велась работа другого рода — инженерно-техническая. В специальных КБ, подчинённых УСВХР, инженеры, многие из которых ранее работали над химическими боеприпасами, проектировали первые образцы советского биологического оружия. Рождались чертежи авиационных контейнеров, предназначенных для равномерного рассеивания заражённых насекомых — блох, вшей, клещей. Создавались прототипы биологических бомб, где живой болезнетворный заряд должен был быть защищён от перепадов температуры и давления при сбросе, чтобы раскрыться на определённой высоте, окутывая землю невидимым смертоносным облаком.
Одной из самых мрачных и сложных задач стала «проблема доставки». Учёные и военные понимали, что бактерии — не иприт, они хрупки и капризны. Стандартный взрывчатый заряд при подрыве уничтожал большую часть патогенов. Ответом стали хитроумные конструкции с вышибным зарядом на малой мощности, который должен был не разорвать, а аккуратно вскрыть корпус бомбы, позволяя ветру сделать свою работу. Эти опытные образцы, получившие индекс АОБ — «авиационная осколочная бомба» с биологическим снаряжением, тайно испытывались в безлюдных степях Казахстана.
Одновременно с этим шла не менее масштабная, но совершенно нематериальная работа — создание инфраструктуры секретности. Все, кто был причастен к «программе №5», от академика до лаборанта, давали пожизненные подписки о неразглашении. Вся документация велась с помощью системы условных обозначений и кодов. Сибирская язва могла фигурировать в отчётах как «вещество СИ», туляремия — «вещество ТУ», чума — «вещество Ч». Самые важные результаты исследований не доверяли бумаге, их заучивали наизусть и передавали устно в ходе закрытых совещаний. Программа обрастала собственным, тайным языком, понятным лишь узкому кругу посвящённых.

Операция «Туман»
В то время как Европа затаила дыхание в ожидании войны, в кабинетах Лубянки и Наркомата обороны рождались планы иного рода. Успехи на полигонах нужно было проверить в условиях, максимально приближенных к боевым. Так родилась одна из самых засекреченных операций того времени — «Туман».
Её целью стало испытание устойчивости туляремийного агента в реальной природной среде и эффективности его распространения через заражённых грызунов. Для этого был выбран отдалённый район Киргизской ССР. Группа специалистов под видом эпидемиологов, командированных для борьбы с природно-очаговыми заболеваниями, прибыла в назначенный район. Их настоящей задачей было не подавление, а интродукция возбудителя.
В строгой тайне, в нескольких километрах от ближайшего селения, был развёрнут полевой лагерь. Здесь, в продуваемых ветрами предгорьях, учёные выпускали на волю заранее заражённых полёвок и сусликов, отловленных в других регионах. За животными устанавливалось наблюдение. Специалисты день за днём фиксировали скорость распространения эпизоотии, динамику заражения местной популяции грызунов и, что было самым важным и самым аморальным, факты передачи инфекции людям — местным скотоводам, случайно оказавшимся в зоне эксперимента.
Результаты операции «Туман» были доложены на самом верху и сочтены обнадёживающими. Природа продемонстрировала свою пугающую эффективность в качестве союзника. Было доказано, что достаточно «засеять» ограниченную территорию заражёнными носителями, чтобы запустить неконтролируемую цепную реакцию, способную парализовать жизнь целого региона без единого выстрела. Этот успех окончательно стёр для инициаторов программы грань между обороной и нападением, между контролем и хаосом. Биологическое оружие перестало быть абстракцией — оно стало инструментом, готовым к применению.

Проект «Енисей»
К 1937 году, накануне Великой войны, Советский Союз обладал не просто теоретическими наработками. У него был создан и апробирован в полевых условиях арсенал штаммов-агентов, прототипы средств их доставки и, что важнее всего, была отлажена и проверена сама система сверхсекретных исследований, способная работать, расти и эволюционировать в абсолютной тени, не оставляя следов для внешнего мира. Механизм был создан и запущен. Однако для полноценного развертывания программы необходимо было больше свободы.
Над миром сгущаются тучи войны. В Женеве подписаны протоколы, в Москве звучат речи о коллективной безопасности. Советский Союз, стремящийся к международному признанию, публично клеймит империалистов, готовящих варварские средства войны. Но за фасадом риторики о мире в недрах аппарата НКВД рождается план фантастический по своему цинизму и размаху.
Юридические обязательства, накладываемые международными договорами, стали для советской программы биологического оружия серьезным препятствием. Был принят невообразимый по масштабам план выноса проекта за границу. Было решено — если нельзя вести такие работы на территории СССР, значит, их необходимо вести на территории другого, никому не подконтрольного государства. Пусть даже этого государства не существует.
Так родилась операция «Енисей», давшая старт одноименному проекту. Её целью было создание на необъятных просторах Сибири и Дальнего Востока иллюзии сепаратистского движения, борющегося за создание независимой республики. В таёжных районах Якутии и урочищах Красноярского края силами спецгрупп НКВД были инсценированы локальные «восстания» против советской власти. В эфир уходили зашифрованные радиограммы о «столкновениях с народными мстителями», в районных отделениях милиции фиксировались акты «нападения на советские учреждения», тщательно срежиссированные и не причинявшие реального вреда.
Вершиной этой мистификации стало провозглашение в 1938 году «Енисейской Независимой Народной Республики» — квазигосударственного образования, не признанного ни одной страной мира, в том числе и Советским Союзом, тайно инициировавшего его появление. Эта юридическая фикция – проект «Енисей», существовавшая лишь в нескольких папках на Лубянке и в кремлёвских сейфах, стала идеальным прикрытием.
Именно на «территории» этой марионеточной республики, в глухой якутской тайге, в сотнях километров от ближайших населённых пунктов, началось строительство сверхсекретного комплекса городов и предприятий «Тайга» — зоны-лаборатории, полностью автономного и отрезанного от мира научно-производственного кластера. Сюда, под видом политзаключённых и ссыльных, направляли лучших микробиологов, вирусологов, инженеров, химиков-технологов, физиков-ядерщиков и прочих великих ученых Союза. Здесь, в условиях изоляции, не связанные никакими международными конвенциями, они могли работать над штаммами сибирской язвы и чумы, над созданием генетически устойчивых культур, над методами диверсионного применения. «Енисей» был гениальной советской схемой: государство в государстве, созданное для одной-единственной цели — производить смерть, оставаясь в тени и вне закона, который само же и писало.
Провозглашение «Енисейской Независимой Народной Республики» (ЕННР) было лишь первым шагом в грандиозной мистификации. Управление этим «государством-фантомом» требовало создания сложной и многоуровневой системы контроля, целиком подконтрольной Москве.

Юридическое устройство проекта «Енисей» («ЕННР»)

Акт образования подобного квазигосударства стал эталоном беспрецедентного политико-юридического творчества советского государства. Это была не просто легенда прикрытия, а тщательно сконструированная государственная симулякра, виртуозная мистификация, предназначенная для существования исключительно в рамках внутренних документов НКВД, Наркомата обороны и в донесениях иностранных разведок, дезинформированных через каналы «Кремлёвского агентства» (Агентство печати «Енисей» — АПЕ).
Формально власть в ЕННР принадлежала так называемому «Объединённому фронту сибирских народностей» составленному из проверенных кадров НКВД, игравших роль якутских, эвенкийских и русских старообрядческих сепаратистов.
Республика получила все атрибуты государственности — конституцию, герб, флаг и даже гимн. Конституцию, разработанную юристами-международниками из аппарата Коминтерна и утверждённую в Особом совещании при НКВД. Конституция декларировала верховную власть «Совета народных представителей» (СНП), широкий спектр гражданских свобод и их право на самоопределение, что должно было вызывать симпатии у левых кругов на Западе для видимой легализации. На деле каждый её пункт содержал «особые пункты», позволявшие вводить бессрочное военное положение и чрезвычайное законодательство, которые были активированы сразу после «утверждения» и «принятия» этой Конституции.
Герб представлял собой схематичное изображение соболя на фоне таёжных кедров и реки на зелено-белом геральдическом знаке, а флаг был в виде зелено-сине-белый триколора, символизирующего тайгу, реку Енисей и снег). «Гимн свободного Енисея», сочинённый поэтами-«спецкорами» и никогда публично не исполнявшийся) — всё это хранилось в сейфах Лубянки и использовалось исключительно для документирования мифа.
Фактически же вся власть на территории ЕННР осуществлялась через строго иерархическую военно-административную структуру, полностью подконтрольную Москве.
Юридическим обоснованием полной изоляции территории послужил сфабрикованный НКВД доклад о вспышке особо опасной и крайне заразной формы «сибирской язвы штамма „Якутск-38“». На этом основании СССР в одностороннем порядке установил вокруг ЕННР «Карантинную зону исключительного контроля» (КЗИК).
Внешний контур: Состоял из контрольно-следовой полосы, вышек наблюдения и регулярных патрулей ВВ НКВД на снегоходах, лыжах и вертолётах. Любое лицо, пересекающее контур без санкции ОАК, подлежало «нейтрализации на месте» как разносчик смертельной инфекции или нарушитель государственной границы СССР.
Внутренний контур: Отделял жилые и научные сектора друг от друга и от испытательных полигонов. Перемещение между секторами допускалось только по пропускам строгой формы с фотографией и биометрическими данными (отпечатки пальцев), что было передовой технологией для того времени.
Юридический статус персонала: Все сотрудники (учёные, инженеры, охрана, технический персонал) юридически считались «временно командированными на объект особой государственной важности на территории СССР». Для внешнего мира они либо числились умершими, либо пропавшими без вести, либо отбывающими срок в лагерях. Их связь с внешним миром была полностью исключена. Таким образом, само понятие «гражданство ЕННР» отсутствовало — был лишь контингент, находящийся на её территории.
Связь между Москвой (НКВД, УСВХР) и ОАК «Тайга» осуществлялась через сеть засекреченных радиорелейных станций и протянутых по тайге подземных кабельных линий связи. Фиктивные же «правительственные» сообщения ЕННР транслировались в эфир с мощной радиостанции на окраине, чтобы их могли перехватывать японская и китайская разведки, укрепляясь в уверенности о существовании партизанского государства.
Эта многоуровневая система, сочетающая грубую военную силу с изощрённой юридической казуистикой, сделала ЕННР идеальным инструментом. Это был черный ход советского государства в обход международного права, абсолютно контролируемая и абсолютно отрицаемая территория, где наука могла работать на пределе своих возможностей, не скованная никакими моральными или правовыми ограничениями.